Мятежная любовь (СИ) - Гущина Яна

Мы подошли к большой дубовой двери, окованной проржавевшим железом. Сэм протянул руку, чтобы открыть створку, но та с грохотом упала на Сэма. Я дико взвизгнула от грохота и оттого, что лишилась поддержки Сэма.

Кинулась к нему. Он дышал, но ему было тяжело под массивной створкой.

— Держись! — прошептала я и попыталась спихнуть с него створку. Но это было не так-то просто: дерево набухло от сырости и не поддавалось. Я с трудом сдвинула её в сторону. Сэм вылез. Разбитые колени и локти, он еле дышал. Из рассеченной губы сочилась кровь. Я тут же оторвала подол платья и вытерла раны.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Надо же, как не вовремя она решила упасть.

— Слава богам, ты жив! — прошептала я одними губами.

— Дорогая, у меня ощущение, будто ты рада мне, — съязвил он, лежа на спине.

От его слов тут же стало противно на душе. Какая я ему «дорогая»? Он мне никто и звать его никак!

— Не зазнавайся, — стукнула его кулачком по груди. Он схватился за это место и поморщился. — Ой, прости, я не хотела сделать больно! — тут же закричала я, ладонью залезая к нему под рубаху в поисках раны.

— То есть ты решила обойтись без «больно» и перейти к «приятно»? — усмехнулся он.

Я не сразу поняла его шутку, а когда дошло, перестала теребить его рубаху. Даже не хочу знать насколько пострадало его тело при падении двери!

С гримасой боли он поднялся с пола. Снова завладел моей рукой.

— Пойдём дальше, — он потянул меня за собой.

— А что хотим найти? — спросила я, разглядывая поломанную временем мебель, лохмотья гобеленов, свисающие с каменных стен замка.

— И сам не знаю, — признался он. — Но согласись, глупо стоять перед разбитым зеркалом и надеяться, что оно восстановится.

Прав, ничего не скажешь. Напрасно я ударила по зеркалу. Корила себя в этом в сотый раз, но самоедство не меняло ситуации.

— Слышишь? — спросил он.

— Что именно? — взволнованно уточнила я, обратившись в слух.

— Звуки музыки.

— Не может быть.

— Я не ошибаюсь, — заявил Сэм и повёл меня по широкой мраморной лестнице, на которой валялись куски разрушенных стен, лежал многовековой ковёр пыли, скрадывающий наши шаги.

Чем выше мы поднимались, тем отчётливее я слышала звуки рояля. Они были осторожными, будто кто-то разучивал новое произведение. Вскоре даже удалось понять, откуда они исходят. Это была комната, скрытая от нас массивными двустворчатыми дверями. Сэм потянулся, чтобы открыть их.

— Не надо, — остановила его я.

— Хочу посмотреть что там, — он был упрям.

— Боюсь, что ещё одна упавшая дверь пришибёт тебя, — призналась я, оттягивая Сэма от двери.

Он остановился и ласково посмотрел мне в глаза.

— Значит, беспокоишься за меня? — его голос тронули нотки нежности.

Аж разозлилась и на него и на себя. Конечно беспокоюсь! Но чтобы сделать Сэму больно, сказала:

— Не хочу, чтобы тебя прибило насмерть. Одной мне здесь будет худо.

Взгляд Сэма почерствел. Будто я ударила его по лицу! Он откинул мою руку, вцепившуюся в него, и одним рывком распахнул двери. Нам в лицо пахнуло затхлостью.

Мы оказались на пороге огромного бального зала. Сквозь разбитые окна внутрь врывались сумеречные блики уходящего дня. На полу битая посуда, подносы, изъеденная временем и сыростью мебелью. Посреди зала валялась гигантская хрустальная люстра. Её подвески давно помутнели от времени и пыли. Печальное зрелище.

Паркет вздыбился, кое-где паркетины и вовсе выскочили и валялись рядом. Рояль, звуки которого привели нас сюда, молчал. Да и как мог играть развалившийся инструмент? Струны полопались, клавиши отсырели и вывалились, одна из трёх ножек подломилась, и рояль лежал на полу.

Рядом валялись обломки стульев, а на них сверху лежали скрипка без струн и грифа, виолончель в таком же плачевном состоянии и остатки контрабаса.

Я снова вцепилась в руку Сэма. Так страшно мне не было никогда в жизни.

