Арктический мост - Александр Казанцев

- Стыдно! - крикнули от окна.

- Верно, стыдно, - подхватил Рубинштейн,- стыдно комсомольцу Корневу...

- Нет, комсомольцу Рубинштейну!

- Товарищи, я призываю к дисциплине! Я не поддамся на провокации! Нам следует подумать и о поступке Корнева и о выкриках в его пользу. Нам следует быть принципиальными и бдительными. Нам следует призвать к ответу горе-комсомольца Корнева и разъяснить заблуждающимся, кто он такой, заслуживает ли он их симпатий, принявший "подарок" американского денежного воротилы. Корневский кружок предлагаю считать распущенным, его идею вздорной и не заслуживающей серьезного внимания. Одновременно я ставлю вопрос о пребывании Корнева в комсомоле.

- Это дело комсомольского собрания!

- Я соберу сейчас экстренное заседание комитета комсомола. Корпев, при тебе ли комсомольский билет? Поскольку дело отклонилось в политическую сторону, собрание технического общества предлагаю закрыть!

Ошеломленные студенты не расходились...

Через час на экстренном заседании комсомольского комитета Андрей признал, что получил перстень от американца. Большинством в один голос студент Корпев был исключен из комсомола.

У Андрея сильно разболелась спина. Все заседание он простоял, вытянувшись и запрокинув голову.

Комсомольский билет он отказался отдать, сказав, что знает устав.

- Заносишься? - глядя на его чуть запрокинутую назад голову, сказал Лева Рубинштейн. - Что ж ты думаешь, собрание и райком комсомола по-другому поступят? Не жди!

- Посмотрим, - сказал Андрей. Его побледневшее лицо было покрыто красными пятнами, губы плотно сжаты, даже закушены. Ему трудно было переносить боль в позвоночнике, но сейчас она помогала ему сдерживаться.

Аня и Денис ни о чем не спросили его, когда он вышел из комнаты комитета комсомола, и повели домой.

Степану Григорьевичу через Терезу Сергеевну все стало известно уже через час. Он потребовал машину и поехал в райком партии.

Там он встретился с профессором Гвоздевым.

- Ну как, индустриальный вождь?-встретил его благообразный директор института, безукоризненно одетый, в огромных квадратных очках, чисто бритый, с красивой подкрашенной сединой. - Опять "сам" вызывает? Мало ему вашего металла, давай теперь капусту? - и он хихикнул.

- Вызывает, ибо капусту всем есть нужно, и нашим рабочим и вашим студентам, - осторожно ответил Степан. - Вы как, курсами будете посылать?

- Да вот, сейчас договоримся.

Закурили. Потолковали об охоте и рыбной ловле. И больше ни о чем...

- Ага, пришли! - мрачно встретил Степана и Гвоздева высокий, седеющий секретарь райкома. У него были воспаленные от бессонницы глаза и угрюмые морщины у рта.

Степан Григорьевич понял, что встреча не предвещает ничего хорошего.

Секретарь райкома только что разнес директора лесокомбината за то, что тот не послал людей "на капусту".

Очередь дошла до Степана. Он встал.

- Расскажи-ка, расскажи, товарищ Корнев, что у тебя на душе, - сказал секретарь райкома.

- Прошу прощения, товарищи. Прежде всего как коммунист я должен довести до сведения райкома партии... - Степан вытер пот со лба и остановился задохнувшись.

- Ближе, ближе к делу и покороче, - нетерпеливо стучал карандашом по столу секретарь райкома.

- Я не могу снять с себя ответственности за непартийное... то есть некомсомольское поведение брата моего Андрея, студента Светлорецкого индустриального института.

Секретарь райкома вскинул на Степана усталые глаза.

- Меры, которые я принимал, - продолжал Степан, - оказались малоэффективными... Я полностью признаю свою вину и заверяю партию, что готов положить все силы, чтобы...

Секретарь райкома поморщился: - Слушай, товарищ главный инженер. За студентов у нас коммунист Гвоздев полностью отвечает. А ты ближе к делу и не виляй. По скольку человек ты от каждого цеха выделишь?

Степан Григорьевич немного замялся, вынул бумажку и зачитал график, по которому завод должен был направить рабочих в деревню.

Секретарь райкома внимательно слушал, что-то записывал и кивал головой.

Кончив, Степан Григорьевич наклонился к нему и тихо попросил разрешения остаться после совещайия.

- Некогда сейчас. Видишь, капуста от холода горит.

Профессор Гвоздев сделал из реплики секретаря райкома свои выводы. Если за студентов полностью отвечает коммунист Гвоздев, то...

И он не утвердил зачисления Андрея Корнева в студенты, как получившего на экзамене тройку по математике.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

СТРАНА СЛЕПЫХ

Запущенный и сумрачный лес был всюду одинаков. Он покрывал хребты и склоны старейших в мире гор, делал их мохнатыми и округлыми, похожими на спящих зверей--увальней. И всюду стояли, казалось, одни и те же сосны, внизу голые, мокрые и холодные, растущие вертикально из наклонной земли. Через ветви вверху просвечивало сочащееся дождем небо с низкими тучами, почти задевавшими тревожно шумящие вершины деревьев. У корней было темно и сыро. Время от времени встречались мертвые, давно поваленные стволы, замшелые, трухлявые. Пружинящий ковер из прелых прошлогодних игл сменялся камнями, скользкими, темными...

В лиловой дымке через просветы сосен виднелись синие горы, точно такие же далекие, как и два дня назад... Сколько до них идти? Сто километров? Двести?..

По-осеннему мутные ручьи пересекали лес, и через них все труднее было перебираться по камням или по одному из поваленных деревьев.

Временами лес неожиданно кончался у скалистых обрывов или упирался в отвесные скалы. Приходилось делать крюк, который никуда не вел...

Путник отчаялся найти дорогу или увидеть вдали паровозный дымок узкоколейки... За три дня блужданий по горам он окончательно заблудился. Он попал в места, куда не забирался человек, где не было ни дорог, ни троп. Ничего здесь не было: ни пенька, ни золы от костра, ни зарубки на дереве... Даже лесные знаки не встречались. Видимо, и лесничие никогда не заглядывали сюда...

Человек продолжал брести без цели, неестественно прямой, несгибающийся. Губы его были плотно сжаты, но иногда он шептал: "Будь отчаянья сильнее... будь отчаянья сильнее, и победишь ты, верь, всегда!" Но на "победу" у Андрея оставалось все меньше надежды. За три дня он съел только несколько бутербродов, оказавшихся в кулечке, захваченном для Ани на аэродром. Он так и забыл ей его передать. Последние сутки он уже ничего не ел, промок, продрог, спина отчаянно болела... Он иногда останавливался и со всей силой приваливался позвоночником к сосне, чтобы хоть как-нибудь заглушить боль.

Неужели все так глупо кончится? Конечно, он потерял направление. Мысли его были заняты другим...

Он не хотел возвращаться в Светлорецк, к Степану, к Терезе Сергеевне, к двум Львам, к профессору Гвоздеву... Он хотел попасть в Москву, вскочив в вагон узкоколейки на крутом подъеме... Но он не нашел этого подъема, отклонился куда-то в сторону и теперь ему даже не найти обратной дороги...