Оптина пустынь и ее время - И. М. Концевичъ

Славный и знаменитый герой Отечественной Войны, находясь по пути со своей частью по близости отъ Оптиной Пустыни, заглянулъ въ скитъ къ старцу отцу Льву. Старецъ спросилъ у него его фамилію. «Кульневъ, отвѣчалъ генералъ, я остался послѣ отца малолѣтнимъ, поступилъ въ учебное заведеніе, окончилъ курсъ наукъ и съ того времени нахожусь на службѣ». Старецъ: «А гдѣ же ваша матушка?» Кульневъ: «Право не знаю, въ живыхъ ли она находится, или нѣтъ. Для меня, впрочемъ это все равно». Старецъ: «Какъ такъ? Хорошъ же вы сынокъ». — Кульневъ: «А что же? Она мнѣ ничего не доставила, все имѣніе роздала, потому я и потерялъ ее изъ виду». Старецъ: «Ахъ, генералъ, генералъ! Что мелешь? Мать тебѣ ничего не доставила, а все прожила. И какъ это ты говоришь, что все она раздала? А вотъ объ этомъ–то ты и не подумаешь, что она едва могла перенести ударъ лишенія твоего родителя, а своего супруга: и съ этого времени и до настоягцаго стоитъ передъ Богомъ, какъ неугасимая свѣча, и какъ чистая жертва посвятила свою жизнь на всякое злостраданіе и нищету за благо своего единственнаго сына Николушки. Вотъ уже около тридцати лѣтъ она проходитъ такой самоотверженный подвигъ. Неужели же эти ея молитвы для своего Николушки не наслѣдство? У многихъ генераловъ при всѣхъ изысканныхъ средствахъ, дѣти не лучше прохвостовъ, а Николушка и безъ средствъ, да вотъ генералъ!» Глубоко потрясли Кульнева эти простыя, но и правдивыя старческія слова. Обратившись къ св. иконамъ онъ зарыдалъ. ЗатЬмъ генералъ при безчисленныхъ благодарностяхъ спросилъ адресъ своей матери. А прибывши къ ней, онъ палъ на колѣни и на колѣняхъ подползъ къ ея кровати и расцѣловалъ у нея руки и ноги … Старушка чуть не умерла отъ радости …

Очень характеренъ разсказъ одного аѳонскаго монаха, посѣтившаго старца Льва. Монахъ былъ одѣтъ въ мірскую одежду, однако старецъ, называя его аѳонскимъ монахомъ, запретилъ ему становиться передъ собой на колѣни, какъ это дѣлали міряне. Среди присутствующихъ былъ человѣкъ, который сознался, что не исполнилъ старческое приказаніе. Онъ не бросилъ куреніе, какъ приказалъ ему старецъ. О. Левъ грозно приказалъ вывести этого человѣка вонъ изъ его келліи. Потомъ пришли 3 женщины въ слезахъ. Онѣ привели одну ума и разсудка лишившуюся… Онѣ просили о больной помолиться. Старецъ надѣлъ на себя эпитрахиль, возложилъ конецъ эпитрахили и свои руки на главу болящей и, прочитавши молитву, трижды главу больной перекрестилъ и приказалъ отвести ее на гостиницу. «Сіе дѣлалъ онъ сидя; что уже не могъ встать, былъ боленъ и доживалъ послѣдніе свои дни». Когда о. Парѳеній пришелъ къ старцу на другой день, вчерашняя больная пришла совершенно здоровой, выгнанный господинъ пришелъ просить прощеніе. Старецъ его простилъ, но повторилъ свое приказаніе. Аѳонскій монахъ ужаснулся, что старецъ, не боясь вреда для себя, творитъ исцѣленія. Старецъ отвѣтилъ: «я сіе сотворилъ не своей властью, но это сдѣлалось по вѣрѣ приходящихъ, и дѣйствовала благодать Святаго Духа, данная мнѣ при рукоположеніи; а самъ я человѣкъ грѣшный». Чудеса, совершаемыя старцемъ, были безчислены: толпы обездоленныхъ стекались къ нему, окружали его. «Случилось мнѣ однажды», писалъ іеромонахъ Леонидъ (Кавелинъ) — (будущій намѣстникъ Троице–Сергіевской Лавры) — проѣзжать изъ Козельска въ Смоленскую іубернію. По дорогѣ въ уединенныхъ деревушкахъ поселяне, узнавъ, что я ѣду изъ Козельска, наперерывъ спѣшили узнать что нибудь объ о. Леонидѣ. На вопросъ почему вы его знаете, они отвѣчали: «Помилуй, кормилецъ, какъ намъ не знать о. Леонида? Да онъ для насъ бѣдныхъ, неразумныхъ пуще отца родного. Мы безъ него почитай сироты круглые».

