Друг моего отца (СИ) - Чер Алекс

Несколько минут простоял в молчании. Страшных минут. Её я не сберёг и не защитил. Но она и так знала всё, что я мог сказать. К чему слова. К чему тянуть.

И я со свей силы упёрся руками в хрупкий бетон.

Старая глыба долго не выстояла. С мягким хлопком упала на осеннюю листву.

И удары кувалды в этой давно заросшей деревьями части кладбища, спугнули крикливых ворон.

То, что искал, я нашёл почти сразу – небольшой пластиковый тубус, что оставил в памятнике на могиле моей жены Андрей.

Я тогда был не в себе от горя. Похоронами занимался Зверь. И ведь тогда казалось, что он предусмотрел всё.

– Но не всё, – тяжело вздохнул я и сел прямо на землю, вытаскивая завёрнутые в целлофан документы. – Этого не мог предвидеть никто.

Я закрыл двумя руками лицо, когда выпали детские фотографии. Ещё ничего не прочитал. Но теперь я даже в четырёхлетнем возрасте её узнал.

И завыл. Отчаянно завыл. Как раненый зверь. До крови прикусил губу. Но этого уже не исправишь. Никак. Ничем. Никогда.

Знал бы я, кто она, не позволил бы себе и притронулся и, наверно, относился бы как к дочери.

Но трахнул его дочь, но хуже всего не это. Теперь я до исступления её любил.

Сквозь слёзы прочитал аккуратный почерк друга. «Нечаева Яна Андреевна». Дальше были новая дата рождения, город. Всё, что я уже и так знал. И что-то там ещё, бумаги с печатями, письма. Да, наша с ним фотография тоже. Где я ещё улыбался, в то лето. А он… он был угрюм уже тогда.

Словно знал. Словно чувствовал. Наперёд.

И этот его взгляд. Нет, её взгляд, которым она меня так зацепила.

Та, ради которой я готов на всё.

Глава 28. Арман

Меня шатало, когда я вернулся в машину. Но по дороге я собрался.

Говорить только пока не мог, да и не хотел. Всем отписался двумя словами. «Не сейчас». «Всё потом». И приехал по указанному Валерием Ивановичем адресу вполне себе «огурцом».

Не знаю, что имел в виду Валерик, когда говорил, что в доме будет «конюшня», но лично я сегодня был на Мустанге. Зря что ли купил? И мой рокочущий вороной, когда я подъехал, оказался на парковке третьим «конём».

Как настоящий ковбой, я одёрнул куртку, похожую на тёплый овчинный тулупчик. Подтянул брюки, что вниз на спине оттягивал на всякий случай прихваченный ствол. Поправил ворот водолазки – не светить же своей расцарапанной шеей. Хотя Карину за это прибить мало. А, судя по довольному виду Валеры, она мне ещё и как следует с ним отомстила.

Вот только не понравился мне его бегающий взгляд.

– Ты вовремя, – забрал он у меня из багажника ящик шампанского и поторопился скрыться в доме.

С заднего сиденья я достал цветы: букет для мадам Воскресенской и одну белую розу для той, ради которой приехал – усиленно делал вид, что всё хорошо.

Что бы ни творилось в моей душе, ей травить душу не обязательно. И так нас ждёт сложный разговор. Поймёт ли она? Поверит ли? Согласится? Что проку гадать…

– Валер, мы знакомы, – прервал я поток губернаторского красноречия, когда тот пытался меня представить. – Татьяна Владимировна, – расшаркался я.

Краем глаза, словно на мушке, держа моего Зверька. А я думал она обрадуется, а она стояла как та царевна, откусившая отравленного яблока – ни жива ни мертва, словно не верила своим глазам.

– Привет! – развернулся я, чтобы широкой спиной загородить её не только от чужих взглядов, от всего мира. Протянул розу.

Она её взяла, но, блядь, у неё дрожала рука. И она… плакала?

Перед глазами поплыла кровавая пелена. Сука, я убью эту Воскресенскую. И не оставлю с ней больше Янку ни на секунду. Увезу хоть силой, если понадобится.

Ведь чувствовал, что добром это не закончится. Ведь не хотел отпускать. Знал, что она в опасности рядом с этой сукой, имя которой как угодно, только не «мать».

– Поговорим? Сейчас, – и показал Янке глазами на дверь.

О чём шёл разговор в шикарно обставленной гостиной со шкурами, рогами и камином, я толком не слышал. Ждал, когда мой Зверёк оденется и выскользнет на улицу.

