Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров - Стэнли Коэн

последовательности: человек воспринимает и выбирает в соответствии с существующими ориентирами, затем воспринятое формируется и переносится в более устойчивые кластеры установок. Эти процессы, разумеется, неразрывны, но настоящая глава посвящена, скорее, второму, т. е. тому, как содержащиеся в описании образы кристаллизуются в более организованные мнения и установки. Мотивы этих мнений и установок примерно соответствуют тому, что Смелзер называет системами обобщенных верований: когнитивные убеждения или заблуждения, передаваемые средствами массовой информации и ассимилируемые в зависимости от предрасположенности аудитории[103].

После того как изначальное воздействие прекратилось, реакция общества на любое внезапное событие, особенно если оно воспринимается как нарушение социальной структуры или угроза почитаемым ценностям, является попыткой разобраться в случившемся. Люди меньше говорят о самом событии и больше о его последствиях. Эту последовательность можно наблюдать, например, в реакции СМИ и общественности на внезапное и необычное событие: расстрел трех полицейских в Лондоне в 1966 году. Спекуляции о самой стрельбе и презентация образов задействованных акторов (описание) сменились дискуссиями о «насущных вопросах»: возвращении смертной казни, вооружении полицейских, характере насилия в обществе. Сочетание этой последовательности с рядом других событий, таких как зрелищное раскрытие деятельности организованных преступных группировок, тогда заложило основу для моральной паники по поводу насильственных преступлений. Почти то же самое повторилось в 1971 году с расстрелом полицейских в Блэкпуле и эмоциональным ответом старших офицеров Скотленд-Ярда: «По нашим улицам стало небезопасно ходить».

Исследование реакции СМИ на убийство Кеннеди также показало переход от первоначального информирования к потребности в интерпретации. Людям нужно было разобраться в том, что можно было счесть абсурдной случайностью, получить объяснение причины убийства, придать ситуации положительный смысл и увериться в том, что нация преодолеет кризис без последствий[104]. Все это было представлено массмедиа с меньшей двусмысленностью, порожденной культурным напряжением и неопределенностью. В случае массовых заблуждений важным этапом в распространении истерических убеждений является попытка комментаторов перестроить и осмыслить ситуацию неопределенности. В ситуации неопределенности возникают теории, объясняющие то, что невозможно трактовать как случайные события. Так, например, появление точечной коррозии на лобовом стекле можно попытаться объяснить вандализмом, метеоритной пылью, вылупившимися в стекле яйцами песчаных блох, загрязнением воздуха, радиоактивными осадками и т. д.[105]

Многие из теорий и мотивов, которые будут обсуждаться ниже, основаны не более чем на разного рода слухах, присутствующих в массовых заблуждениях, и отчасти выполняют ту же функцию: уменьшение двусмысленности. Хотя слухи, мотивы и убеждения исходят в основном от средств массовой информации, впоследствии, в ситуации группы, они усиливаются либо встречают сопротивление. На индивидуума изливается шквал информации и интерпретаций, отчего его идеи меняются или кристаллизуются: «С течением времени эти интерпретации, сформулированные и поддерживаемые группой, имеют тенденцию отменять или заменять индивидуальные идиосинкратические формулировки. Они становятся частью группового мифа, собранием общих мнений, которые обычно разделяются членами группы»[106]. Эти коллективные мотивы отражаются в социальной системе, создавая условия для развития следующих этапов.

Подобное описание, конечно, чрезмерно упрощает процесс коммуникации, предполагая единый набор значений, поглощающий мотивы, как водоем – рябь от брошенного камня. Коммуникационный поток намного сложнее, информация принимается или отвергается и, наконец, кодируется с учетом множества потребностей, ценностей, принадлежностей и референтных групп.

Некоторые из этих различий я рассмотрю позднее; на данном этапе я хочу представить в категориях идеальных типов мотивы мнений и установок по отношению к модам и рокерам в том виде, в каком они появлялись в масс-медиа и других общественных формах. Эти мотивы проистекают из всех высказываний, сделанных СМИ (редакционные колонки, статьи, карикатуры), опубликованных в СМИ (письма, цитаты из речей, заявлений, проповедей и т. д.) и обнародованных на других публичных площадках, таких как парламентские и муниципальные дебаты. То, что следует ниже, ни в коем случае не является каталогом всех типов выраженных мнений; некоторые из них были слишком идиосинкратичны и причудливы, чтобы их можно было классифицировать. Это лишь те мотивы, которые проявлялись с достаточной регулярностью, чтобы предположить их широкое распространение и определенное влияние на общественное мнение в целом.

Мотивы разделены на три категории: ориентация: эмоциональная и интеллектуальная позиция, с которой оценивается девиантность; образы: мнения о природе девиантов и их поведении; причины: мнения о причинах поведения. (Набор мнений, касающихся решений или методов управления поведением, будет учитываться при рассмотрении культуры социетального контроля.) Эти категории не являются взаимоисключающими; утверждение типа «это потому, что у них слишком много денег» относится к мотивам как образа, так и причины.

Ориентация

Катастрофа. Как указывалось при рассмотрении модели катастроф, поведение модов и рокеров многими воспринималось как бедствие; фактически это ориентация, и она выдерживалась до самого позднего этапа. Непосредственно в результате описания психологическое воздействие и социальная значимость модов и рокеров воспринимались как катастрофические.

Сравнение со стихийными бедствиями, возможно, никем не проводилось так часто и открыто, как г-ном Дэвидом Джеймсом, членом парламента от округа Брайтон-Кемптаун, во время второго чтения законопроекта о злоумышленном причинении вреда:

Я не был в Брайтоне в упомянутые выходные дни, но, приехав туда позже, я ощутил то чувство ужаса и возмущения, которое испытывали живущие здесь люди. Это было очень похоже на город, который, по крайней мере эмоционально, недавно пострадал от землетрясения, как будто все условности и ценности жизни были полностью нарушены. Это ощущалось очень явственно[107].

В ходе предыдущих дебатов член парламента от избирательного округа, в который входит Грейт-Ярмут, выразил надежду, что город «никогда не пострадает от таких разрушений, которые пережил Клактон»[108], а другой член парламента упомянул «преступную молодежь, которая разграбила Клактон»[109]. Похожие сравнения использовались в редакционных статьях после Троицына дня 1964 года: «Готы у моря» (Evening Standard, 18 мая); «армия викингов-мародеров, живущая резней и неистовствами, шагает по Европе, неся убийства и грабежи» (The Star, Шеффилд, 18 мая); «мутировавшая саранча несет на землю неслыханный хаос» (Time and Tide, 21 мая) и т. д. Аналогия с катастрофой действительно очень подходит для описания реакции идиллических сельских районов и таких мест, как остров Уайт, на поп-фестивали и подобного рода мероприятия.

В большинстве сообщений делался акцент на угрозу жизни и в особенности имуществу, а картина «разрушений» подкреплялась цитированием слухов, что хозяева отелей обивают шезлонги металлом, а страховые компании предлагают им полисы для покрытия убытков от действий модов и рокеров, а также от обычного шторма. Однако было ясно, что под угрозой не только собственность, но и «все условности и ценности жизни». Как писала Birmingham Post (19 мая 1964 года), опираясь на речь Черчилля «Мы будем сражаться на пляжах»: в 1964 году на наших собственных берегах