Легкий флирт с тяжкими последствиями - Сандра Даллас

Мэй-Анна тоже иногда выходила с нами, но держала себя совершенно иначе: быстро окидывала мужчину острым оценивающим взглядом, после чего они обычно удалялись вдвоем на всю ночь. Она заявляла, что у нее прорезался талант выжимать из мужчин деньги, что было истинной правдой, но чувство самосохранения у нее при этом срабатывало не всегда. Порой она выглядела так, будто ее действительно били, но она сама ничего нам не рассказывала, а мы ее не расспрашивали.

Я чувствую, что у вас на языке вертится вопрос: где же в это время был Бастер Макнайт и что он вообще думал? Что ж, вопрос правильный.

Бастер был занят, создавая себе имя, создавая Бастера Миднайта. Тони организовал для него серию матчей в Грейт-Фоллз, Миссуле, Хелене и даже в Огдене. Затем Тони с Бастером отправились в турне от Денвера до Пуэбло. Бастер почти перестал бывать в Бьютте, но, когда он появлялся у нас, Мэй-Анна больше не позволяла ему околачиваться вокруг нее, как прежде: она словно взбесилась и потребовала, чтобы он предоставил ей свободу, что он и сделал.

«Мне предстоят важные матчи, мы с Тони скоро хорошо заработаем, и я на тебе женюсь», – пообещал он ей.

Но Мэй-Анна не заинтересовалась этим предложением. «Ах, что это я такое слышу, Бастер Миднайт, ты захотел на мне жениться? А я вот только собралась немного поразвлечься. Знаешь, я ведь сама могу неплохо заработать, так что спасибо тебе за все», – таков был ее ответ.

«Тут мне надо было топнуть ногой», – однажды сказал нам Бастер. «И получить по ноге каблуком», – возразила Виппи Берд. Бастер вздохнул – в этой ситуации он действительно ничего не мог поделать.

Естественно, ему совсем не нравилось, что она поступила в бордель. Во взглядах, которыми он провожал ее, светилась душераздирающая тоска, особенно если он знал, что она направляется на свидание. Иной раз он, как в прежние времена, тайно следовал за ней и, стоя за углом, прислушивался в надежде, что ей снова потребуется его помощь. Ведь несмотря на то, что она его отшила, он все еще чувствовал себя ответственным за нее, но и она, со своей стороны, ни на секунду не забывала, что он появится сразу, как только понадобится ей.

В свою очередь, Бастер Макнайт отнюдь не был образцом непорочности. Среди его постоянных болельщиков было предостаточно хорошеньких девушек, готовых прискакать по первому зову, чем он и пользовался, как только приходила охота. Он сам был очень привлекательным молодым мужчиной, высоким, с черными кудрями, и нос ему тогда еще не перебили, – я бы даже сказала, что в те годы не знала никого другого, на кого было бы столь же приятно смотреть. У него были замечательные глаза, темно-синие, цвета предрассветного неба, самого красивого цвета, который я видела в жизни.

А вот Тони, наоборот, как раз был рад, что Мэй-Анна поступила в бордель и, по его выражению, ослабила хватку, которой держала Бастера. Словно она это делала нарочно! Он опасался, что ее влияние на Бастера плохо отразится на его успехах, и поэтому поощрял его встречи с другими девушками, среди которых были, между прочим, и профессиональные проститутки. Когда мы видели в каком-нибудь журнале фотографию Бастера в обнимку с какой-нибудь потрясающей блондинкой, Мэй-Анне не составляло труда узнать, из какого она борделя.

Она действительно знала их всех благодаря своим связям в борделях нашего города. К этому времени она уже была настоящей красавицей и, думаю, могла бы стать кинозвездой без того, чтобы прежде пойти в проститутки. Просто она совсем не задумывалась о будущем, а свое нынешнее занятие унаследовала от матери, которая хотя прямо и не посылала дочь в бордель, но служила ей живым примером.

