Черная дыра (книга 2) - Лопес Евгения

Алан вскочил.

– И это ты называешь «ничего не происходит»?!

Дайо махнул рукой.

– Сядь. Ничего и не произошло. Энита запрыгнула обратно в душевую, Хадкор удержал поднос в руках, хотя и с трудом. Разговор между ними через дверь состоялся примерно такой: Энита: «Я же велела тебе не входить без разрешения!» Хадкор: «Так я постучал, но мне никто не ответил…» Энита: «Это потому, что я была в душе! Убирайся сейчас же!»

Алан опустился обратно в кресло и схватился за голову.

– Кошмар…

– Да не переживай ты так, ну, бывает… Но на него этот случай, конечно, произвел неизгладимое впечатление. Еще полдня он ходил по кораблю, натыкаясь на все подряд, и глаза у него были большие-большие, но ничего не видели. Мне, признаться, было смешно.

– А мне вот не очень!

– К ужину он пришел в себя, а после него явился ко мне совершенно счастливый и с восторгом поведал, что ему, наконец-то, удалось нормально поговорить с Энитой. И знаешь, что ее заинтриговало?

– Что? – хмуро буркнул Алан.

– Теория Разумной Жизни. Просто он догадался в процессе извинений за утренний неудачный визит довольно изящно ввернуть фразу: «Жизнь не обязана быть такой, какой мы хотим ее видеть. Люди не обязаны быть такими, какими мы хотим их видеть.»

– Так это же Первый Постулат.

– Вот именно. И Энита сказала так же и спросила, откуда он знает Теорию, а он ответил, что интересовался ей, правда, давно, еще в школе, и изучал детально. Ну, тут она все-таки и не удержалась от подробной беседы…

– Кошмар, – безысходно повторил Алан.

– Да ничего страшного, зато сегодня он был крайне расстроен. Энита общалась холодно и напала на него с вопросом, что лично он, в независимости от мнения отца, думает о захвате Декстры и гибели номийцев. Он растерялся, потому что до сих пор ничего об этом не думал. Она язвительно осведомилась, есть ли у него вообще свое мнение…

Алан слабо улыбнулся.

– Словом, я же говорил, что оборону она держит. И убежден – тебе не о чем волноваться. Но знаешь, Алан, наблюдая за всей этой историей, я все больше задумываюсь…

– О чем?

– О том, что любовь, кажется, и в самом деле меняет людей… Сегодня вечером, за полчаса до тебя, он был здесь. И изрек так печально буквально следующее: «Я теперь знаю, что такое любовь. Оказывается, это просто. Это когда тебя начинает интересовать, чем живет и что чувствует другой человек точно так же, как то, чем живешь и что чувствуешь ты сам. Иногда даже больше…» Ничего подобного я от него не ожидал услышать. И вообще, мне начинает представляться, что в глубине души, очень глубоко, он вовсе не такое чудовище, каким кажется. Что весь его замшелый эгоизм, чванство, высокомерие постепенно начинают отваливаться, как заскорузлые струпья, и под ними обнажается что-то действительно чистое и даже трепетное…

Алан раздосадовано хмыкнул.

– А что, другого способа обнажить свою трепетную душу, кроме как от чувств к моей – заметь, моей! – девушке, нет?

Дайо задумчиво улыбнулся.

– Алан, я знаю, тебе очень тяжело… Но понимаешь, ведь мужество не всегда означает способность отстаивать что-то, бороться… Терпеть свою личную боль ради счастья других людей – это не меньшее, а, пожалуй, даже большее мужество… И в этом смысле и Рилонда, и ты – вы оба меня восхищаете. Это далеко не каждому по силам…

– Спасибо, конечно, – горько усмехнулся Алан. – Только я никому не пожелаю такого вот мужества.

Однако слова Дайо были ему приятны; ощущение теплой дружеской поддержки ободрило и укрепило его. Той ночью ему даже удалось заснуть и проспать несколько часов.

До прибытия на Ном оставалось два дня.

ГЛАВА 7. ЗАГОВОР

Утром третьего дня после того, как Алан, Дайо и Айзук улетели на «Ураган», Рилонда проснулся поздно. Подниматься совсем не хотелось. Нашарив рукой на тумбочке пульт, он открыл шторы и посмотрел на залитый светом летний сад.

