Таинственный возлюбленный - Сеймур Джулия

Педро бережно взял из рук старика вторую половинку листка и, не сказав больше ни слова, они отвернулись друг от друга и разошлись в разные стороны.

Больше в Бадалоне Педро Серпьесу делать было нечего.

Его путь вновь лежал на север, к отрогам Маладеты, где среди гор приютилось немало монастырей, которые, в отличие от подобных мест на равнине, действительно были закрыты от всего мира и его соблазнов. Почему-то Педро казалось, что кура Челестино непременно упрятал Клаудиу именно в такой монастырь. Ведомый огнем, не утихавшим в его груди, он ехал, избегая людных поселков и лишь изредка позволяя себе ночевать в вентах — бедных постоялых дворах со скудной едой, двумя соломенными тюфяками и множеством блох. Он слушал сплетни на площадях, вникал в разговоры аррьеро[42], нанимался за два сентимо в трактиры, устраивался бесплатно водоносом при церквах, даже пару раз посетил заведения веселых девиц, но нигде и никогда так и не услышал заветного имени. Война, начавшаяся столь победоносно, обернулась поражением, и путешествовать по местности, где в любую минуту могли появиться французские солдаты, стало небезопасно. Но Педро, недавно впервые побривший своей навахой верхнюю губу, не думал об опасности и каждый вечер, укладываясь спать где-нибудь в очередной ложбине, дотрагивался до желтой камки, давно потерявшей свой цвет.

Но вот однажды ему все-таки повезло: где-то под Канфранком он услышал, что в городе стоят разбитые части генерала Вентуры Каро, и, не раздумывая, погнал мула туда.

Увы, тайным надеждам Педро не суждено было сбыться. Часть уже снялась и ушла, и он не только не смог найти дона Рамиреса, но даже ничего не узнал о его судьбе. Никто не хотел говорить с подозрительного вида бродягой-подростком, а тем более сообщать какие-либо имена или адреса.

Проведя весь день в бесплодных уловках, злой и усталый, вечером, привязав мула у постоялого двора, он решил немного подкрепиться и подумать о том, что делать дальше. Сев за столик и заказав стаканчик риохи и миску ольи, Педро привычно осмотрелся по сторонам. В кабачке сидела обычная, ничем не примечательная публика, и только в полумраке, в глубине он заметил несколько подозрительного субъекта. Его наметанный глаз быстро определил в нем опасного разводягу — малого, который наводит местный клан на одиноких чужаков.

«Что ж, наваха при мне», — устало подумал Педро, решив во что бы то ни стало подкрепиться, прежде чем предпринять какие-нибудь действия. «Мы еще посмотрим, кто кого обведет вокруг пальца», — ворчал он, принимаясь за еду и на всякий случай не выпуская подозрительного подростка из виду.

Конечно, правила кочевой жизни давно научили Педро осматриваться, прежде чем заказывать еду, и, заметив ловушку, делать вид, что заведение не понравилось и поскорее уносить ноги. Он был парнем не робкого десятка, от прямой опасности никогда не бегал, но и бессмысленно рисковать, еще так и не выполнив своего долга, не собирался. Однако сейчас он слишком устал для того, чтобы снова подняться и идти искать другое пристанище. И Педро спокойно ел, решив, как всегда, положиться на судьбу и на благосклонность всевидящей Девы дель Пилар.

Закончив ужин и больше не заметив никаких подозрительных движений со стороны скучающего паренька в углу, Педро совсем было успокоился и даже позволил себе помечтать о ночлеге под здешней крышей, как вдруг простая мысль пронзила его ударом беспощадной всепоражающей молнии.

«Как посмел я забыть!? Растяпа! Лопух! Недостойный обрубок бычьей задницы! Быстрее, быть может, еще не поздно?!» — стучало в его мозгу. Но встал он спокойно и спокойно направился к двери, стараясь никак не выдать своего волнения. У него еще теплилась тайная надежда. Однако в следующее же мгновение рухнула и она.

Подтверждая все самые черные догадки, мальчишка, сидевший в полутемном углу, немедля метнулся к нему и, схватив за рукав, фальшиво и громко загнусавил:

— Подайте сироте пару сентимо, благородный дон…

Разумеется, обращение «дон», несмотря на широкие плечи Педро и темную тень над губой, было совершенно искусственным и только лишний раз убедило его в том, что эта примитивная ловушка уже сработала. Мысленно ругая себя последними словами и уже не обращая ни на что внимания, он резко бросился к выходу, приготовившись вступить в бой с кем угодно. Злой на весь свет, на бездарно потерянный день и на самого себя, он рванул дверь, и вновь убедился в том, что все его опасения уже превратились в реальность.

