Итоги № 30 (2012) - Итоги Итоги

Новый «Рыцарь» мрачнее предыдущего. Нолан вообще не любит комиковать в отличие, скажем, от своих маститых предшественников по франшизе Тима Бертона и Джоэла Шумахера. В его прочтении урбанистического комикса нет места таким персонажам-кривлякам из прошлых лент, как Пингвин (Дэнни Де Вито), Ребус (Джим Кэрри) и Джокер (Джек Николсон). Собственно, мир Нолана кардинально отличается от доброго и беззаботного мира, существовавшего до терактов 2001 года, после которых самые апокалиптические голливудские фильмы прежней поры стали восприниматься почти пророческими.

Раньше комиксы считались пищей для подростков. Как отмечают эксперты, то, что они сегодня стали главным продуктом в рационе развлечений взрослых зрителей, говорит либо о тотальном снижении интеллектуального уровня последних, либо о сущностных метаморфозах самих комиксов. Мелодраму тоже всегда считали низшим, вульгарным жанром в иерархии моделей кино. Но ведь удалось же Чарли Чаплину в ee рамках ее совершить чудо и снять великие гуманистические ленты...

Сам Брюс Уэйн, он же Бэтмен, очень доходчиво объяснил свою стратегию, а заодно модус вивенди всех летающих гуттаперчевых Робин Гудов: «Людям нужны драматичные примеры, чтобы вывести их из апатии, и как Брюс Уэйн я это не в силах сделать. Я человек из плоти и крови. Меня можно проигнорировать. Меня можно уничтожить. Но как символ я неуязвим, я могу быть вечен». Так что фанам не стоит вешать носа: Бэтмен улетел, но обязательно вернется. Пока летучая человекомышь высекает каждым взмахом крыльев такое баснословное количество пиастров, нет сомнения: киноиндустрия к франшизе никогда не охладеет. И трагедия в Колорадо, понятно, никого не остановит, а лишь послужит горьким напоминанием о том, что наша жизнь порой жестче любой самой безудержной кинофантазии.

Нью-Йорк

Бестия и дирижер / Искусство и культура / Художественный дневник / Опера

Бестия и дирижер

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Опера

Ринат Шахам впервые спела в России «Кармен»

Опера не так далека от народа, как кажется: выступление израильтянки Ринат Шахам в петербургском Михайловском театре лишь частный случай глобализации. Она не напрасно считается патентованной мировой Кармен, поскольку стопроцентно «влетает» в роль на любой сцене, при любом дирижере и в любом спектакле. Может, потому, что не выдумывает лишних сложностей и точно следует канону: маленькая бойкая брюнетка с гривой непокорных волос походя сводит с ума солдатика, а влюбившись в красавца-тореадора, предпочитает смерть притворству. На сцену Михайловского Шахам уверенно выпархивает в алом платье, выпевает «на разогрев» первые фразы и — вуаля! — расставляет все по местам. Одну и ту же реплику одному поет с угрозой, другому обольстительно, поводит плечиком, перебирает оборки, и враз становится ясно, что обреченный Хозе никуда не денется — влюбится и... убьет.

За этой почти плакатной прямотой скрыта отличная работа. Шахам не перечит дирижеру, держит ансамбль с коллегами и вообще чувствует себя так, словно купается в роли, а ведь, по слухам, в Михайловском она пела не вполне здоровой. Тщательность работы выдают и детали: пританцовывая, эта Кармен грамотно хлопает в ладони на слабую долю, как принято во фламенко (ее цыганка хоть и поет благодаря Бизе по-французски, все же живет в Испании). Хорошие артистки Михайловского в ролях ее товарок эту «мелочь» даже не заметили.

Но Михайловский-то звал на Шахам, а получилось, что позвал на официальное представление своего главного приглашенного дирижера. Театр нашел аргументы, чтобы заманить к себе минимум на шесть недель в сезон модного «русского европейца» 36-летнего Василия Петренко. Шеф Ливерпульского филармонического и будущий шеф оркестра Осло, этот субтильный молодой человек с детским выражением лица, русым ежиком волос, непропорционально длинными, как у Пьера Ришара, и по-дирижерски красивыми руками рос в Петербурге и начинал в этом театре. Сейчас, в новой ситуации, театр и дирижер возлагают друг на друга большие надежды, и предпосылки к тому — не только желание театра развиваться и стремительная карьера Петренко на Западе, но и, конкретно, нынешняя концертная «Кармен». Дирижер добавил одной из самых заигранных опер внятной австрийской артикуляции, отчего она не только не потеряла сочности, но даже наоборот, прозвучала ярче.

