Здравствуй, Гр-р! - Татьяна Стекольникова

Отгородившись от зеркала, я с максимальной скоростью начала распихивать по полкам шкафа раскиданную Анной одежду, ощущая во рту противный металлический привкус. Уж очень сильно изменилась моя жизнь с того самого сентября, когда я впервые перешагнула порог этой квартиры, и интуиция подсказывала мне, что это далеко не конец моих приключений.

Я вспомнила похороны Луизы, какие-то старушки на скромных поминках, плачущая Тюня — в неизменном плюшевом жакете даже за столом. Как сказал Гр-р, Луиза утверждала, что Тюня была горничной еще у ее бабушки, и, значит, Тюне лет сто двадцать, а то и больше. Если, конечно, это та самая Тюня, в чем Громов уверен не был — паспорта ее он никогда не видел. Квартира Тюни на первом этаже — крохотная комната с малюсенькой кухней — подарок все той же Луизы. Самое удивительное, что Тюня — единственная, кто помогал Луизе по хозяйству — мадам Закревская, кроме Тюни, Громова и врачей из местной поликлиники, вот уже год никого в свою квартиру не пускала и сама из дому почти не выходила. С поручениями Луиза посылала Тюню. В сто с гаком лет бегать по магазинам? Готовить? Мыть пол? Стирать? Пусть даже на стиральной машине, но сушить, гладить — на это тоже надо силы. А в квартире Луизы было не по-стариковски чисто, пахло свежим бельем, сдобой и хорошим кофе. Настолько чисто и хорошо, что я не задумываясь осталась там с первого дня своего приезда в Энск. Когда я отдала Тюне деньги, что оставила ей Луиза, старушка опять прослезилась и, глядя куда-то в угол, прошептала: "Да зачем мне… И потратить-то не успею… Она же знала…" Я попыталась заглянуть ей в лицо — худенькая, согнутая, в морщинах, но ни глаз, ни волос, ни рук я не рассмотрела: она все время отворачивалась или смотрела в пол, платок надвинут на глаза, а руки засунуты в плюшевые рукава, как в муфту. Ходит быстро, никаких палочек, костыликов, батожков… Речь связная — нет и намека на старческий маразм, которому пора бы уж и проявиться… Наверное, прав Громов, и Тюня не та, за кого себя выдает. Видно, настало время с этой Тюней побеседовать… Наверняка она в курсе всех дел покойной Луизы Ивановны и сможет объяснить, что за зеркало мне досталось.

Звонок в дверь прервал мои размышления — это Гр-р. Быстро же он… Громов припер кучу пакетов, набитых снедью, — надо отложить уборку и заняться продуктами. Но Гр-р уже протопал на кухню и по-хозяйски забивал едой холодильник и шкафы:

— Все по твоему списку… Не мог пройти мимо курицы… Еще ты мандарины не написала, но я решил проявить инициативу. Надеюсь, аллергии на них у тебя нет? Сдача на столе…

— Сделал доброе дело — и иди себе работай! Откуда ты знаешь, где что у меня должно лежать? Я же не найду потом ничего! — пробурчала я, думая, что один поцелуй не дает ему права распоряжаться в моем доме…

Громову было наплевать на мои амбиции — он просто светился от счастья, носясь по моей кухне:

— Во-первых, я прекрасно знаю, где у тебя что, — я же детектив, у меня память феноменальная. Стоит раз увидеть, и я все запомнил. Во-вторых, пока мне не позвонят, я свободен. Могу и не работать. В-третьих, мне нравится быть у тебя… рядом с тобой… Если честно, я не надеялся, что это возможно…

Конечно, я развесила уши — ждала, что еще он скажет. Любой женщине приятно слышать слова признания — особенно от человека, который нравится. Приятно — сколько бы ей ни было лет, и как бы ни предостерегал ее от ошибок внутренний голос. Желание любви никаким жизненным опытом не убить… Но тут завыл мобильник Громова — из кучи возможных сигналов Гр-р выбрал рев пожарной сирены, — и по выражению лица владельца детективного агентства я поняла, что объяснение в любви придется выслушать в другой раз — и возможно, даже не сегодня вечером. Надо отдать должное Громову: прежде чем уйти, он поцеловал меня, и этот поцелуй был не второпях. И кто только придумал эти сотовые телефоны!

3. Я думаю о Гр-р и не только.