Выход на улицу ему преградил пошатывающийся весельчак лет девятнадцати-двадцати, который, скорее всего, лишь притворяясь пьяным, заорал во всю глотку:

— Эй, ты, гаспачо[43], поосторожней! Ты чуть не сбил меня с ног! Чего носишься, как оглашенный, в приличном месте?! — и наглая улыбка не сходила с его лица.

Незнакомца все время качало то в одну, то в другую сторону, отчего Педро никак не мог обойти его без того, чтобы не оттолкнуть.

Ждать же было некогда, ибо, даже из-за широкой спины парня, перекрывавшей ему поле зрения, Педро успел разглядеть, что его мул отвязан и уже вовсю стучит копытами по мостовой.

Стараясь действовать как можно стремительнее и наверняка, Педро сделал ловкий выпад, который не раз уже позволял ему швырять на землю наглецов. Однако сейчас он неожиданно наткнулся на достойного противника. Продолжая изображать пьяного, парень будто случайно, качнулся вбок так ловко, что Педро сам, промахнувшись, едва не грохнулся на землю. Лишь чудом он устоял на ногах, но все же это никак не могло остановить мула, который уже был готов окончательно раствориться в темноте. Тем временем наглый детина все еще стоял перед ним и продолжал заговаривать зубы:

— Да, ты чего? Красным перцем закусывал, что ли? А может, ты с сумасшедшего дома сбежал, а? Или тебе на пятки наступает святая инквизиция? Братец с зеленой ветвью… га-га-га…

Педро видел, что как бы ни изображал незнакомец пьяного, маленькие его глазки внимательно следят за каждым движением противника, и с ним, в силу его превосходства в весе и росте, можно справиться, лишь проявив кошачью изворотливость и быстроту.

Расслабившись и повернувшись к нему спиной, будто вновь надумал зайти в кабачок, Педро, все еще слышавший размеренный стук копыт и не терявший надежды догнать угонщиков, резким едва уловимым движением с разворота махнул навахой, и она просвистела прямо перед лицом незнакомца. Как он и ожидал, бывший настороже парень резко отпрянул, и Педро успел проскочить мимо.

Однако торжествовал он одно только мгновение, ибо из темноты навстречу ему появились двое угонщиков, уже без мула, которые так же нагло улыбались, глядя на растерявшегося подростка. Одного из них Педро тут же машинально окрестил толстяком из-за его круглого, как бочка, живота, а второго — коротышкой.

— Послушай, парень, брось глупить, — примирительным тоном сказал один из них, увидев в руках у Педро наваху и прочитав на его лице отчаянную решимость. — Лучше убирайся отсюда подобру-поздорову, и мы тебя не тронем.

— Как бы не так, ублюдки! Лучше подобру-поздорову верните мне моего мула, — процедил Педро, чутко прислушиваясь к движениям у себя за спиной и не спуская глаз с двух стоящих перед ним парней. «Этот коротышка, однако, достаточно крепкий парень», — подумал он.

На какое-то мгновение парни даже опешили, но горячая испанская кровь долго не медлит.

— Про ублюдков ты напрасно сказал, недоносок, — прохрипел один из них и, вытащив свою наваху, двинулся навстречу.

Педро, бывший все время настороже, в это же мгновение почувствовал движение у себя за спиной и резко отпрыгнул в сторону, развернувшись при этом лицом к тому месту, на котором только что стоял — и вовремя. Первый парень, едва успевший увернуться от удара навахи перед входом в трактир, уже более не притворялся пьяным. Теперь промахнулся он и едва удержал равновесие из-за неожиданно исчезнувшего объекта нападения. Все трое противников, мгновенно ставших серьезными, были теперь перед Педро. Они тоже поняли, что мальчишка, показавшийся им поначалу легкой добычей, не так уж прост, и с ним придется изрядно повозиться. Все четверо знали, что ни один из них теперь не уйдет отсюда до окончательной победы — такими уж вырастила их испанская улица, и такими они однажды умрут. Теперь уже никому: ни инквизиции, ни самому дьяволу было не остановить кровопролитие.