Ледокол - Рощин Валерий Георгиевич

В коридоре уставшую спасательную команду встретил кок.

— Кладовые затопило, — оповестил он расстроенным голосом.

— Остались без продуктов? — усталым голосом поинтересовался Петров.

— Муки нет. Круп нет, — вздохнул Тимур. — Фасоль спасли в банках. Теперь лобио буду готовить.

— Без жратвы протянуть можно, — прогудел Черногорцев. — А вот то, что повредило танки с пресной водой — проблема.

— Это верно, — согласился Петров.

— Идти нельзя — последнюю горючку спалим. И стоять опасно — льдом раздавит. Чего делать-то, Андрей Николаевич?

— Нашел, у кого спросить, — тихо ответил тот. — Из-за меня все проблемы и начались…

Распинывая воду, бывший капитан направился по коридору к трапу.

Переглянувшись, кок и стармех пошли следом…

В Ленинграде наступило лето. Дождливое, хмурое, но теплое и безветренное.

Галина лежала в четырехместной палате гинекологического отделения Центральной клиники Петроградского района. Адрес именно этой клиники нацарапал на листочке доктор, у которого она долгое время наблюдалась до беременности.

Одна из соседок спала, другая ушла на процедуры. Еще одна койка в палате пустовала после недавней выписки возрастной пациентки, потерявшей ребенка при тяжелых родах.

Чувствовала себя Галина неважно: слабость, отсутствие аппетита, токсикоз, повышенное давление, депрессия. Лицо ее осунулось, кожа стала бледной и покрылась пигментными пятнами.

Покосившись на спящую соседку, она поднялась с кровати. Стараясь не шуметь, оделась, подошла к двери и осторожно выглянула в коридор.

В коридоре было пусто и тихо.

Галина выскользнула из палаты и, придерживая большой живот, пошла к выходу из отделения.

— Больная, вы куда? — послышался голос медсестры, вышедшей из другой палаты.

Женщина ускорила шаг и, оказавшись на лестничной площадке, вызвала лифт. Ждать не пришлось — кабинка стояла на этом же этаже.

Двери распахнулись. Галя зашла внутрь и сразу нажала кнопку с цифрой «1».

Ворвавшаяся на площадку медсестра успела крикнуть:

— Больная, вас никто не выписывал!

Дверцы закрылись. Кабинка понеслась вниз. А рассерженная медсестра бросилась к телефону…

Вырвавшись из клиники, Галина подошла к проезжей части улицы. На ходу она достала из кошелька десятирублевую купюру и, заметив приближавшуюся легковушку, махнула рукой.

Машина остановилась.

Женщина тут же уселась на заднее сиденье и попросила:

— Поехали. И, пожалуйста, побыстрее.

Однако тронуться автомобиль не успел — подбежавший доктор Акулов преградил ей дорогу.

— Остановитесь! Я назначил вам операцию! — дернул он ручку двери.

Но Галина успела нажать кнопку стопоразамка.

— Операция назначена на завтра! — требовательно стучал по стеклу дверцы Акулов. — Вам разве не сказали?!

— Сказали. Я не согласна, — немного опустила стекло женщина.

— Почему? — вздохнув, доктор устало посмотрел на пациентку.

— Потому что мне рекомендовали вас как врача, способного спасти моего ребенка. А вы предлагаете…

— Вам нужны искусственные — сами вы не родите!

— Рожу!

— Вам 42 года! Проблемы с сердцем, первая беременность!

— Срок небольшой. Если будут искусственные роды, то ребенок не выживет. Так ведь?

— Зато вы останетесь живы! — начал злиться Акулов. — Будете рожать в срок — погибнете!

Секунду подумав, Галина переспросила:

— Точно?

— Девяносто процентов.

Полностью подняв стекло, она повернулась к водителю:

— Прошу вас, поехали.

Автомобиль набрал скорость и скрылся за углом, оставив у ворот клиники растерянного врача…

Глава седьмая

Антарктида; море Росса; борт ледокола «Михаил Громов» — борт ледокола «Новороссийск» Июль 1985 года

Полярная ночь достигла апогея: солнца уже третью неделю никто не видел, сумерки максимально сгустились, температура воздуха опустилась еще ниже, а сильные ветры не стихали.

