Квадратура круга. Пьесы (сборник) - Валентин Катаев

Лаутская. Я не понимаю такой жизни.

Маша. Мама!

Лаутская. Ну, не буду. Кормили его?

Поля. Кормили.

Лаутская. Конечно, меня не касается. Твой муж, а не мой. Но все-таки… Постоянно на стороне какие-то пассии.

Маша. Мама!

Лаутская. Он всюду с ними появляется. Афиширует. Совершенно не считается с общественным мнением. А ты думаешь, у нас нет общественного мнения? Есть, милая, еще какое! На вас люди пальцем показывают.

Маша. Прекратим этот разговор, я прошу тебя. Ты видишь, у меня болит голова.

Лаутская. Какая же это семья! И с каждым годом все хуже, и хуже, и хуже.

Маша. Перестань!

Лаутская. Перестала, перестала! Опять его вчера видели с новой. На катке.

Маша. Ну и очень хорошо! Пусть катается. Что же тут ужасного?

Лаутская. Я разве что-нибудь говорю? Пусть катается! Только не до пяти часов утра.

Маша. Зачем ты мне все это говоришь?

Лаутская. А кто ж тебе скажет, если не мать?

Маша. Я не слушаю.

Лаутская. Распустила человека и уши затыкаешь.

Маша. Молчи, я тебя прошу. Можно подумать, что не интеллигентная женщина, а какая-то старая купчиха. В каком веке мы живем? На цепи его держать, что ли? Ты меня просто удивляешь. Его надо понимать. Надо уважать его взгляды на жизнь, на семью.

Лаутская. Уж он, кажется, и тебя убедил.

Маша. Он человек легкий, живой, свободный, счастливый, новый.

Лаутская. Словом, не муж, а жилец.

Маша. Все равно. Я его люблю. И не вмешивайся.

Лаутская. А ты думаешь, я его не люблю? Если бы не любила вас обоих, очень бы мне нужно было стараться! Нет, ты только подумай: ну что я принесла? Ведь это курам на смех! Две морковки, кусочек капусты…

Звонок.

Что там такое?

Поля. Почта.

Маша (перебирает письма). Ему. Ему. Ему. Наверное, от девушки. Ему. Ему.

Лаутская. Нам ничего?

Маша. Нам ничего. Ему. Ему. Ему.

Поля. Все ему.

Маша. Ага! За квартиру. За электричество. Это нам. Ой, у меня голова болит!

Явление II

Те же и Завьялов.

Завьялов. Что такое? Почта? А! (Берет письма.) Ну, как дела? Как ты себя чувствуешь? Головка болит? Ну, дай я тебя поцелую нежненько-нежненько. С добрым утром!

Маша. Ты что?

Завьялов. А что?

Маша. Спятил?

Завьялов. Почему?

Маша. Дырявая голова!

Завьялов. В чем дело?

Маша. Мы с тобой уже сегодня виделись.

Завьялов. Не может быть.

Маша. Какой ты внимательный!

Завьялов. И я тебе уже говорил «доброе утро»?

Маша. Говорил.

Завьялов. И уже целовал нежненько-нежненько?

Маша. Представь себе!

Завьялов. Нет, серьезно?

Маша. Совершенно серьезно.

Завьялов (смеется). Фантастически!

Лаутская. Интересно знать, к чужим людям вы так же внимательны, как и к родным?

Завьялов (распечатывая письма). Не понимаю.

Лаутская. Что ж тут понимать!

Завьялов. Не ощущаю никакой разницы между так называемыми «чужими» и так называемыми «родными».

Лаутская. Родные – это те, кого мы любим.

Завьялов. Ага! А чужие – это те, кого мы не любим? Замечательно! Повестка. Повестка. Билет на выставку. Почему я должен любить своих и не любить чужих? Какая между ними принципиальная разница? Я люблю всех. Повестка.

Лаутская. Это ваша новая идея.

Завьялов. Это естественное состояние человека будущего.

Маша. Любить всех одинаково?

Завьялов. Конечно.

Лаутская. Любить всех – значит не любить никого или, по крайней мере, любить только себя.

Маша. Мама!

Завьялов. При капитализме – да. В будущем обществе – наоборот.

Лаутская. Это чепуха!

Завьялов. Почему?

Лаутская. Потому что… Потому что относиться ко всем одинаково можно только тогда, когда все одинаковы.

Завьялов. В будущем обществе все и будут одинаковы.

