Главная тайна горлана-главаря. Вошедший сам - Эдуард Филатьев

«Пролетарии всех стран соединяйтесь!

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Дано Гражд. В.В.Маяковскому на право ношения и хранения револьвера системы велодок без №.

Подпись владельца оружия В.Маяковский».

Орфографические ошибки этого документа отражают стиль того времени. Карманный револьвер велодог (а не велодок!) создавался для защиты велосипедистов от уличных собак (отсюда и его название), а когда животные к велосипедам привыкли, стал оружием самообороны. Надо полагать, что и до этого Маяковский носил с собой этот велодог, но нелегально. С 1 февраля 1919 года поэт стал вооружённым с разрешения властей.

Оплеуха футуристам

10 января 1919 года лондонские газеты опубликовали сенсационную новость: «Мы захватили в плен первого лорда большевистского адмиралтейства». По британским понятиям именно так можно было назвать взятого на миноносце «Спартак» члена РВС Республики Советов и заместителя наркома Троцкого по морским делам Фёдора Раскольникова. Его как раз доставили в Лондон.

В Москве об этом деле мало кому хоть что-то было известно. Поэтому москвичи обсуждали местные новости, одна из которых заключалась в том, что в кафе «Домино», располагавшемся в доме № 18 по улице Тверской, сменились хозяева. Прежний владелец эмигрировал, и ставшее бесхозным помещение отдали Союзу поэтов, который, как мы помним, возглавлял Василий Каменский. Ему захотелось, чтобы «Домино» стало кафе поэтическим. О том, как происходило то становление, рассказал Матвей Ройзман:

«Занимался этим молодой задорный художник Юрий Анненков, стилизуя всё под гротеск, лубок, а иногда отступая от того и другого. Например, на стене, слева от арки, была повешена пустая, найденная в сарае прежнего владельца «Домино» птичья клетка. Далее произошло невероятное: первый председатель союза Василий Каменский приобрёл за продукты новые брюки, надел их, а старые оставил в кафе. В честь него эти чёрные с заплатами на заду штаны приколотили гвоздями рядом с клеткой. На кухне валялась плетёная корзина из-под сотни яиц, кто-то оторвал крышку и дал Анненкову. Он прибил эту крышку на брюки Василия Васильевича наискосок. Под этим "шедевром" белыми буквами были выведены строки:

Будем помнить Стеньку,Мы от Стеньки, Стеньки кость.А пока горяч кистень, куй,Чтоб звенела молодость!!!

Далее вдоль стены шли гротесковые рисунки, иллюстрирующие дву- и четверостишия поэтов А.Блока, Андрея Белого, В.Брюсова, имажинистов. Под красной лодкой были крупно выведены строки Есенина:

Вёслами отрубленных рукВы гребётесь в страну грядущего».

Это стихотворение Есенина называлось «Кобыльи корабли», оно завершалось четверостишием:

«Буду петь, буду петь, буду петь!Не обижу ни козы, ни зайца.Если можно о чём скорбеть,Значит, можно чему улыбаться».

Строк Маяковского на стенах поэтического кафе не было. Но сам он заглядыввл сюда всякий раз, когда приезжал из Петрограда в Москву.

Матвей Ройзман:

«Редкий вечер обходился без выступления начинающих или старых поэтов. Это было для них очень важно: бумага в стране была на исходе, во время гражданской войны многие типографии разрушены. Общение с читателями достигалось путём устного слова, главным образом, с эстрады кафе».

29 января 1919 года «Вечерние известия Моссовета» опубликовали объявление:

«Вечер поэтов. Сегодня в "Союзе поэтов" (Тверская, 18) вечер четырёх поэтов: Сергея Есенина, Рюрика Ивнева, Анатолия Мариенгофа и Вадима Шершеневича. Вступительное слово скажет Григорий Колобов. Начало в 8 ч.в.».

Это был первый литературный вечер стихотворцев, которые решили создать объединение, назвав его имажинистским (от французского слова «image» – «образ»).

