Через тернии к берсу (СИ) - Гришанин Дмитрий Анатольевич

Переправляющиеся следом игроки отряда, по отработанной уже в своей пятиэтажке схеме, начинали исследовать сперва первый подъезд нового дома, потом через чердак забирались в остальные подъезды, пополняя таким макаром численность отряда за счет освобожденных в закрытых квартирах нейтралов, и качая, соответственно, легко доступные в начале развития уровни за счет убийства тиранящих нейтралов зомбаков, и уничтожения угодивших в ловушку запертых квартир тварей изнанки.

Наотрез отказавшись дожидаться моего возвращения под опекой дяди Яши в его уютном кабинете, Максимка настоял и дальше «летать» на моей шее. Переубедить дурачка не получилось. А когда попробовал тупо от него сбежать, забив на хотелки юного выпендрежника, почти сразу же получил грозное системное оповещение о везможном провале по моей вине задания «Опека дурачка Максимки». Пришлось смириться с докучливо обузой, и всюду дальше, как и раньше, таскать Максимку с собой.

Изобретенный в кабинете дяди Яши, и тут же успешно воплощенный в жизнь нами с помощником-арбалетчиком — ну с Максимкой, разумеется, куда уж без этого захребетника — быстрый и эффективный способ веревочного перемещения из дома в дом, над головами ничего не подозревающих толп зомби, позволил в течение буквально двадцати минут соединить веревочной дорогой четыре пятиэтажки (включая базовую). Однако дотянуться до конечной цели нам не хватило, увы, запаса собранных со всех квартир крепких веревок. Вот и пришлось в экстренном порядке, снова с одним лишь Максимкой, нам отправляться в специальный рейд за ценным расходником. Благо местоположение подходящего магазина оказалось неподалеку, и помощник-арбалетчик охотно указал мне на бумажной карте района нужный дом по соседству.

Добирались мы до указанной пятиэтажки, как водится, прыжками с крыши на крышу. На этот раз короткое путешествие наше обошлось без происшествий, и достигли нужной крыши мы через считанные минуты живыми и невредимыми. Далее через вентиляционное окно перебрались на чердак. И по отработанной многократно схеме, проникли в крайний подъезд, на первом этаже которого и располагался магазин. Одна из бывших квартирных дверей внизу, к счастью, уцелела, переделанная в черный ход магазина. Остальные три дверных прохода, как не сложно догадаться, теперь оказались наглухо замурованы кирпичной кладкой.

Размахнувшись, я засадил острейшее лезвие топора в невидимый зазор между косяком и дверью…

— Ой-ёй-ёй-ёй-ёй! — по-бабьи причитал Максимка, баюкая окровавленную левую руку.

— Дебила кусок! Ты нахрена вперед-то рванул⁈ — психовал я рядом, пытаясь зубами выдрать колпачок, прикипевший походу к пластиковому флакончику с перекисью водорода, который со всем остальным содержимым только что лихорадочно вытряхнул на местный фасовочный стол из первой подвернувшейся под руку аптечки. Благо добра этого на складе обнаружилось целый стеллаж, все полки которого до верху были уставлены ровными рядами белых пластмассовых коробок с характерным красным крестом на крышке. — Русским языком же было сказано: сзади все время держись!

— Дык змеюка же ж, — простонал кое-как сквозь рыдания бедняга.

— Ды-дык, же-жеж, — передразнил я хлюпающего носом дурачка. — У меня ж под контролем все было! Я уже почти кончил всех! Да как так-то?..

— Ааааа!.. Щиплет-щипле!.. — взвыл было дурным голосом дурачок, когда струя перекиси с шипеньем залила глубокую рубленную рану на его ладони. Но тут же вынужден был заткнуться, схлопотав в раззявленный хавальник толстую упаковку нераспечатанного бинта.

— Ты смерти нашей что ли хочешь! — рявкнул я в шальное лицо придурка. — Ща зомбаки с улицы твой ор здесь услышат и через магазин сюда припрутся! Она нам надо?

— Бофно фе, — пропыхтел, градом роняя слезы со щек, пацан.

— Терпи, Максимка, ты ж мужчина. А шрамы мужчин украшают, — стал убалтываять я болезного, заматывая обработанную рану бинтом, извлеченным изо рта угомонившегося крикуна. — И, вообще, спасибо скажи, что кромсатель напополам тебе руку не рассек. Это ж додуматься надо: от косы его хвостовой пустой ладонью прикрываться!.. У тебя ж в правой труба любимая была. Чего ж ей-то по лезвию не вдарил?