И нашёл её в облетевшем саду у беседки. Хрупкая, испуганная, вся словно сжавшись в комочек, она стояла, прислонившись к стене, о чём-то думала и не смотрела на меня.

– Арман! – услышав шаги, встрепенулась она. Не пошла, побежала, понеслась навстречу.

– Сладкая моя! – подхватил я её на руки. Обнял, закружил, когда она обхватила меня ногами. – Как я скучал.

– Как хорошо, что ты приехал, – она прижалась всем телом, зарылась куда-то в шею.

И сердце зашлось он её близости. Девочка моя, как же я люблю тебя!

Опустив на землю, прижал к стене всем телом, словно расплющил, не давая времени даже отдышаться.

– Мне надо тебе ска…

– Я должен тебе сказа… – начали мы одновременно.

– Говори, – уступил я, но она покачала головой. – Хорошо, – согласился я. – Давай, я угадаю, – не видел я ничего кроме счастливого блеска её глаз. – Ты беременна?

– Откуда ты… – удивлённо вспыхнули они.

– Скажи «да». И мы прямо сейчас распишемся.

– А если нет? – побледнела она.

– Тогда мы прямо сейчас распишемся и поедем делать киндера, – не хотел я её пугать, только чуть-чуть разрядить обстановку, но, кажется, сделал только хуже. – Вижу, с юмором у меня, как обычно, не очень. Тогда давай я просто скажу, как есть?

Она покорно кивнула. Но я ни черта не понимал. Как два слова настолько изменили ситуацию? Она только что так радовалась мне и вдруг стала словно чужая.

– Ян, честное слово, я очень хотел всё сделать по-человечески, – решил я, что, наверно, расстроил её тем, что вышло сухо и по-деловому, а она ведь девочка. – Хотел долго и красиво ухаживать. Где-нибудь в красивом месте, а не у этого сарая признаться тебе в любви. Сделать предложение, встав на одно колено. И подарить какое-нибудь охуенное кольцо, которое ты надела бы на палец и, главное, оно оказалось бы тебе по размеру. Но, знаешь, когда я поехал его вчера покупать, оказалось, я не знаю размер. Я вообще ничего о тебе не знаю. Но это неважно, – достал я из кармана кольцо. Оно блеснуло каким-то там запредельным числом карат, но я просто вложил его в её маленькую ладонь моего Зверька и зажал своей. – Но обещаю, я всё это узнаю. О тебе. Всё-всё. И тебе расскажу о себе всё, что ты захочешь узнать. Но сейчас у нас просто нет на это времени.

– Почему? – смотрела она на меня так, словно вот-вот заплачет.

– Потому что потом ты не станешь меня слушать. А если и станешь, то не поверишь ни одному моему слову. Не захочешь сама, а, может, нам не позволят быть вместе. Не дадут. Не разрешат. Потому что обязательно что-нибудь случится. Мне расскажут что-нибудь про тебя. Тебя настроят против меня. Наговорят гадостей. Нагромоздят лжи. Разлучат. Найдут сотни причин почему мы не должны быть вместе и всё это неправильно. А мы не сможем этому противостоять, ведь мы пока не умеем быть вместе. Но мы научимся, я обещаю. Если ты скажешь «да». Потому что я не хочу с тобой разлучаться, – сжал я её ладонь с кольцом в кулачок и упёрся руками рядом с ней в стену. – В идеале – никогда. В реальности – сколько смогу. Но там, за пределами моих рук я не смогу тебя защитить, уберечь и оградить от этого. А если ты будешь здесь, внутри – смогу. Тебя и нашего ребёнка. Если ты скажешь «да» прямо сейчас – смогу. Выходи за меня замуж?

Она моргнула и по её щеке покатилась слезинка.

– Хорошо, – кивнула она, словно я её заставил. – То есть да, я согласна. Что от меня требуется? Паспорт?

– Нет. То есть не знаю, – засомневался я, даже смутился из-за этой её безнадёжной покорности. – Наверное. К вечеру мы будем женаты.

Она послушно полезла в сумку и, всё ещё зажав в ладони кольцо, достала паспорт. Уверенно протянула мне.

– Можно, я скажу?

– Конечно, – растерялся я, держа в руках дурацкий паспорт и глядя, как по её щекам катятся слёзы.

Она обняла меня за шею, крепко-крепко, двумя руками. Уткнулась в ухо и горячо зашептала.