Господин Великий Новгород. Марфа-посадница - Дмитрий Михайлович Балашов

Олекса поменялся местами с новым парнем. Микита наступал ему на пятки. Парень был, и верно, силен, а в работе неутомим. Задувал ветерок, и к пабедью бабы уже тронулись цепью ворошить траву. Домаша шла со всеми. Отдыхая, мужики точили лезвия горбуш, измеряли на глаз пройденные прокосья.

Отобедав, начали ставить стожары.

– Стожары нынь надо теснее становить, трава добра!

– Мало нарезали лесин, еще надоть!

– Микита где?

Микита скоро показался из лесу с охапкой нарубленных пориц.

– Поди отдохни, парень!

Тот мотнул головой: не устал! – и снова ушел в лес.

– Бог даст, еще два дня постоит таких, стоги метать начнем!

Дни летят на покосе – не оглянешься. Только ноет спина после целого дня внаклонку да растут стога.

Лето стояло завидное. Небольшой дождь перепадет, тотчас просохнет на ветерке заблестевшая трава. Сено получалось духовитое, пышное. Косит Олекса в серой рубахе посконной, косит, разогнется, оглянется вокруг – весело идет работа! Вечером – ловить тайменей. А то в полдни, когда повалятся отдыхать мужики, спугнет купающихся баб, притаясь за кустами. С хохотом разбегаются они в чем мать родила, завидя Олексу.

– Поди, охальник! Жонка заругает!

А то набросятся кучей: купать. Тогда давай бог ноги! Закупают – отпустят чуть живого.

– Яровитый до баб, – поварчивают старики косцы. – Доколь в ларь не положат, все будет бегать! Детей цетверо никак, и жонка рядом, ништо его не берет!

Подслушал Олекса ненароком, усмехнулся: когда и подурить, как не на покосе. Ништо!

Домаша то сердится, то сама начнет играть, дурачиться, бегать с парнями, – поглядывает Олекса, вроде и ухом не ведет, а глазом-то косит, вздрагивает носом – тоже ревнует. Поделом ему!

Косит Олекса, разогнется, поглядит, как Домаша, замотав лицо платком, идет в ряду баб, почти неотличимая от прочих. И как-то по-новому, проще и ближе, становится она. Уже не Завидова дочь, а простая баба детная, своя… Эх, не будь воли боярской да недородов, так мужиком еще и проще жить! Все ясно, как этот день, и известно наперед. Разве ворог нагрянет – ну дак лес рядом. Или пожар – дак опять же лес рядом. Топор в руки – и пошел! Была бы только сила в плечах…

На стану сядет покормить Домаша, улыбнется мужу.

– Устала?

– С отвычки немного… ничего!

– Хошь, купим землю, в житьи запишемсе?

Покачала Домаша головой.

– Ох, Олекса, был бы ты просто мужиком, а я бабой…

– Ну и кланялись бы мы кажному боярскому выжля! – неожиданно зло, вспомнив Ратибора, вскинулся Олекса, развалившийся было на траве, и поник, закусил травину, добавил глухо: – Слишком много власти над мужиком… Воля дорога!

– Воля… Дак у тебя тоже нет воли. Копим и копим куны – а на что оно?

– Как на что? – вскинул голову Олекса. – Власть! По богатству и почет и уважение. Вона, смотри, Микита, – чем не парень? Еще и получше меня! А свистни я – собакой подползет. Потому – беден.

– И батя тоже… копит и копит!

– Ну, Завид, тот жить не умеет!

– Ты умеешь, за бабами только и бегаешь. Мужики смеютце, мне стыд… Дети видят!

Отвернулась. Поскучнел Олекса. Права жонка! А бабы ядреные, шалые, как тут устоишь?.. Нет, полно! Да и в Новгород пора, нужно с Тимофеем поговорить. Он прижмурился, представив, как будет срамить его и что скажет ему старший брат. От Клуксовича все равно не набегаешься!

Решил, наутро оседлал коня, простился с Домашей. Та поглядела, поняла, не удерживала, только поцеловала взасос, долгодолго, пока дыхание не пресеклось. Переводя дух, глаза отвела:

– Любавой там не займуйся.

– У Станьки отбивать не буду.

И Радько одобрил:

– Поезжай, двоима тут делать нечего. Еще ден шесть, бог даст, дожди не падут – доуправимсе.

Прослышав, что едет Олекса, приковылял старик-сосед, что косил рядом.

– Грамотку не свезешь ле?

– Давай.

Тот долго, морщась, выцарапывал послание. Отдал бересто, заковылял прочь. Радько повел глазами вслед старику:

– Беспокоитце все, как там без него невестка ся урядит! От Торговой его второй дом.