В ту ночь, когда ему доложили, что операция в космосе прошла успешно, и вергийцы – пилот и дипломат – уже доставлены на виллу, он заснул прямо в кабинете, уронив голову на письменный стол. В последующие два дня поначалу пытался работать, что-то читать, но безуспешно: сосредоточиться на текстах не удавалось, смысл ускользал, все валилось из рук; в результате вчерашний вечер и половину ночи он провел, бесцельно блуждая по своим апартаментам. Еще совсем недавно он был здесь счастлив с любимой, а сейчас остался один на один с собственным смятением и беспорядком чувств…

И вот сегодня утром, глядя на буйство красок в цветущем саду, он думал о том, что пора уже как-то собраться; что даже при самом благоприятном стечении обстоятельств путь до Нома и обратно занимает около двух недель, и не может же он все это время позволять себе ничего не делать! И словно в ответ на его размышления, у изголовья раздался настойчивый писк; замигало красным сигналом вызова устройство внутренней дворцовой связи. Рилонда дотянулся до кнопки.

– Слушаю.

– Ваша звездность, – говорил дворецкий. – Вы просили поставить Вас в известность сразу же, как только господину А-Тоху станет лучше после сердечного приступа. Так вот, врач господина А-Тоха считает, что посещение уже возможно. Вы нанесете ему визит?

– Да, обязательно. Я буду готов через сорок минут.

– Хорошо, Ваша звездность.

Дворецкий отключил связь, а принц решительно поднялся с постели.

Вскоре он был уже в больнице. Палата А-Тоха, просторная и светлая, выходила окнами на широкую, оживленную столичную улицу; с нее отдаленно доносились звуки транспорта, людские голоса и смех. А здесь, на высокой кровати, номийский правитель лежал – обессиленно, неподвижно, обратив к потолку изжелта-бледное лицо, усталое от отчаяния и тоски.

– Господин А-Тох, – позвал его принц.

Светло-карие глаза номийца метнулись из стороны в сторону, губы непроизвольно дрогнули.

– Рилонда, – прошептал он.

– Как Вы себя чувствуете, господин А-Тох? – жалость щемящей струной толкнулась у принца в груди.

– Спасибо, неплохо. Только… Теперь уже все равно…

– А вот об этом-то я и пришел с Вами поговорить, – принц уселся на стул. – Хочу Вам сообщить кое-что такое, после чего, надеюсь, Ваше выздоровление пойдет гораздо быстрее. Вергийский корабль не полетел на Декстру. Туда под видом пилота, дипломата и врача отправились мои друзья. В бортовой компьютер они должны были запустить программу-вирус, подменившую координаты. Вергийцы-то уверены, что «Ураган» движется к Декстре, а на самом деле, если все прошло благополучно, скоро он приземлится на Номе, где этих захватчиков встретят Ваши помощники, которым тоже направлено предупреждение. Так что Декстра не достанется вергийцам.

По мере того, как до А-Тоха доходил смысл сказанного, щеки его постепенно розовели, а в глазах появлялся блеск – блеск жизни.

– Подмена координат, – выдохнул он. – Так просто, так изящно… Великолепно. Ведь это твоя идея?

– Ну да, – смущенно кивнул принц. – Только, господин А-Тох, Вы, конечно, понимаете, что это – строжайшая тайна. Об этом знают только мой отец, друзья, выполняющие операцию, и вот теперь Вы.

– Великолепно, – повторил номиец. – Ты невероятный, потрясающий умница. Разумеется, я понимаю, что сведения абсолютно секретные. То есть ты… Ты специально пришел сюда, чтобы рассказать мне об этом, чтобы вернуть меня к жизни?

– Да, – улыбнулся принц. – Я подумал, что это известие придаст Вам сил.

– Это верно, – А-Тох вдруг часто-часто заморгал, и, приподняв руку, торопливо провел ею по глазам. – Это известие придало мне сил. Теперь я уж точно очень быстро встану на ноги… Значит, ты… Ты действительно простил меня?…

– Да, – ответил принц. – Простил.

– Мальчик мой, – А-Тох, уже не сдерживаясь, прерывисто всхлипнул. – Ты великий человек. Пусть все будет хорошо с твоей принцессой, с твоими друзьями… Я буду от всего сердца желать им удачи.

– Спасибо, – вздохнул Рилонда. – Она им понадобится. А теперь позвольте попрощаться. Выздоравливайте, господин А-Тох.