«Громов» медленно дрейфовал вместе со льдами. «Семен Семеныч» постепенно нагонял его, каждый день понемногу сокращая дистанцию. Подчиняясь течению и ветрам, он ворочался, постоянно ломая окружавший его лед, расчищая себе путь. Трещины с грохотом «разбегались» от него в разные стороны. Некоторые из них достигали неподвижного ледокола.

Петров сидел в своей каюте на койке и рассматривал фотографию Люды. На снимке она была в легком летнем платье; счастливое лицо озаряла лучезарная улыбка.

Наконец, поставив фотографию на стол, Андрей решительно встал и, подойдя к шкафу, достал парадный мундир…

Спустя пять минут он шел по коридору в сторону радиорубки. Подойдя, постучал в дверь.

Никто не ответил.

Приоткрыв дверь, бывший капитан заглянул внутрь.

Никого. Радиостанция включена, из динамика доносится фоновый шум и потрескивание.

— Андрей Николаевич, вы ко мне? — послышался голос Зорькина.

Петров обернулся и увидел шедшего по коридору радиста; в руках у него был бокал с кипятком.

Капитан быстро нырнул в радиорубку и повернул в замке ключ.

— Андрей Николаевич! — молотил в дверь кулаком Зорькин. — Товарищ капитан, откройте!..

Радист тоже входил в разряд «возрастных» членов экипажа — ему было прилично за 40. Рост — 170; средняя комплекция с наметившимся над ремнем животиком, что немудрено при малоподвижной работе. Густые темные волосы, посеребренные на висках, ровные тонкие усики под прямым носом. На предплечьях парочка татуировок.

С семьей у него все было в порядке. Возле южной окраины Ленинграда — в деревне Славянка — имелся свой частный домик, где он проживал вместе с супругой, тремя детьми и престарелым отцом.

На судах он ходил давно, без эмоций переживая частую смену названия его уважаемой на флоте профессии. То его величали радиооператором, то начальником радиостанции, то просто радистом…

Работу он свою любил. Паять и ковыряться в радиодеталях, собирая транзисторные приемники и передатчики, начал с детства.

Учась в старших классах школы, он мечтал связать дальнейшую жизнь с морем; отец настойчиво предлагал поступить в «шмоню» — Школу мореходного обучения Балтийского морского пароходства, располагавшуюся на Двинской улице. По городу в те времена ходило много пацанов, проходивших учебу в этом заведении и носивших красивую морскую форму. Возвращаясь из первых практических рейсов, они рассказывали своим товарищам много интересного, разжигая в юных мозгах фантазию и желание пойти той же тропой.

Однако что-то Зорькину подсказывало, что данная работа не совсем его — к тому времени радиотехника увлекла настолько, что другого занятия он для себя не представлял.

Пришлось думать, куда податься после получения неполного среднего образования.

ЛВИМУ однозначно отпадал. Для поступления в это серьезное училище требовалось доучиваться в школе три года. А это было исключено — мама серьезно болела, и отцу приходилось содержать большую семью в одиночку.

Ленинградское арктическое училище тоже не грело — после его окончания вместо судовой радио-рубки можно было загреметь на полярную станцию. К примеру, в Тикси или на Новую Землю.

В итоге он остановился на обычном ПТУ, находившемся на Уральской улице. Оно принадлежало Северо-Западному речному пароходству, которое уже получало с судостроительных заводов суда типа «река — море». Поступил туда Зорькин без проблем. И так же легко его окончил.

Так всего через несколько лет его мечта осуществилась, и он стал судовым радистом. Немногим позже молодой радист перевелся в Балтийское морское пароходство и впервые отправился в полноценный заграничный рейс.

При воспоминании о том рейсе Зорькин неизменно улыбался. Еще бы! По его милости экипаж тогда едва не нарвался на международный скандал. Если не предположить большего.

Сухогруз рассекал форштевнем воды восточной части Средиземного моря и держал курс на Израиль. По правилам тогдашней израильской власти, постоянно конфликтовавшей с арабским миром, любой надводный корабль за 50 миль до их побережья обязан был передать полные данные о себе. Тип и название судна, состав экипажа, наличие груза, курс, скорость, порт назначения и прочее.