Обратим внимание, что представлять публике «четырёх поэтов» было поручено чекисту Колобову. Все россияне тогда уже знали, что ВЧК – это карающий меч революции, поэтому старались держаться от него как можно дальше. Но молодые имажинисты, водившие дружбу с чекистом по кличке «Почём-соль», решили показать всем, как они близки с этим чрезвычайным ведомством. И первому сборнику их имажинистских стихов было дано название «Всё, чём каемся». Оформить книгу предложили завсегдатаю кафе «Питтореск», молодому художнику Василию Петровичу Комардёнкову. В книге «Дни минувшие (Из воспоминаний художника)» он рассказал о том, как размещал на обложке этого сборника слова его названия (по просьбе самих поэтов, разумеется):

«Я написал крупно по вертикали начальные буквы каждого слова, получилось ВЧК, и мелко около каждой буквы остальные… Нашли бумагу и типографию. Скоро первая пачка обложек была готова, текст тоже. Сергею Александровичу были вручены обложки для соединения с текстом».

Но до читателей эта книга не дошла – о ней узнали чекисты, и все отпечатанные экземпляры конфисковали, дав тем самым понять, что шутить над грозным ведомством они никому не позволят.

А над футуристами шутить было можно. Более того, над ними начали сгущаться грозовые тучи – 30 января в воронежском журнале «Сирена», а 10 февраля в московской газете «Советская страна» была опубликована «Декларация имажинистов». В ней, среди другого прочего, говорилось и о сообществе, которое возглавлял Маяковский:

«Скончался младенец, горластый парень десяти лет от роду (родился 1909 умер – 1919). Издох футуризм. Давайте грянем дружнее: футуризму и футурью – смерть. Академизм футуристических догматов, как вата, затыкает уши всему молодому. От футуризма тускнеет жизнь…

Знаете ли вы, что такое футуризм: это босоножка от искусства, это ницшеанство формы, это замаскированная современностью надсоновщина…

Футуризм кричал о солнечности и радости, но он мрачен и угрюм…

Поэзия: надрывная нытика Маяковского, поэтическая похабщина Кручёных и Бурлюка…

К чёртовой матери всю эту галиматью.

… мы, группа имажинистов, кричим вам свои приказы.

Мы, настоящие мастеровые искусства, мы, кто отшлифовывает образ, кто чистит форму от пыли содержания…

Заметьте: какие мы счастливые. У нас нет философии. Мы не выставляем логики мыслей. Логика уверенности сильнее всего».

Под декларацией стояли подписи:

«Поэты: Сергей Есенин, Рюрик Ивнев, Анатолий Мариенгоф, Вадим Шертеневич.

Художники: Борис Эрдман, Георгий Яку лов.

Музыканты, скульпторы и прочие: ау?»

Это была звонкая оплеуха тем, кто ещё совсем недавно раздавал пощёчины общественному вкусу Но на неё мало кто обратил внимание – время было уже не то. 14 февраля 1919 года в газете «Известия» появилась с виду вроде обычная статья, но сообщала она страшные вещи:

«Концентрационные лагери

Революционные Трибуналы и Народные Суды ввели особый род наказания: лишение свободы в виде принудительных работ без содержания под стражей.

Московская Чрезвычайная Комиссия решила сделать опыт устройства "концентрационного лагеря" для принудительных работ».

Такая была тогда в стране обстановка.

Дмитрий Мережковский записывал в дневнике:

«Среди русских коммунистов – не только злодеи, но и добрые, честные, чистые люди, почти "святые". Они-то – самые страшные. Больше, чем от злодеев, пахнет от них китайским мясом».

Жена Мережковского, Зинаида Гиппиус, потом разъяснила (в книге «Живые лица»), что имелось в виду под словами «китайское мясо»:

«Это вот что такое: трупы расстрелянных, как известно, "Чрезвычайка" отдаёт зверям Зоологического сада. И у нас, и в Москве. Расстреливают же китайцы. И у нас, и в Москве. Но при убивании, как и при отправлении трупов зверям, китайцы мародёрничают, не все трупы отдают, а который помоложе, – утаивают и продают под видом телятины. И у нас, и в Москве. У нас – на Сенном рынке. Доктор N купил "с косточкой" – узнал человечью. Пошёл в ЧК. Ему там очень внушительно посоветовали не протестовать, чтобы самому не попасть на Сенную».

Такие нравы устанавливались в стране Советов, на которую с юга стремительно надвигалась Белая армия генерала Деникина, а на западе наращивала мощь армия Польши, которой руководил Юзеф Пилсудский. Лев Троцкий писал:

«У Ленина сложился твёрдый план:…вступить в Варшаву, чтобы помочь польским рабочим массам опрокинуть правительство Пилсудского и захватить власть».

Быть среди тех, кто сражается и побеждает и, стало быть, пользуется всеми жизненными благами, хотелось тогда очень многим. И в конце февраля 1919 года Сергей Есенин написал заявление: