Один триллион долларов - Андреас Эшбах

– А это чертово семя, журналисты, осаждают мой дом, ломятся в квартиру, не дают покоя… Как они могли заявлять такое? Меня же удар мог хватить. Или отца. Как они посмели утверждать, что ты умер?

– Наверное, потому, что они всегда должны писать что-нибудь сенсационное, – сказал Джон.

– Я еле очухалась. Отец ведь тоже не молоденький, а в его роду всегда умирали от сердца. Передали в ночных новостях. С тех пор я глаз не сомкнула.

Он прикинул разницу во времени. В Нью-Йорке сейчас половина третьего ночи.

– Мы узнали об этом только сейчас, иначе бы я давно уже позвонил…

– И снимок. Ты стоишь, в ладошке – двадцать таблеток валиума.

– Я же пытаюсь объяснить тебе, как это произошло. Есть тут один известный скандальный репортер, Джим Хьюстон, paparazzo. Его еще днем спустили на крышу дома с вертолета; никто не заметил во всей этой суматохе. Есть там одно место, которое снизу не разглядишь, и он прятался там до темноты. Вечером на канате спустился на веранду моей спальни, как альпинист, и стал стеречь меня со своей камерой. Когда я был в ванной, искал таблетку снотворного и включил свет, он меня сфотографировал. Я даже не заметил.

– Там было как минимум двадцать штук! Это показали крупно!

– Да они у меня просто высыпались, мама. – На самом деле это было не так. Он хотел посмотреть, сколько таблеток осталось в склянке, потому что его вдруг охватил необъяснимый страх, что потом кто-нибудь заметит, что он взял одну. Таблетку, которая ему не принадлежит.

После того как ему удалось немного успокоить мать, он надел свой лучший костюм и отправился вниз, чтобы вместе с Вакки предстать перед журналистами и тем самым убедительно доказать, что он еще жив.

– Что вы будете теперь делать? – кричали ему, тыча в его сторону микрофоны на длинных штангах. – Верите ли вы, что Эндрю Петерсон действительно сын вашего брата?

На это Джон лишь отрицательно помотал головой, не сказав ни слова.

Эдуардо продемонстрировал журналистам остатки скалолазной конструкции с канатом и объяснил, каким образом Хьюстон сделал этот снимок. Когда несколько журналистов восхищенно присвистнули, он предостерег их от повторения подобного:

– Джим Хьюстон однозначно нарушил частную сферу мистера Фонтанелли, и мы подадим на него в суд – либо по статье о неоказании помощи, либо о клевете. Как бы он ни аргументировал свой поступок, наказания по одной из этих статей ему не избежать.

Когда они вернулись в дом, Джон сказал, что считает самым разумным вернуться в США, в дом своих родителей, пока случай не разъяснится.

– Моим родителям не по силам натиск прессы. Я должен быть там, чтобы отвлечь огонь на себя.

Вакки кивнули, кроме патрона, который недоверчиво помотал головой:

– Ваше место здесь, Джон, – сказал он. – Все это только призрак, который скоро рассеется.

– Но я могу понять Джона, – сказал Альберто.

– Я думаю, это сейчас действительно самое лучшее, – сказал Грегорио.

Эдуардо вздохнул.

– Если хотите, я организую вам вылет завтра.

– Спасибо, – сказал Джон.

Потом он пошел в свою комнату, чтобы уложить вещи. Но когда остановился перед раскрытым шкафом, то сообразил, что ничего из этих вещей ему не принадлежит. Придется попросить Эдуардо, чтобы нашли где-то застрявшие коробки с его имуществом – взять оттуда что-то из одежды.

Вот и все. Конец сна. Он бессильно упал на кровать и стал смотреть в потолок. Как стремительно все начиналось, так же стремительно все и кончается.

Он очнулся из дремоты, в которую погрузился невзначай. Судя по освещению, время было послеполуденное, и он чувствовал себя неожиданно хорошо.

Как ему было спокойно! Он встал, вышел на террасу, которая до недавнего времени была еще его, вдохнул соленый морской воздух и закрыл глаза. В кустах внизу чирикали птички, издалека от ворот доносились голоса репортеров. Жаль. Ему будет не хватать этого: чувствовать себя миллионером. До самочувствия миллиардера он за несколько дней не успел дорасти, не говоря уже про триллион. А вот миллионером уже побыл, и ему понравилось.

Зазвонил телефон. Наверняка снова его мать. Чтобы доложить ему, что она немного поспала и теперь чувствует себя лучше. Он вернулся в комнату и взял трубку.

– Да?

– Вы раздобыли факсовый аппарат? – спросил низкий голос незнакомца.

Джон вздрогнул, невольно опустился на колени и заглянул под кровать. Там стояла коробка, привезенная Марко.

– Да, есть.

– Он подключен?