Но совсѣмъ иначе относились къ старцу нѣкоторыя духовныя лица, въ томъ числѣ калужскій епархіальный архіерей преосв. Николай, который творилъ много непріятностей Оптиной Пустыни. Этотъ епископъ имѣлъ твердое намѣреніе сослать старца Льва въ Соловецкій монастырь для заключенія. И если бы не сильное заступничество митрополитовъ Филаретовъ — Кіевскаго и Московскаго, старцу Льву было бы не сдобровать. Но не всѣ епископы мыслили одинаково. Были между ними и духовные. Однажды въ бытность о. Льва въ Калугѣ встрѣчныя лица, узнавъ его, становились на колѣни и кланялись ему въ ноги. Увидѣвъ это, начальникъ полиціи рѣшилъ, что дѣло нечисто и сдѣлалъ соотвѣтственющее донесеніе еп. Никанору, будущему митрополиту С. Петербургскому. Владыка вызвалъ къ себѣ старца и на вопросъ какъ онъ вѣруетъ, старецъ спѣлъ ему «Вѣрую» покіевски, т. е. начиная съ низкой ноты и повышая тонъ до самой высокой. По пословицѣ «рыбакъ рыбака видитъ издалека», добрый Владыка понялъ кого онъ видитъ передъ собой и почему старцу кланяются въ землю. Онъ задержалъ старца у себя въ течете нѣсколькихъ дней, ухаживалъ за нимъ, угощалъ его, такъ что старецъ два дня не ѣлъ, вернувшись домой. Къ сожалѣнію, этотъ добрый архипастырь правилъ не долго, тогда какъ еп. Николай правилъ долго и даже пережилъ старца.

