Человек-землетрясение - Хайнц Конзалик

– В таком случае лучше было бы отослать Хансена. Тогда душевные терзания Боба прекратятся.

– А кто будет со временем руководить предприятиями Баррайсов? Боб? Из всех фабрик он знает только подвал № 5, где на куче опилок он совратил работницу Веронику Мург. Тогда уж лучше взорвать все баррайсовские предприятия.

– Значит, когда-нибудь их должен взять в свои руки Гельмут Хансен?

– Да. Для этого я вкладываю целое состояние в его образование.

– И потом в качестве нового дяди Тео он будет содержать Боба?

– Примерно так.

– Господин Хаферкамп, вы взращиваете сатану! Я понимаю, вы всем желаете добра. Но Хансен всегда будет оставаться образцом, а Боб под давлением своих комплексов всегда будет совершать злодеяния. Здесь бы надо проконсультироваться с психологами. Дайте Бобу работу, любую, на фабриках, дайте ему возможность доказать, что он способен работать.

– Он может – но он не хочет! К примеру: Боб прекрасно рисует. Он мог бы разрабатывать идеи в отделе рекламы. И что он делает? Он по очереди поехал с тремя секретаршами в лес и мял там с ними траву. И что он потом бросил мне в лицо? «Эту кость все любят!» Убедительный аргумент, я даже посмеялся – но в голове у меня появилась мысль об убийстве. Обаяние Боба способно растопить ледники. Но какой от этого прок? Сейчас он на какое-то время должен быть изолирован. Он должен уехать из Вреденхаузена.

– Тогда дайте ему достаточно денег и пошлите его в Акапулько. Мексика довольно далеко, и там он встретит себе подобных.

– Акапулько слишком далеко. Я все же должен держать его под контролем. – Хаферкамп допил свой коньяк. Когда он подносил рюмку ко рту, рука его дрожала. – У меня есть хорошие друзья, они готовы принять Боба на три-четыре месяца. Друзья без взрослых дочерей! Я ограничу его деньги и скажу, что долгов не оплачиваю, что он будет за них наказан. Я обуздаю его! Я больше не намерен шутить, черт возьми! Он должен отработать каждое пиво, каждый стакан виски, который выпивает. И он будет стараться, чтобы не опозориться. Он будет вынужден защищать свою честь…

– Подождем с выводами, – произнес задумчиво доктор Дорлах. – Для мужчины, который способен ударить свою мать, честь – не больше чем пустой звук.

Вскоре в библиотеку вошел Боб. По его лицу было видно, что он уже предупрежден. Как упрямый мальчишка, он встал у стены с книжными полками.

– Мама говорит, вы хотите Отправить меня в ссылку?

– Для этого есть масса других, более удачных обозначений. – Тео Хаферкамп больше не пускался в дискуссии. – Ты можешь выбирать: Эссен – Банкирский дом Кайтель и K°, Дуйсбург – Западногерманские сталелитейные заводы или Реклингхаузен – Фирма по оптовой торговле Ульбрихта. Куда ты хочешь?

– В Эссен! – В голосе Боба звучало упрямство. – В Эссене я, по крайней мере, знаю Марион.

– Кто эта Марион?

– Марион Цимбал, барменша.

– Значит, ты поедешь в Реклингхаузен.

– Если ты хочешь, чтобы я уехал и никогда больше не возвращался…

– О, повтори еще раз эту радостную весть. Я не могу поверить в такое счастье.

– Пусть он едет в Эссен. – Доктор Дорлах положил конец семейной дуэли. – Это реальный шанс.

– Доброта с вас прямо как мед капает. О Господи, меня сейчас вырвет! – Боб Баррайс распахнул дверь в парк. – Воздуха! Свежего воздуха! Я задыхаюсь в этой пыли!

– Теперь бы ему просто, без сожаления проломить череп, – заскрипел зубами Тео Хаферкамп. – Вот в таких ситуациях он и бил свою мать. И как человек может быть таким?

– У него больная душа, в этом весь секрет. Пока он был ребенком, его баловали, когда он стал мужчиной, его ненавидят и используют. Он это прекрасно понимает и ничего не может поделать! – Доктор Дорлах серьезно посмотрел на Хаферкампа. – Он продукт своего воспитания, олицетворение вашей ошибки. Вы должны с этим считаться…

Через два дня Боб Баррайс отправился в Эссен, в «ссылку». Он прибыл в Банкирский дом Кайтель и K°, основанный в 1820 году. Там его уже ждали, предупрежденные по телефону Хаферкампом. Оба директора, Иоганн Кайтель и Эберхард Клотц, банкиры, как будто сошедшие со страниц иллюстрированной британской истории, радостно объявили ему, что он будет работать в регистратуре. Там он смог бы принести меньше всего ущерба.

Месячное жалованье – 645 марок на руки.

Специальное жалованье.

Боб Баррайс поблагодарил и покинул импозантное каменное здание с мраморным холлом.

645 марок жалованья! В Монте-Карло он тратил больше в один вечер.

В Эссене для него уже была приготовлена и комната. Дядя Тео обо всем позаботился. Комната у шахтерской вдовы Хедвиги Чирновской, в кирпичном доме в горняцкой колонии. Комната четыре на четыре метра, с кроватью, шкафом, столом и тремя стульями. И книжной полкой, на которой стояли несколько книг: Библия, Джон Книттель, Гангхофер, «Доктор Живаго» и роман Конзалика.

Боб Баррайс отряхнулся, как собака, полная блох.

«Это и есть мой новый мир, – подумал он и опустился на кровать. – И вы решили во Вреденхаузене, что я это проглочу? Дорогой дядечка, у тебя глаза на лоб вылезут! Завтра же отправлюсь завоевывать Эссен».

Там, где появляется Боб Баррайс, начинают извергаться вулканы…

Марион Цимбал была барменшей и танцовщицей в ресторане «Салон Педро». Ее фамилия была действительно Цимбал, но она не имела ничего общего со звуками цимбал и цыганской романтикой. Напротив, она была на редкость смышленой девушкой, которая знала себе цену и хорошо различала кошельки, открывавшиеся перед ней у стойки, пока их владельцы заглядывали в ее глубокий вырез.

О появлении Боба Баррайса в Эссене она узнала уже на второй день. Боб позвонил ей в бар, но пока не приходил. Он объявился через неделю, как всегда красивый, в сером костюме, розовой рубашке и ярком пестром галстуке.

Всю неделю он работал внизу, в подвалах банка, окруженный пачками старых актов и корреспонденции. Как крыса, пожирающая пыль. В конце недели дядя Теодор позвонил Кайтелю и узнал удивительные новости. Банкир Кайтель сказал:

– Молодой человек прилежен, услужлив и всегда приветлив.

– Это потрясающе, – ответил пораженный Хаферкамп. – Что же он делает?

– Он сортирует ненужную, десятилетней давности корреспонденцию и уничтожает ее в машине для измельчения бумаги.

– Великолепная работа! – Сарказм Хаферкампа так и струился из трубки. – Разрушал Боб всегда лучше всех. Пунктуален ли он по утрам?

– Минута в минуту.

– А его попойки?

– Никаких признаков, – сказал банкир Клотц с параллельного аппарата.

– Он выглядит всегда свежим и отдохнувшим.

– Это еще ничего не значит. – Хаферкамп желчно рассмеялся. – Спит ли Боб двадцать четыре часа в сутки или двадцать четыре часа занимается горизонтальной гимнастикой – наутро он всегда выглядит как ангелочек в стиле барокко. Во всяком случае, он работает, и слава Богу!