— Я вообще там не видел никого, — пожаловался дурачок. — Потому и сбежал от змеюки туда. А оно КАК резанет по руке!

— Между прочим, липун — змеюка, то есть по-твоему — стеллажом тяжеленным мною был придавлен наглухо еще во время перестрелки с плевунцом… Этого-то злодея с Изнанки, кстати, ты хоть успел разглядеть?

— Который кислотой из-под потолка в нас швырялся?

— Ага, он самый. На камеру, прикинь, забрался паскудник. Типа скрытное на скрытном. Каламбур, ха.

— Чё?

— Да ничё, забей… Короче, я к тому, что змеюка, бьющийся по полу хвост которой так шокировал тебя, на самом деле в агонии, считай, билась фактически. Так что до тебя дотянуться по любому никак не могла уже. И если б не твой дурацкий скачек на линию мой атаки, то точно так же спокойно и без суеты я бы через пару секунд прихлопнул рассекретившего себя кромсателя… Давай, пальцами пошевели… Да не на правой, олух! На раненой руке пальцами шевели!

— Максимка умный, — обиженно пробурчал дурачок, однако задание мое все-таки выполнил и, зашипев от боли, несколько раз сжал и разогнул пальцы левой руки.

После этой демонстрации сквозь толстую «подушку» белоснежной намотки на ладони наружу не просочилось ни единого кровавого пятнышка. Удовлетворенно хмыкнув, я рванул по центру остаток полностью накрученного на ладонь бинта и, разделив на пару хвостов, стал их сноровисто затягивать, фиксируя повязку.

— Ну все: пальцы двигаются, раны не видно — считай здоровый уже почти, — хлопнул я по плечу акселерата, подтирающего рукавом сопли из носа.

— Все равно болит еще пока, — пожаловался Максимка.

— А если так, — я вытащил из пространственного кармана-ячейки плаща большую шоколадку.

— О! Аленка! — оживился сладкоежка. Но потянувшись было за подгоном здоровой рукой, обнаружил, что по-прежнему сжимает в ней свою ржавую трубу, отчего вынужден был в итоге принять шоколадку раненой левой.

Скривился, конечно, поначалу, от вспышки боли, но увлеченный добычей, в этот раз даже не пискнул. И деловито сунув в подмышку не нужную пока железяку, стал обеими руками уже потрошить обертку и фольгу.

— Опять грязными руками, — покачал я головой, наблюдая, как, отломив наконец от плитки изрядный кус, Максимка запихнул рыжими от ржавой трубы пальцами лакомство в рот, отчего щеки его мгновенно раздулись, как у натурального хомяка. — Эй, грязнуля, у тебя ж перчатки были? Ты где их посеял-то?

— Ф кафане они. Фнаф, кофда куфаф у дяди Яфы, — пропыхтел кое-как в ответ с набитым ртом снова заулыбавшийся пацан.

— Снял он, блин, — фыркнул я. — А чего снова потом, когда на улицу вернулись, не одел? Вот если б в перчатках был, ладонь бы меньше от косы кромсателя пострадала. И может, вообще, легкой царапиной всё б обошлось.

— А перчатка? — громко сглотнув, уточнил Максимка уже нормальным голосом.

— Ну она б порвалась, конечно, под косой. И ее выбросить бы пришлось, — пожал я плечами.

— Нельзя выбросить. Деда заругает, — набычился дурачок.

— Так она ж у тебя не порвалось, а целая в кармане лежит, — напомнил, не без издевки.

— А-а? Ну да, — кивнул снова заулыбавшийся Максимка, не заценив прикола, и отломил от плитки очередную порцию шоколада.

— Ты хомячь тут тогда, а я пойду веревок в сумку наберу.

Интерлюдия 7

Интерлюдия 7

— Екатерина Ивановна, у нас там это… того, — робко проблеял сорокалетний пухляш Виктор, не решаясь дотронуться до разметавшейся во сне командирши.

Ответом на его лепет стал агрессивный стон девушки, отчего сорокалетний девственник испуганно вжал голову в плечи.

— Ну, Екатерина Ивановна, просыпайтесь пожалуйста, — заканючил великовозрастный ординарец, и решился-таки коснуться потной ладошкой обнаженного катиного плеча.