Мы все, включая Бастера, уже знали про миссис Ковакс всю правду, между тем как ее жизнь приняла суровый оборот. Она продолжала водить к себе в дом мужчин, и прохожие постоянно слышали доносившиеся из ее окон звуки борьбы и крики. Иногда Мэй-Анна приходила в школу с синяками. «Как она до сих позволяет своей матери бить себя?» – удивлялся Чик, но мы с Виппи Берд знали, что миссис Ковакс тут ни при чем, а настоящих виновников мы не видели, ведь они не приходили к ней домой, не желая встречаться с ее матерью, а сама Мэй-Анна об этом молчала.

Однажды перед их крыльцом остановился большой белый «Паккард», и водитель три раза нажал на гудок. «Эй, куколка, – крикнул он, – живей выходи!» Бедная миссис Ковакс, размахивая шляпой и сумочкой, сбежала к нему с крыльца на подламывающихся каблуках, но водитель только помахал рукой: «Не ты, моя радость, я хочу другую, ту, что помоложе». Через несколько минут Мэй-Анна спокойно вышла к нему, села в машину, и они уехали. Выглядело это так, словно она спокойно обштопала свою мать, как вышедшую в тираж конкурентку, но вся правда в том, что эти люди обычно были щедрыми, а мать и дочь Ковакс находились в отчаянной нужде. Иногда мужчины дарили Мэй-Анне недорогие украшения, которые она могла заложить, или давали ей деньги на карманные расходы.

В другой раз мы видели, как она выскочила из чьей-то машины вся всклокоченная, одежда ее была в полном беспорядке, а губная помада размазана по лицу. «Не знаю, что на него нашло, – сказала она, увидев нас. – Он предложил угостить меня мороженым, пока мама вздремнет. Мужчины!»

«Мужчины!» – согласилась Виппи Берд.

Судьба Мэй-Анны могла бы сложиться иначе, если бы миссис Ковакс внезапно не сдала. Мы знали, что она уже давно принимает настой опиума, – чтобы забыть Джекфиша, думали мы, – но, оказалось, для того, чтобы ослабить мучительные боли. Однажды мы с Виппи Берд и Мэй-Анной зашли к ним и нашли миссис Ковакс скорчившейся на полу и стонущей от боли. Я целый квартал без остановки бежала до нашего дома, позвала маму, которая бросилась туда, даже не сняв кухонного передника. Едва увидев миссис Ковакс, она вытолкала нас с Виппи Берд и Мэй-Анну за дверь и спросила: «Минни, дорогая, я послала девочек за врачом. Что случилось, ты упала?» – «Не надо беспокоиться», – просипела миссис Ковакс сквозь зубы, и прошло достаточно времени, прежде чем она пришла в себя настолько, что смогла заговорить. «Не надо беспокоиться. Это рак». Я увидела слезы на глазах у мамы, и мы с Виппи Берд заплакали тоже. Мама взяла Мэй-Анну за руку и, повернувшись к нам с Виппи Берд, спросила, какого черта мы тут делаем, когда она послала нас за врачом.

Диагноз, который поставила миссис Ковакс сама себе, оказался абсолютно правильным, хотя нам неизвестно, знала ли она это наверняка или только догадывалась. Мэй-Анна говорила, что ее бабушка тоже умерла от рака, так что в их роду это должно было быть наследственной болезнью.

Врач посоветовал миссис Ковакс лечь в больницу, но она ответила, что у нее нет на это денег, и тогда он выписал рецепт, отдал его Мэй-Анне и пообещал заходить каждый день, что и делал. Моя мама ежедневно готовила для Коваксов ужин, сама приносила его к ним в дом и ставила на столе. Когда Мэй-Анна благодарила ее, мама отвечала: «Знаешь, мистер Коммандер сейчас уехал по делам профсоюза, а Томми работает в ночную смену и спит весь день. Получается, что я теперь одна в доме. И слава богу, что сейчас мне есть о ком позаботиться и с кем провести время – я ведь очень скучаю одна». У моей мамы вправду было золотое сердце.