Принцесса для психолога (СИ) - Матуш Татьяна

Оставшись одни, без наглой девчонки, Марк и Обжора переглянулись и, не сговариваясь, помянули демонов.

— Я олень, — признал Обжора, — с вот такенными рогами! Совсем из головы вон, что у них деньги другие. Для Руслана монеты — хоть какого достоинства, все равно — мелочь. Вот он ее и отдал девице.

— Оба хороши.

— Город закрывать поздно, — Обжора зажмурился и мотнул головой, отрешаясь от переживаний по поводу своего эпичного провала, — Надо "Козу" перетряхнуть от чердака до подвала. И — найти всех, с кем Рус хотя бы взглядом перебросился. Просто посмотреть — в наличии или тоже пропали. И отсюда плясать.

— Надо, — согласился Марк. — А еще, командир звезды… надо с твоей женой поговорить. Вдумчиво так, обстоятельно.

— С Еленой? Зачем?

— Она его знает. Поймешь — что за человек, догадаешься — куда он мог вляпаться. Логично?

Глава 10 "Правом и волей…"

Алессин уютно устроилась на подушках большого, полукруглого дивана со списком стихов модного в этом сезоне поэта. У правой руки приткнулась вазочка с финиками. Девушке нравился их терпкий, вяжущий вкус, нравилось налопаться до такого состояния, что язык поворачивать становилось почти больно, и приказы рабыням приходилось отдавать жестами.

А еще — безумно нравилось, что в Фиоле женщины не носили тугих корсетов и не требовалось "держать спину".

Росомаха с удовольствием вытянула ноги в узорных, мягких туфлях, расшитых мелким жемчугом и углубилась в сплетение словес, подчеркивая ногтем особенно удачные метафоры. Или неудачные, как посмотреть:

"Весь мир — пустыня, жизнь — единый миг Суть эту всякий праведник постиг. А значит — загасить огонь желания, Что сапогами затоптать родник… Алессин улыбнулась. Это было что-то вроде привета и ободрения. Тому, кто блага двух миров От сердца отрешил, Творец от мудрости основ Снять пробу разрешил. Вкусив дары, сказал мудрец: "Пришла моя расплата. Я был осел… но у меня Есть время до заката!"

Решви вошел в моду в Шариере совсем недавно, с легкой руки жрецов, которые поносили его на каждой службе, утром и вечером. И было за что.

Алессин читала, обмирая от почти чувственного удовольствия:

…Кто на стезе любви един, в ком суть одна жива, Земле и небу он — не враг, хотя число их — два! Забудь привычку различать растенье, тварь и вещь: Три эти сути не в ладах с единством естества. На небо хочешь — отрешись от четырех стихий: Они — как крест, губящий дух живого существа. Пять чувств — не помощь мудрецу: где сердцем не поймешь, Там два да три — как будто пять, да суть не такова! Шесть направлений, шесть сторон — вся суть небытия, А без того их имена — ненужные слова! Проникнуть через семь небес противно естеству: Они страшней кругов в аду — семи зияний рва. Чуждайся Неба, человек, — восьми его кругов: Они — преграда для любви, в них суть любви мертва.

Девушку приводили в совершенно детский восторг эти клубки иносказаний, спутанные до такой степени, словно с ними поигрался котенок. Стиль, в котором творил свои небольшие поэмы Решви, был популярен по эту сторону моря лет четыреста назад. Сейчас уже мало кто помнил, как следует правильно читать двустишься — как карту. Каждая строфа — указатель. Курс поэзии в Школе тоже был.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Обычно он запутывает спереди, значит — начинать распутывать надо сзади, — пробормотала Алессин. Слова звучали глухо и неразборчиво, девушка прикусила карандаш. — Восемь кругов неба… Что это может быть? Восемь ступеней совершенства, восемь башен Шариера, восемь улиц Старого города, причем последняя — Дома Радости. Суть любви там точно мертва! Примем как гипотезу. Тогда семь небес это улицы, которые нужно миновать — больше тут быть нечему. "Два да три — как будто пять, да суть не такова?" Хм… Ну, два — это ворота с двумя надвратными башнями… Тогда получается… получается… Три — растенье, тварь и вещь… Похоже, тварь — это я, Росомаха? О, Небо! Растение и вещь это не одно и то же, ведь "число их — два!"… Демоны! Я убью его. И посажу на могиле самые красивые розы, он этого достоин, мерзавец. И смерти — и роз! Что я пропустила?

Хорошо, что никто ее сейчас не слышал. И не видел прикушенную в азарте нижнюю губу, яркий румянец на острых скулах и темные, хищно сощуренные глаза… Меньше всего кесара была похожа на томную красавицу, решившую в час отдохновения насладиться модной поэзией. Скорее, она напоминала лису, загоняющую кролика.

— Моя несравненная отдыхает?

— Клепсидру назад кесара уединилась с очередным творением Решви и просила не беспокоить.

— Как предусмотрительно. Я подтверждаю приказ кесары. Встань здесь и никого не пускай.

— Как прикажет Священный…

Алессин обладала слухом летучей мыши и прекрасно расслышала весь диалог. Отложив перо, она повернулась к супругу. С шелковым шелестом свиток свернулся.

— Решви, — с намеком протянул Янг, вставший в дверях, — а ты слышала, что Храм назначил награду: восемь кошелей золотом за любые сведения о том, где скрывается поэт? Жрец Сар обещал порвать его конями на четыре части, а лавочникам приказано не продавать его свитки под страхом тюрьмы.

— Талант стоит с протянутой рукою, Выпрашивая медную монету. От нищеты и бед ища защиту, Ученый муж скитается по свету. — Медовым голосом пропела кесара. — Зато невежда нынче процветает: Его не тронь — вмиг призовет к ответу! — закончил Янг.

Брови супруги шевельнулись, но она ничего не сказала, лишь повела рукой, приглашая кесара составить ей компанию на диване, среди только что срезанных роз, чая и фиников.

— Что привело тебя в мои покои в столь странный час?

— Посольство хассэри.

Алессин кивнула. Хассэри ждали давно, их все не было — но во дворце особо не беспокоились. Верблюжий мост — вещь такая, неспешная. Караваны идут от оазиса к оазису. Кто знает, что могло задержать этот, конкретный, в пути. Может быть кто-то заболел: животное или человек. Да и жили хассэри не близко, уже почти в предгорьях.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Что-то не так?

— Не знаю точно, — покачал головой Янг. — Вроде все как всегда. Царь хассэри жаловался, что их теснят ниомы, но это как раз обычно. Они их все время теснят. Пытаются выдавить выше, в горы. Ниомы живут на самой демоновой сковородке: колодцев мало, травы мало, молока, шерсти и мяса мало — детей много. У корней гор жизнь легче, чем в пустыне. Хассэри никогда скорпионов новорожденными детьми не кормили, просто нужды не было.