Я сидела на подоконнике в спальне, ела мандарины, принесенные Гр-р, и смотрела в окно. Редкие прохожие брели по своим делам, подняв воротники и уткнув носы в шарфы, — март в Сибири — это еще зима. В голове у меня был полнейший хаос. Влюбилась на старости лет… А что влюбилась, сомнений не было — уж я-то себя знаю… Я спокойно жила-поживала, благополучно избегая любовных связей, на триста процентов уверенная в том, что делаю это потому, что жизнь с мужиком имеет гораздо больше минусов, чем плюсов. Каждый мужчина из тех, что набивался ко мне в сожители или даже в мужья, был уверен, что я должна разрыдаться от счастья, получив такое сокровище. А я сразу начинала прикидывать, насколько осложнится мое безмятежное бытие, если моим спутником жизни станет это существо, даже не скрывающее кучи своих дефектов, изъянов и пороков. Будущее начинало представать передо мной в виде мужика, обстреливающего меня вонючими носками из-за горы пивных банок, и я трусливо сбегала. Та подруга, что подарила мне стринги, мудрая женщина, как-то сказала: "Ты, Нинка, такая высокомерная потому, что еще не влюблялась по-настоящему. Вот втрескаешься — вспомнишь мои слова". Я тогда похихикала, мол, скоро надо будет думать о геронтологических проблемах, и тот поезд, что с любовью, ушел… Ну-ну… Как там у классика — любви все возрасты покорны? Прямо тема для диссертации — любовь в пожилом и старческом возрасте. Если бы я задержалась в 1909 году еще на пару дней, точно бы влюбилась в Сурмина… Нет, не так… Мне мгновенно понравился Сурмин, потому что он похож на Громова, в которого я втрескалась уже давно — когда он повел меня в кафе в самый первый день нашего знакомства… Только я себе в этом не признавалась, потому что сразу заподозрила у Громова чисто шкурный интерес ко мне. И теперь жаркий поцелуй Гр-р, как поток, снес плотину моей осторожности. Я и в молодости влюблялась с первого взгляда — и вечно не в тех. Доказательство? Моя несложившаяся семейная жизнь.

Что я знаю о Громове? Привлекательный, спокойный и уверенный в себе. Вдовец. Взрослая дочь живет в Питере. Он и сам там учился и достаточно долго работал. Следак-профессионал. Потом перебрался в Энск — старики-родители, им надо было помогать. Похоронив их, из Энска не уехал — открыл свое агентство. На раз решает мои проблемы — не просто возникает возле меня в нужный момент, а как будто предвидит, когда мне понадобится его помощь, и заранее оказывается рядом. А Новый год? Ему какое было дело до того, что в новогоднюю ночь я осталась одна? Мне не привыкать чокаться с зеркалом, желая счастья своему отражению… Но Гр-р поднялся ко мне и пригласил на "корпоратив". В его конторе веселились трое мужиков лет сорока, были и женщины — жены, коллеги или подруги — я не спрашивала, но бабы точно не шлюхи, все прилично. Гуляли от души, что интересно, никто не напился. Елка, танцы, Дед Мороз… Я даже не комплексовала, что не в платье, не на каблуках, — весь мой гардероб помещался тогда в дорожной сумке. Всю зиму я занималась ремонтом, и Гр-р мне помогал — совершенно бескорыстно. Сейчас нижний ярус моего нового жилища вполне пригоден для обитания. Даже камин в гостиной имеется — правда, не было случая его обновить. Я начала потихоньку обзаводиться мебелью, обустраивая квартиру, где пахло, как и положено в новом доме, краской и лаком. Каждые три-четыре недели мне приходилось навещать мой прежний дом. Из этих поездок я возвращалась с чемоданом одежды — как всегда, только "самое необходимое", а получился набитый шкаф… Я сломя голову носилась по редакциям, решая проблемы, требующие моего присутствия, а по ночам в своей старой квартире отбирала и упаковывала вещи, которые планировала весной загрузить в контейнер и отправить в Энск — книги (а их ого-го сколько, и с ними нет сил расстаться), кое-какие милые моему сердцу безделушки (именно они создают атмосферу дома), швейная машинка, мольберт, Перепетуя (для нее потребуется специальный ящик — надо заказать), ну и еще кое-что по мелочи. При этом я ни на минуту не переставала видеть перед собой лицо Гр-р. Вот весна и пришла — несмотря на снег и морозец… Пора ехать…