– Что? Нет. Еще нет. Я думаю, для этого надо отсоединить телефон.

– Все ясно. – Незнакомец, казалось, ухмыльнулся. – Телефонные розетки тридцатилетней давности? Как и телефонный аппарат.

– Примерно так.

– Хорошо. Пожалуйста, подключите факс. Через пять минут я перешлю вам один документ, за подлинность которого ручаюсь. А вы уж, пожалуйста, найдите ему применение.

– Спасибо, – сказал Джон. – Я только не понимаю…

Но связь уже прервалась.

Пять минут? Маловато. Сперва надо бы почитать инструкцию… Он вытащил коробку из-под кровати, вскрыл ее, извлек аппарат из стиропора. К счастью, Марко все предусмотрел: купил рулон факсовой бумаги и переходник, чтобы подключиться к старинной розетке. Понадобилось всего три минуты, чтобы аппарат был готов к приему. Оставшееся время Джон сидел, глядя на выходную щель аппарата, и ему казалось, что он прождал несколько часов.

Потом, наконец, внутри темно-серого прибора что-то щелкнуло, щель засветилась зеленоватым светом. И с тихим гудением оттуда поползла бумага с кривыми линиями и размазанными буквами. Джон склонился над ней, пытаясь разобрать текст, а бумага продолжала выползать – страница за страницей.

Это был отчет о медицинском обследовании лейтенанта Лино Фонтанелли, проведенном военным врачом базы военно-воздушных сил Мак-Гир в феврале 1991 года. На нескольких листах – ЭКГ, обследование легких, антропометрия, кардиологический тест под нагрузкой, тест на реакцию, анализы крови, спинного мозга и так далее. На последней странице была отмечена крестом рамка, подтверждающая полную пригодность Лино к пилотированию реактивного истребителя, а рядом красовалась размашистая, совершенно не читаемая подпись врача.

Решающий пункт Джон чуть было не проглядел. В рубрике Нарушения, не влияющие на пригодность к полетам, стояло лапидарное: Бесплоден.

8

Этот факс был как удар под дых. Джон сидел, смотрел на него, сам не зная сколько, и пытался понять, что это значит. Никто не появился, никто больше не позвонил, даже после того как он машинально отключил аппарат и снова задвинул его под кровать. Никто его не потревожил, и у него было достаточно времени основательно все обдумать.

Когда стало смеркаться, он принял решение ничего не говорить Вакки про факс, чтобы не пришлось объясняться насчет его происхождения. Вместо этого он как можно непринужденнее спросил за ужином, который проходил в ощутимо угнетенном настроении:

– А можно ли узнать из генетического анализа, бесплоден ли человек?

– Нет, – Эдуардо помотал головой, разминая серебряной вилкой восемнадцатого века дымящуюся картофелину с петрушкой. – А почему вы спросили?

– Мне вспомнился один разговор с Верой, в последнее Рождество. Это подруга моего брата, – добавил Джон. – Она намекнула, что ее удивляет, почему она так долго не беременеет от Лино.

Эту историю он выдумал. Никогда в жизни Вера не заговорила бы ни с кем на эту тему, разве что со своим врачом.

– Да что вы! – вскричал Грегорио Вакки и бросил свои приборы. Казалось, остатки его волос поднялись дыбом. – Как же я об этом не подумал?

Патрон тоже выпучил глаза.

– Бесплодие. Это недуг, часто встречающийся в семье Фонтанелли.

Альберто наморщил лоб:

– Но не мог же он не подумать о том, что это когда-нибудь откроется?

– У меня такое впечатление, – продолжал развивать свою историю Джон, – что Лино ничего не знает… о стараниях Веры.

– То есть, возможно, эта Петерсон просто подсунула ему своего ребенка! – огорошенно вывел Эдуардо.

Его отец взял с колен салфетку и швырнул ее рядом со своей полупустой тарелкой:

– Я должен сделать срочный звонок.

На другой день сенсация была полной. Лино сокрушенно признался перед камерами, что его подбил на этот план Бликер. Что на самом деле он никогда раньше не встречал Дебору Петерсон. И о своем бесплодии ничего не знал. На заднем плане над газоном его дома трепетали желтые пластиковые ленты ограждения, полицейские входили и выходили из дома. Ни Веры Джонс, ни ее дочери не было видно.

Дебора Петерсон рассказала репортеру, как ее разыскал Рэндольф Бликер и уговорил ее на этот план. Она поверхностно знала Бликера по своей прежней работе в адвокатской конторе, и, кстати, он никогда не был ей симпатичен. Поскольку сейчас она как мать-одиночка настоятельно нуждается в деньгах, она поддалась на его уговоры. Бликер свел ее с Лино, чтобы обсудить с ними детали их якобы романа, а потом обнародовал свою сфабрикованную сенсацию.