Лаутская. Все одинаковы… То есть как это одинаковы? Позвольте! Ну, уж, нечего сказать, хорошо ваше будущее общество! Это что же такое: все блондины, и все одинакового роста, и у всех на носу одинаковые признаки – бородавки, что ли, – и все одинаково любят рубленые котлеты с морковкой, и все одинаково умные, и… и… и… и уже не знаю что?! Нет, мерси! Я на такое будущее абсолютно не согласна. Лучше повеситься.

Завьялов. Вы вульгарно его понимаете. В будущем обществе все люди будут поставлены в равные трудовые условия. Каждый будет давать в меру своих способностей и брать в мору своих потребностей. Надо читать Маркса.

Лаутская. У вашего Маркса довольно прозрачно сказано, что форма будущего общества неизвестна.

Завьялов. Правильно! И что ж? Марксу это было еще неизвестно. Но исторический процесс развивается, и мы уже можем совершенно научно определить форму будущего общества. Я уже, например, вижу его.

Лаутская. Он его уже видит!

Маша. Какое же оно будет, интересно?

Завьялов. Оно будет замечательно устроено. Люди будут действительно свободны. Людям будет позволено все.

Лаутская. Решительно все?

Завьялов. Все, кроме одного. Одно им будет запрещено. Запрещено угнетать друг друга. Люди будут свободно развиваться. Человечество будет расти и шуметь, как прекрасный, густой лес. Нет, густой лес – это неверно. В густом лесу сильные экземпляры растений душат слабые. Слабые деревья гибнут, лишенные солнца и воздуха, в тени сильных. Сильные живут за счет слабых. Густой лес – это неверно. Нет! Наоборот, редкий, хорошо посаженный, распланированный лес, где каждое дерево имеет право на свою долю воздуха, земли, солнца и дождя. Люди не будут, как и деревья в густом лесу, сплетаться корнями и ветвями, не будут бороться. Сильные не будут убивать слабых; каждый человек будет расти и развиваться по-своему, во всю силу своих добрых чувств, талантов, способностей и возможностей.

Маша. А как это практически?

Завьялов. Практически? Очень просто. Высочайшая техника, и на основе этой высочайшей техники города-сады, агрогорода, дома-отели, где каждый человек имеет право на прекрасную, совершенно отдельную, изолированную комнату, с ванной, с душем, с искусственным солнцем, с озонирующей аппаратурой, с цветами, с постельными принадлежностями.

Лаутская. То есть позвольте: а если семья? Что ж, вся семья так и будет помещаться в одной комнатке с… озонирующей аппаратурой? И жена? И дети? И… теща? Это же ужас!

Завьялов. Семьи не будет.

Лаутская. Не будет семьи? Вы меня удивляете и разочаровываете. А что же будет? Как же тогда люди будут, пардон, размножаться?

Завьялов. Можно размножаться без семьи.

Лаутская. Но любовь?!

Завьялов. Семья – могила любви. Нечто обязательное, навязанное, уныло-постоянное. И что такое любовь? Свободное чувство, не поддающееся никаким ограничениям, не вмещающееся ни в какие застывшие формы. Ограничьте любовь привычкой, попробуйте ограничьте! И она – труп.

Лаутская. Что он говорит!

Маша. У меня болит голова.

Лаутская. Но как же в таком случае муж и жена?

Завьялов. Жен и мужей не будет.

Лаутская. Но что же будет?

Завьялов. Будут просто мужчины и женщины, которые чувствуют друг к другу влечение. Свободный союз.

Лаутская. И каждый будет жить отдельно, в своей комнате?

Завьялов. Да.

Лаутская. Муж в «Метрополе», а жена в «Гранд-отеле»?

Завьялов. Если хотите.

Лаутская. Но дети? Они, надеюсь, не отменяются?

Завьялов. Дети не отменяются.

Лаутская. Слава богу! Хоть что-нибудь не отменяется. Но ведь дети связывают?

Завьялов. Ничуть! Детей будет воспитывать общество.

Лаутская. Вы меня угнетаете!

Завьялов. Таким образом, люди, ничем не связанные, будут абсолютно свободны в своем чувстве. И любовь будет абсолютно чиста от всяких посторонних примесей.

Лаутская. Посторонних примесей! Дети – посторонняя примесь? Но чувства, чувства! Скажем, ревность?

Завьялов. Ревности не будет.

Явление III

Входит доктор.

Лаутская. Доктор, вы слышите, что он говорит? Но будет ревности!

Доктор. Здравия желаю! Где не будет ревности?

Лаутская. В будущем обществе.

Доктор. А что ж… весьма возможно.