Везде разбросаны подсвечники с растёкшимися свечами, битые стёкла, побелка потолка висела лохмотьями. Возможно, она держалась только из-за обилия паутины, опутавшей её.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Некогда великолепный и сверкающий золотом зал был заброшен. Он умер задолго до нашего появления. И лишь призраки населяли его, насмехаясь над нами.

— Разбудите зал! — прошелестела паутина.

— Верните нам жизнь, — выдохнул рядом стоящий призрак.

Я вздрогнула и впилась глазами в Сэма.

— Ты тоже слышала? — спросил он.

Я кивнула.

— Как мы можем оживить всё? — прошептала я еле двигающимися губами. Такой жути отродясь со мной не случалось. Я готова была умереть от страха. — Неужели это возможно, чтобы вернуть время вспять?

Я почувствовала, как рука Сэма дёрнулась в моей руке.

— Ты умница! — радостно возвестил он, поцеловав меня в макушку. — Надо вернуть время!

— О! Всего-то? — съязвила я. — Судя по всему, ты знаешь, как это сделать?

Хоть я была уверена, что это невозможно, но Сэм оживился. Он стал пристально осматривать зал, словно искал что-то! Не найдя, погрустнел.

— Думал, что здесь есть какие-то часы.

— А раз нет, то мы ничего не сможем сделать, — подытожила я и потянула его прочь отсюда. — Давай найдём в зазеркалье более приятное местечко, — попросила я, унимая дрожь при виде заброшенного зала.

— Не торопись, — велел Сэм, сильнее стискивая мою ладонь, будто я собиралась вырваться! Наивный! Да я ни за что не отойду от него, даже если он будет гнать меня палкой!

Сэм подошёл к роялю и посмотрел на него.

— Жалкий вид, — покачала я головой.

Сэм осторожно, будто боясь повредить инструмент ещё больше, коснулся клавиш. Они с сухим шелестом провалились под его пальцами. Он выпустил меня и двумя руками начал что-то «наигрывать». Клавиши продолжали падать и осыпаться, но Сэм не обращал на это внимание. Он увлечённо «играл», и даже раскачивался в такт одному ему слышной мелодии.

И тут я услышала её! Живую, как песнь жаворонка, игристую, как исток родника. Чтобы сдержать крик, я обеими ладонями зажала себе рот. Музыка была не слишком громкой, будто слышалась издалека, но с каждым аккордом она набирала мощь. Сломанная нога рояля вернулась на место. Рояль крепко встал на все три ноги, его струны натянулись и зазвучали чисто и громко. Клавиши утеряли землистый оттенок с примесью плесени и легли на свои места. К роялю подлетел восставший из тлена стул, а на нём оказался призрак, подхвативший мелодию Сэма.

При виде призрака, я дёрнула Сэма назад. И вовремя, потому что призрак неожиданно стал обретать плоть и кровь. На щеках заиграл румянец, глаза сверкнули.

Рядом с роялем восстановились стулья, где лежали другие инструменты. Их тут же подхватили полупрозрачные руки призраков, становившиеся людьми!

Я ахнула и попятилась. Попятился и Сэм. Мы шли и озираясь по сторонам. Все диваны, стулья, столы, доспехи восставали из тлена, и казалось, что они до сих пор входу. На некоторых диванах стали появляться призраки. На их призрачных телах были надеты роскошные полупрозрачные одежды. С каждой секундой тела становились менее призрачными, пока не стали обычными людьми.

Глядя на перевоплощения, мы уткнулись спинами в стену, на которую только что взлетел канделябр и весело затрещал огнём.

Громадная люстра тяжело качнулась и начала подниматься. Казалось, что такая махина ни за что на свете не сможет вернуться на своё исконное место. Но я ошибалась. Залихвацки дзинькнув подвесками, она взмыла под потолок и заиграла всеми цветами радуги, когда свечи озарили хрустальные подвески.

Под музыку по залу закружились призрачные тени. Привидения, населяющие этот замок, танцевали вальс. Призраки кружили в такт музыке, не подозревая, что они много столетий как мертвы. У меня аж волосы на голове встали дыбом от увиденного. Но тут их тела стали материализовываться, и вскоре зал наполнился дамами в роскошных туалетах и кавалерами в строгих смокингах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ничего себе, — обалдела я, всё ещё дрожа от страха. — Вот тебе и бал мертвецов.