«Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1 - Александр Мартынов

На мне же лежала обязанность пересмотра переписки, направляемой к лицам, содержавшимся под стражей и привлечённым в качестве обвиняемых к дознаниям, производимым о них в управлении, а также и переписки, идущей от них. Через меня проходили и все денежные переводы на имя этих лиц, как и главные для них передачи. Это скучное занятие поглощало, однако, много времени. Сколько швейцарского шоколада и других деликатесов я пересмотрел и переправил в дом предварительного заключения одной только Эсфири Тамаркиной, красивой еврейке, «невесте»[63] известного эсера Авксентьева, содержавшегося одно время под стражей в этом доме! «Невест» и «женихов» тогда содержалось под стражей много, и добродушное начальство того времени неизменно соглашалось считать их таковыми и допускать свидания, бесконечные передачи какому-нибудь «жениху», который видел свою «невесту», вероятно, первый раз в своей жизни.

В дневные часы в нашей общей канцелярии толклось немало народа, а помощник начальника управления, полковник Кузубов, любил поговорить; всё это отнимало много времени, и очень часто в дневные часы я успевал только приготовить бумаги для подписи начальнику.

Помощники начальника по уездам также периодически появлялись в управлении. В ожидании приёма их у начальника управления они толкались в нашей канцелярии, рассказывали о своих уездных делах, а часто и об уездных сплетнях и слухах, справлялись у меня о мелочах, касающихся их уездной переписки, и выслушивали терпеливо длинные объяснения, разъяснения и рассказы о прежней службе в Корпусе жандармов от полковника Кузубова. Этот толстяк, добродушный хохол, долго прослужил в качестве офицера резерва при С.-Петербургском губернском управлении, провёл на своём веку много крупных и известных политических дел и, благодаря своей простоте и в то же время хорошему служебному нюху, да и некоторым личным связям с высшими чинами Министерства внутренних дел, стоял на пути к получению должности начальника губернского жандармского управления, поста, которого он нетерпеливо дожидался.

Николай Матвеевич Кузубов считал себя непревзойдённым стилистом в казённых бумагах. Будучи доволен моей формой изложения, он всегда любил объяснять свою точку зрения на этот предмет. «Вы должны так изложить содержание своей бумаги, направляемой какому-нибудь лицу, — говорил он поучительно, — чтобы это лицо, ничего не зная о том, что вы ему излагаете, ясно поняло бы всё дело и все фазисы его от начала до конца. Вы должны начать, так сказать, с исторического изложения: как возникло дело, где именно, кто именно является его главным участником; затем перейти к подробностям и закончить ясным и точным изложением ваших требований или просьбы к адресату. Адресат должен всё понять из вашей бумаги и никаких дополнительных разъяснений не требовать!» Кратких и неясных изложений полковник Кузубов не терпел и часто переделывал те черновики, которые заготовляли офицеры резерва.

В домашнем быту полковник Кузубов был гостеприимным и хлебосольным хозяином. Ко мне он скоро стал относиться очень доброжелательно, почти с отеческой привязанностью. Примерно в 1905 году он получил должность начальника Одесского жандармского управления. Политического розыска он не знал вовсе, и эта сторона его службы была, вероятно, его уязвимым местом. Здесь никакой «стилизм» не мог принести ему пользы.

В каждом большом учреждении, где служит немалое количество лиц, всегда найдутся персонажи, так сказать, на «комические роли». В моё время в С.-Петербургском [губернском жандармском] управлении были и такие. Один из них был нештатным офицером управления, прикомандированным от С.-Петербургского жандармского дивизиона. В управлении он находился немалое количество лет и исполнял не особо трудную и не требующую большого умственного напряжения, но и не столь приятную обязанность сопровождать в арестантской карете заключённых, вызываемых на допрос в жандармское управление.

Это был уже пожилой ротмистр Гришин, в прошлом бравый улан, о которых сложилась известная застольная песня: «…и кто с утра не пьян, тот, право, не улан!» Гришин обычно появлялся в управлении поздно и был, также обычно, мрачен, но как-то ухитрялся к завтраку, а то и раньше, «пропустить» рюмку-другую; насчёт закуски он не очень беспокоился! Покручивая прежде лихо подвёрнутый, а в моё время сильно повислый уланский ус, он сыпал, как из рога изобилия, сильно поперченными анекдотами и случаями из своей жизни и служебной практики. Полковника Кузубова он побаивался, а потому анекдоты рассказывал в его отсутствие, но зато очень внимательно слушал рассказы его и всегда ему поддакивал. Гришин находился в вечном, хроническом безденежье; должен был всем и во все виды касс взаимопомощи. В невесёлом настроении он был незаменимым рассказчиком. Неизменно, по крайней мере раз в год, в управлении появлялась какая-нибудь скромная на вид петербургская обывательница, типа домашней портнихи, и просила допустить её к генералу. «Лукавый царедворец», вахмистр Галочкин, выслушивал её «частное дело» касательно ротмистра Гришина, и иногда ему удавалось, а то и с моей помощью, не возбуждать «дела», причём мы обещали «повлиять» на ротмистра Гришина в желаемую для заявительницы сторону. Но иногда нам эта комбинация не удавалась, и просительница достигала кабинета начальника. Следовал длинный разговор генерала с ротмистром, и в результате следуемые Гришину наградные «на гуся» обычно уходили просительнице.

Так как таких офицеров Корпуса жандармов, которых было «некуда девать» за их неспособностью или какие-либо провинности, обычно прикомандировывали к С.-Петербургскому [губернскому жандармскому] управлению, где некоторые из них (весьма немногие, впрочем) иногда восстанавливали свою репутацию, управление всегда было перегружено «ненужным балластом». Этот «балласт» был очень надоедлив, так как обычно неудачники были большими резонёрами и «критиканами».

Помню, как при одной из смен начальников управлений, примерно в 1905 году, к нам был назначен генерал-майор Клочков[64]. В ожидании его появления мы, офицеры, состоявшие при управлении, собрались под начальством полковника Кузубова в его служебном кабинете. Появился небольшого роста крепенький генерал с седыми «вахмистрскими» подусниками, сделал нам общий поклон и начал речь следующими словами: «Я знаю, что в управлении, которое я призван возглавлять, собраны сливки Отдельного корпуса жандармов…» Стоявший со мной рядом желчный и ядовитый подполковник толкнул меня локтем и мотнул головой в сторону довольно многочисленного «балласта», проворчав себе под нос: «Смотрите, они первыми поклонились генералу в ответ на слово «сливки»!» Я невольно улыбнулся, когда увидел, что все члены этого «балласта» действительно раскланялись первыми после замечания нового начальника.