– А, знаю! – уже безразлично, думая о своем, отозвался Олекса. Сунул бересто в полотняный кошелек и поскакал.

XIV

Гудит колокол на Торгу, на вечевой площади. Князь Юрий волею великого князя Ярослава Ярославича объявляет поход на Литву.

Спрашивают ратманы Колывани:

– Правда ли?

С немецкого двора спешат тайные гонцы.

– Да, правда, на Литву. Так узнано со двора князя Юрия, свой человек в княжой дружине, приближенный самого Юрия, верно говорит.

– Да, новгородцы многие хотят к Раковору, но поход на Литву.

– Да, на Литву, – сообщают в Любек послы Ганзейского союза. – Уже обозы ушли вперед, по Шелони.

– На Литву, – подтверждают из Раковора.

– На Литву? – удивляется и не верит епископ Риги.

Великий магистр Ордена шлет гонцов в Медвежью Голову и к Раковору.

– На Литву!

Скачут гонцы, плывут морем, пробираются реками – в Ругодив, в Юрьев, Висби.

– На Литву! На Литву! На Литву!

В Новгород, в немецкий двор, прибывает тайно посланец самого великого магистра Отто фон Роденштейна с поручением узнать, что думает посадник Господина Новгорода Михаил с советом больших господ, «вятших мужей» новгородских.

– Поход решен на Литву, – отвечают ему. – Что думает посадник – неизвестно.

Хмурая выходила по Прусской боярской улице, через Загородье и Людин конец, сливаясь за городом в одну бесконечную ленту, новгородская рать. Тяжело решался этот путь и на военном совете. Полюд и иные виднейшие бояре решительно требовали идти к Полтеску, всадить на престол Товтивилова сына. Сам воевода Елферий уже начинал колебаться.

Покойного Товтивила все знали хорошо: Юрьев брал с новгородцами, но сын, хоть и жил которое лето в Новом Городе, обивал боярские пороги, мечтая новгородскими мечами вернуть себе отцов стол, – сын уже не внушал доверия, и желание помочь ему гасло, не разгораясь, как сырые дрова в печи.

Большинство прочих хотело разделаться в первую голову с немцами, вновь захватившими реку Нарову, как в недобрый год накануне Чудской битвы. Колыванцы и раковорцы заступили выходы к морю и уже держали Новгород за горло, своевольно облагая купцов вирами и сбивая цены на русские товары. Не очистив Нарову, можно было лишиться всего. Похода на Раковор и Колывань требовали весь Неревский конец, Плотники, Славна. Похода требовал тысяцкий Кондрат и многие бояре. Сразу согласился с князем Юрием только Ратибор Клуксович, известный сторонник и наушник Ярослава.

Старик Лазарь, бессменный посол Великого Новгорода при всех важных переговорах с зарубежными землями и с низовскими князьями, на которого напирали с трех сторон, хранил молчание. Не сказал своего слова и посадник Михаил Федорович, всякий раз спокойно отводивший глаза, когда сторонники Раковорского похода кидали ему красноречивые взгляды, требуя поддержки.

Путь на Литву решился не потому, что перетянули сторонники Ярослава, а потому лишь, что он равно не устраивал ни тех, кто тянул на Полтеск, ни тех, кто звал на Раковор. Боярин Жирослав, задержавшись после совета, заступил широким телом дорогу посаднику Михаилу:

– Что ж ты? Али переметнулся к князю?

– А ты али к Полтеску захотел? – возразил Михаил Федорович, отодвигая его рукою. И, проходя, добавил вполголоса: – Не спеши, пущай-ко Полюд с иными сперва передумают!

Пешая рать двигалась частью по берегу Шелони, частью в насадах, по реке. Конница шла иным путем. Ушедшие вперед обозы ждали рать выше по Шелони, у Дубровны, на устье Удухи. Оттуда, соединившись, войско должно было выступить к Порхову и дальше, к литовскому рубежу. Подходившие к Дубровне полки располагались станом.

Человек вдали от семьи, в броне и с боевым двоюострым топором плотнее стоит на земле, увереннее судит мирские дела, крепче чувствует дружеский локоть соседа. Посадник Михаил учел это гораздо лучше Юрия с Ратибором. Пока подтягивались остатние рати, а скучающие воины передовых дружин слонялись по стану и без конца играли то в зернь, то в шахматы, от шатра к шатру, нарастая, полз глухой ропот. Спорили, уже не скрываясь, и вечером, в шатрах, и у котлов с варевом, и даже на утренних и дневных перекличках.

Князь Юрий, за два дня растерявший всякую уверенность в благополучном продолжении похода, уже заискивал перед воеводами, без конца торопил посадника Михаила, но тот кивал на тысяцкого