Дровосек для Булочки - Ольга Викторовна Дашкова

class="p1">— Вот же черт… твою же мать…

— Больно? Доктора позвать? — Серафима стерла со щек слезы, продолжая взволнованно смотреть на мужчину.

— Дьявол, да что ж так больно-то?

У Терехова болело все — от пальцев на ногах до кончиков ушей, дышать было трудно, голова, если он хотел ее поднять, кружилась.

— Ты как тут… как тут оказалась?

— Ты попал в аварию на трассе, я позвонила тебе, ответила женщина, наверное, доктор со скорой, сказала, куда тебя отвезли.

— И ты приехала?

— Конечно, как я могла не приехать?

Она не могла, а вот Терехов, оказывается, мог не приезжать и не звонить целый месяц, как подросток себя вести, что-то думать, выдумывать, придумывать какие-то отговорки и отмазки, мол, он все хочет лично сказать, глядя в глаза женщине, что он скучал и что она ему нравится.

Придурок.

А когда его руки коснулась теплая ладонь Серафимы, как током прошибло. Сердце забилось так часто-часто, что приборы запищали, Сима испуганно отдернула руку, но ей не дали, Семен схватил за пальцы.

— Булка, прости меня, прости.

— За что?

— Что не ехал так долго, что не давал о себе знать. Я скучал, очень скучал.

— Правда?

Серафима думала, что она попала в турецкий сериал. Герой лежит на больничной койке, признается героине в любви, а дальше им уже кричат «горько», и они режут свадебный торт. Если она расскажет Юрашкиной, та не поверит.

— Булка, ты что, похудела?

— Что?

Виноградову спустили с небес на землю. Было все так романтично, так трогательно.

— Ну, ничего, как только поправлюсь, откормлю тебя.

— А ты, я смотрю, не похудел за месяц.

— Язву заработал точно.

— Хорошо бы, если только язву.

Семен, кряхтя, приподнялся, все еще не выпуская руку Серафимы, она сейчас злилась, он бы тоже был зол, если бы о нем забыли на месяц. Так что гнев своей сладкой Булочки он готов стерпеть.

— Скажи.

— Что?

— Что думаешь, скажи. Какой я гад, продажная сволочь, что поиграл и бросил, точнее, укатил в неизвестном направлении, а сейчас сиди около него и спасай эту неблагодарную сволочь.

Голова болела смертельно, но Семен сказал, что должен был сказать, замолчал. А вот Серафима молчала. Конечно, он гад и заставил ее волноваться, думать неизвестно что, накручивать себе еще больше комплексов. И девушка нашла бы его все равно, даже если бы он не сделал шаг навстречу.

— Ты отвратительный человек.

— Да.

— Ужасный.

— Согласен.

— А еще развратник, пошляк и матершинник.

— Все так и есть.

— И ты нисколько не скучал по мне.

— Нет.

— Нет?

— Скучал, скучал, Булка, сил моих не было, как скучал.

Серафима улыбнулась, мужчина выглядел усталым, провела пальцами по его лбу, лицу, по отросшей щетине, он на самом деле выглядел как дровосек из леса.

Терехов готов был замурчать от удовольствия, прикрыл глаза, но тут же их открыл снова, напрягся, чувствуя, как начинает возбуждаться даже с катетером в интимном месте. Если Сима продолжит его наглаживать и дальше, он забудет про сломанные ребра, ушибы и трахнет ее прямо здесь под писк приборов.

— Булка.

— Да?

— Минет хочу.

— Что?

— Месяц вспоминал твой сладкий ротик.

— Как ты вообще в таком состоянии можешь думать о сексе?

— Ты рядом, так, что?

— Что? — Сима спросила шепотом.

— Минет?

— Дурак!

— Шучу, все потом, а для начала, найди мои вещи, в куртке были ключи от квартиры, привези вещи, адрес я скажу, и телефон там еще мой найди у докторов.

— Хорошо.

— И дай свой телефон, звонок надо сделать.

Пока Терехов набирал выученный номер и слушал длинные гудки, голова разболелась еще больше.

— Павлик, Павлик, слышишь меня?

— Да, Семен Николаевич.

— Спишь?

— Нет, нет, уже нет.

— Слушай внимательно и не задавай глупых вопросов. Вчера вечером на трассе была авария, узнай все у местных. Машину точно отогнали на штрафстоянку, возьми экспертов и проверь ее всю, особенно топливный бак.

— Чья машина?

— Моя, Павлик, машина, моя, вчерашняя, на которой я уехал.

— Не понял… это выходит, что…

— Этот самый приздец и выходит, все, соображай, свяжусь позже. И никому не говори. Я уехал и ты меня не видел.

Серафима слушала внимательно, и с каждым услышанным словом ей все больше не нравился расклад происходящего. Получается, что Семена хотели убить, и все было подстроено?

Действительно пиздец.

Девушку замутило, накатил жар, а за ним волна холода, она кинулась к раковине, вырвало ночным чаем и желчью. А Терехов, наблюдая за всем этим представлением устроенным его Булкой, так ни о чем и не догадался. До мужиков вообще все поздно доходит.

Соленые огурцы и пошлости

— Серафима, тут такое дело, — мать начала разговор без приветствия, а это означало, что ничего хорошего ждать не стоит.

— И тебе, мама, здравствуй, — Сима встала, отошла к окну, девушка ждала своей очереди на прием к участковому гинекологу, а потом нужно было ехать к Семену, он уже написал пятнадцать сообщений, как скучает и ждет ее.

Прошла уже неделя, как она примчалась к нему в больницу, как слушала его признания вперемешку с пошлостями, Семен шел на поправку. Виноградова ничего не сказала ему о беременности, тот раз, когда ее вырвало при нем, был единственным, мужчина ни о чем не догадался, да и не до этого было ему уж точно.

А Серафима боялась признаться. Ну, что она покажет? Тест на беременность? Вот сходит к доктору, сделает УЗИ, сдаст анализы, тогда и признается. Еще неизвестно, как уже не соседский мужик-дровосек, а древесный магнат отреагирует на эту новость.

— Сима, тебе нужно присмотреть за племянниками и собакой, — мать продолжила разговор.

Девушка чуть не выпалила: «С хера ли?», но сдержалась, все-таки она в общественном месте. Но просьба матери — точнее, не просьба, а скорее приказ, сказанный именно в приказном тоне, обескураживал.

— А что случилось с родителями племянников и хозяевами собаки?

— Твой сарказм неуместен.

— Где ты услышала сарказм?

Отец Серафимы ушел из жизни, когда девочке было три года, а вот отец Мирославы ушел просто так, ему надоело выслушивать претензии женщины, с которой он жил. Серафима его прекрасно понимала, поэтому, как только выдалась возможность, она свалила и сама.

Всю жизнь, сколько Сима себя помнит, ее использовали в качестве тягловой лошади. Она сидела с младшей капризной сестренкой, потом с ней гуляла, вместо того чтоб гулять с парнями и девчонками. Затем всей семьей дружно копили на образование Мирославы, которое она благополучно бросила на втором курсе и выскочила замуж.

И сколько же было радости, когда Мирослава играла свадьбу, потом рожала детей, мать умилялась, всем своим