И певцы-аборигены выложились, положительная Микаэла — Татьяна Рягузова сияла нравственной чистотой и разработанным сопрано, а Хозе — Дмитрий Головнин и Эскамильо — Александр Виноградов так сошлись в самцовской схватке, что летели искры. Нежданно получился парафраз крепкой «Иудейки» того же театра: как знаменитый тенор Нил Шикофф, словно камертон, подтянул тогда до нужного уровня труппу, так и огненная стерва Кармен зажгла коллегам взгляд. Логичные мизансцены концертного исполнения даже навели на мысль, что, добавь сюда декорации и пространство, они бы выглядели лишними.

Конечно, для полновесного спектакля, запланированного на 2014 год, работать еще придется много. А в ожидании запомним деталь: на оркестровых тутти дирижер вытягивался в струнку, словно сам становился тореадором. Смелее в бой!

Юности честное зерцало / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга

Юности честное зерцало

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Книга

На книжных прилавках — «Юные годы медбрата Паровозова» Алексея Моторова

От книги с таким заглавием невольно ждешь постмодернистской игры, изящного гротеска, тонкой иронии и иных литературных изысков. Однако в данном случае читательским ожиданиям не суждено сбыться: название книги с кристальной, немного даже наивной точностью соответствует содержанию — это в самом деле воспоминания о юности, пришедшейся на 80-е годы и проведенной героем-рассказчиком преимущественно на работе — в реанимационном отделении крупной столичной больницы.

Молодой человек из интеллигентной семьи, не поступив после школы в медицинский институт, решает скоротать годик в медучилище, а после закономерным образом оказывается на ставке медбрата в клинике. Проникнуть на правах студента в вожделенный институт не удается ни со второй попытки, ни с третьей, ни даже с пятой, так что из места «на перекантоваться» больничная реанимация становится для Леши Моторова портом постоянной приписки, а полученная от одной зловредной пациентки прилипчивая кличка Паровозов — вторым именем.

Чудесные исцеления и трагические смерти, занятные персонажи среди больных и персонала, а в виде дополнительного бонуса — свежая и тревожная перестроечная реальность, просачивающаяся даже в стерильные стены больницы, — вот, собственно, основной предмет книги Моторова.

Умирает от нелепой ошибки при переливании крови юная красавица, поступившая в больницу на пустяковую операцию. Оживает после сорокаминутной клинической смерти пациент, не имевший ни одного шанса на возвращение, — удивительное воскрешение становится результатом инъекции в сердце... мыльного раствора (главный герой решил потренировать сложный медицинский прием на предполагаемом трупе). Обустраивает свою затейливую личную и профессиональную жизнь старшая медсестра больницы — экзотическая красотка и сквернословка Тамара. Малахольная сестричка Люба методично и неторопливо изводит коллег безумными и комичными выходками. Лучший друг главного героя — доктор Андрюша Орликов — становится отцом, но его дочь появляется на свет с неизлечимым пороком сердца, и весь персонал больницы долгие недели борется за жизнь девочки, заранее осознавая обреченность этой борьбы. В надежде удрать от нищей медбратской доли Леша Моторов заканчивает курсы массажистов, однако злой рок — или, по его собственному убеждению, затаившийся в подвале больницы коварный Минотавр — не дает ему уйти на щедрые массажные хлеба...

Бесхитростные, смешные и обаятельные, на живую нитку собранные истории про хороших людей, без пафоса и придыхания совершающих хорошие, важные дела, безусловно, не претендуют на принадлежность к высокой прозе. Но при этом трудно вспомнить книгу, которая читалась бы так же легко и оставляла бы по себе такое же приятное послевкусие, как «Юные годы медбрата Паровозова» — на память приходят разве что «Записки юного врача» Михаила Булгакова. Ассортиментная линейка разного рода медицинских мемуаров в последние годы пополняется все новыми и новыми образчиками — как искренними, написанными в силу переполнявших автора чувств, так и вполне прагматичными — созданными на волне устойчивого спроса на этот жанр. Однако даже в столь густонаселенной нише у книги Алексея Моторова мало шансов затеряться — и дело тут, разумеется, не только и не столько в ее художественных достоинствах. Выбрав формат врачебной байки в качестве основы своего повествования, Моторов ухитряется вложить в него нечто неизмеримо большее: каждая его история, даже если в ней встречаются мудреные медицинские термины, — это история про жизнь, про людей, про нас с вами. А ведь именно этого мы обычно и ждем от по-настоящему хорошей книги.