Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы у меня было обычное ПТСР… скажем, если бы в моей жизни основным травматическим моментом был наезд машины, я могла бы научиться выявлять и устранять его триггеры. Возможно, мне помогла бы терапия экспозиции: я могла бы каждый день проходить мимо той самой пончиковой и переходить тот самый перекресток в сопровождении надежного защитника.
Но, к сожалению, основного травматического момента у меня не было. У меня были тысячи таких моментов. Поэтому проявления моей тревожности не были, как говорилось в книгах, «временными». Они возникали не только в те моменты, когда я видела обозленное лицо или когда кто‑то вытаскивал клюшку из сумки для гольфа. Мои проявления были более менее постоянными. Это было фиксированное состояние.
Именно. Ужас.
Бесконечное множество триггеров делает исцеление от комплексного ПТСР процессом более сложным, чем в ситуации с ПТСР традиционным. И во всех книгах говорилось, что такое фиксированное состояние порождает более серьезные проблемы.
* * *
Книга «Тело помнит все»2 Бессела ван дер Колка – библия для страдающих комплексным ПТСР. Хотя у меня были определенные сомнения относительно этого автора, поскольку его самого обвиняли в насилии3, именно его книга впервые помогла мне понять основы комплексного ПТСР. Ван дер Колк писал об исследовании трех групп людей. Он изучал взрослых, которые в детстве были жертвами насилия или недавно подверглись домашнему насилию, и тех, кто недавно стал жертвой природной катастрофы4. Все участники проявляли определенные симптомы ПТСР. Но те, кто пережил природную катастрофу (то есть единичное травматичное событие), демонстрировали совсем другие симптомы, чем те, кто в детстве был жертвой насилия (то есть имел сложную травму). «Взрослые, которые в детстве подвергались насилию, часто испытывали проблемы с концентрацией, жаловались на постоянное ощущение себя на грани срыва и были склонны к самоуничижению. Они испытывали огромные проблемы в построении личных отношений, – писал ван дер Колк. – У них отмечались значительные провалы в памяти, они были склонны к саморазрушительному поведению и испытывали различные медицинские проблемы. У жертв природных катастроф такие симптомы отмечались относительно редко».
Другими словами, сложная травма порождает целый набор оборонительных приемов – особенностей характера. Такие люди уникально ужасны даже для общества жертв ПТСР. Похоже, у нас сложилась собственная культура. Американцы – индивидуалисты. Китайцы постоянно думают об общем благе. Французы романтичны и любят сыр. А люди с комплексным ПТСР склонны к самосаботажу и драматизации, и любить их просто невозможно.
Я задумалась, а не является ли такое мрачное восприятие материала обычным «самоуничижением»? Может быть, мой мозг сознательно воспринимает научную информацию в мрачном свете? Но именно в этой книге жертв детского насилия называли «тяжким грузом для себя и других» и «минным полем, которое многие предпочитают обходить стороной».
Как могла я читать такие слова и не терзаться чувством стыда? Как я могла не желать защитить окружающих от груза этих мучительных личных качеств?
Это была самая дезориентирующая и неприятная мысль, родившаяся из чтения: комплексное ПТСР вросло в мою личность, и я не знаю, где заканчивается это состояние и начинаюсь я сама. Если комплексное ПТСР – это ряд черт характера, значит, весь мой характер токсичен? И вся моя история токсична? То есть мне нужно полностью отвергнуть саму себя и свою жизнь? Диагноз подвергал сомнению все, что я любила, – от супа с женьшенем до оживленных разговоров на вечеринках и привычки чертить каракули на бумаге во время совещаний. Я уже не понимала, какие черты характера патологичны, а какие вполне нормальны.
Я уже пыталась избавиться от всего, что дала мне мать. Она обожала бисквитное печенье – я полностью от него отказалась. Я выдергивала желтые розы из своих букетов, потому что это были ее любимые цветы. Избавилась от всех ее любимых словечек и выражений. Но потом я наткнулась на ее фотографию и поняла, что у меня ее руки. Ее плечи. Исключить комплексное ПТСР из самой себя оказалось так же невозможно, как избавиться от собственных ключиц. Неужели, чтобы исцелиться, я должна избавиться от всего, что делает меня самой собой?
Ответы на эти вопросы я искала в книгах. Но в книгах писали о том, как не быть человеком, пережившим травму. Авторы подробно описывали все наши недостатки и особенности. Но ответ на мой вопрос, как быть нормальным человеком, заключался в паре десятков страниц в самом конце любой книги. Там рассказывалась одна счастливая история недоразвитого ребенка, подвергавшегося насилию, который прошел правильную терапию, выработал устойчивость и со временем стал таким же, как и его сверстники. Чаще всего речь шла именно о ребенке. Детский мозг более гибок и быстрее восстанавливается, писали авторы. У взрослых все сложнее. «Может быть, стоит попробовать йогу?» – советовали они. В некоторых книгах, например, в «Тело помнит все», предлагались таинственные и весьма дорогие виды психотерапии – ДПДГ (десенсибилизация и переработка движением глаз) или неврологическая обратная связь (англ. EMDR). Но даже ван дер Колк предупреждал, что их эффективность весьма мала.
Я взялась за книги в надежде найти ответы. Но они дали мне слишком много. Иногда единственной моей надеждой оставалась мысль, что боль не продлится слишком долго. В конце концов, я могу скоро умереть.
Глава 13
В 1995–1997 годах сотрудник службы здравоохранения Кайзер Перманент раздал 17 000 пациентов анкеты, чтобы они оценили степень травматичности своего детства. Склонны ли были родители к ментальному или физическому насилию? Не пренебрегали ли они родительскими обязанностями? Были ли разведены? Употребляли ли наркотики или алкоголь? Это исследование назвали «Исследование Неблагоприятного Детского Опыта» (НДО)1. После заполнения анкеты пациенты получали оценку НДО от 0 до 10. Чем выше была оценка, тем более травматичным было детство пациента.
Результаты исследования оказались на удивление однозначными. Чем более травматичным было детство человека, тем хуже оказывалось его здоровье во взрослой жизни. Причем риск заболеваний исчисляется не несколькими процентами. Люди с высокой оценкой НДО в три раза чаще страдают заболеваниями печени, у них в два раза чаще развиваются онкологические и сердечные заболевания, в четыре раза чаще возникает эмфизема2. Они в семь с половиной раз чаще становятся алкоголиками, в четыре с половиной раза чаще страдают от депрессии и в целых двенадцать раз чаще пытаются покончить с собой3.
Психологи установили, что стресс токсичен в буквальном смысле слова. Гормоны стресса, кортизол и адреналин, полезны лишь в умеренных количествах: без щедрой дозы кортизола вам вряд ли удастся утром подняться с постели. Но в повышенных количествах они становятся токсичными