Здѣсь надо сдѣлать нѣкоторое отступленіе для тѣхъ, кто незнакомъ съ первой частью нашей работы (И. М. Концевичъ. Стяжаніе Духа Св. въ путяхъ древней Руси. Парижъ, 1952). Нами было показано, что вскорѣ послѣ крегценія Руси и до паденія Византіи безчисленныя толпы паломниковъ устремлялись на Востокъ, воспринимая тамъ духъ и традиціи подлиннаго Православія и привозя съ собой святоотеческую литературу. Такъ было до Флорентійской уніи, когда поколебался греческій авторитета и до скоро послѣдовавшаго затЬмъ паденія Византіи. По справедливому выраженію англійскаго ученаго Дональда Николь, въ его книгѣ «Метеоры» Дональдъ Николь. «Метеоры». Лондонъ. 1963 г., стр. 39): «Исихазмъ не былъ доктриной XIV вѣка — его происхожденіе исходить изъ подлинныхъ корней византійской духовности». Этой духовностью и питались наши древніе святые. Когда же прекратилась связь съ православнымъ Востокомъ, русское подвижничество замкнулось само въ себѣ. Духовныхъ школъ тогда не существовало. Послѣ свѣтлой эпохи XIV и XV столѣтій, связанныхъ съ преп. Сергіемъ и плеядой его учениковъ, наступилъ періодъ духовнаго застоя. Вмѣсто подвига, указаннаго св. Отцами, состоявшаго въ очищеніи сердца отъ страстей съ помощью непрестанной молитвы, настало время внѣшнихъ подвиговъ, время желѣзныхъ цѣпей и пудовыхъ веригъ. Число святыхъ уменьшилось. Послѣ же царствованія императора Петра въ теченіе ста пятидесяти лѣтъ монашество вообще подверглось преслѣдованію со стороны правительства. Наступилъ полный упадокъ. Когда же вначалѣ XIX столѣтія ученики схиархимандрита Паисія Величковскаго вновь насадили на Руси святоотеческую традицію, плодомъ которой является благодатное старчество, число святыхъ умножилось необычайно. Житія этихъ неканонизованныхъ подвижниковъ собралъ въ 14–ти объемистыхъ томахъ еп. Никодимъ незадолго до первой міровой войны, Многократно въ житіяхъ этихъ упоминается о преслѣдованіи подвижника полиціей. Пустынникамъ приходилось скрываться. Игуменъ оптинскій Моисей съ братомъ о. Антоніемъ, какъ было выше сказано, скрывались съ другими пустынниками въ Брянскихъ лѣсахъ. Чисто духовное начало встрѣчало полное непризнаніе со стороны гражданской власти. Также и молодая наша богословская наука еще не вышла на самостоятельный, независимый православный путь и находилась подъ вліяніемъ западной науки. А потому и старчество не было изучено съ православной точки зрѣнія. Естественно, что многіе архіереи гнали старчество, не постигая его сущности и значенія. Такова была судьба преп. Серафима, старца Льва, старца Амвросія, старца Анатолія, старца Варсонофія. Блаженный о. Іоаннъ Кронштадтскій, яркій представитель старчества, также встрѣчалъ непониманіе со стороны Санктпетербургскаго митрополита.

Теперь вернемся къ старцу Льву. Старчествованіе его продолжалось въ Оптиной Пустыни съ 1829 г. и до года его кончины — 1841 г., т. е. всего 12 лѣтъ. Этотъ промежутокъ времени старецъ переживалъ, какъ почти непрерывное гоненіе. Когда о. Левъ прибылъ въ Оптину Пустынь, игуменъ Моисей передалъ ему духовное руководство братіей, а самъ занялся исключительно хозяйственной частью и самъ ничего не предпринималъ безъ старческаго благословенія. Такъ же относился къ о. Льву и братъ игумена скитоначальникъ о. Антоній.

Противъ старца возсталъ нѣкто о. Вассіанъ, который себя считалъ старожиломъ въ монастырѣ и не признавалъ старческаго руководства. Этотъ о. Вассіанъ былъ крайне неразвитый и грубый человѣкъ. Подобный ему инокъ описанъ Достоевскимъ въ романѣ «Братья Карамазовы» подъ именемъ Ѳерапонта. Отсюда пошли интриги, доносы. Однако въ теченіе первыхъ шести лѣтъ гоненія на старца еще не принимали крутого характера. Но съ теченіемъ времени дѣло стало принимать болѣе угрожающей оборотъ. Такъ еще къ начальному періоду относится запись нѣкой Паши Труновой, сестры Павла Трунова, старцева ученика. Она разсказываетъ, что однажды въ бытность ея въ Оптиной Пустыни, старецъ запретилъ ей придти къ нему на завтрашній день, т.к. «будетъ судъ» — «Кого же будутъ судить?», — спросила Паша. — «Да меня же», отвѣтилъ старецъ. На другой день слѣдователи допрашивали весь монастырь, но всѣ показанія благопріятствовали старцу. Это было начало. Но съ 1835 г. и особенно до 1836 г. гоненія усилились. Кромѣ всѣхъ ложныхъ донесеній, калужскій преосвященный получилъ еще черезъ московскую тайную полицію, анонимный доносъ съ обвиненіями по адресу старца и настоятеля. Говорилось, что послѣдній несправедливо оказываетъ скитскимъ старцамъ предпочтете передъ живущими въ монастырѣ и что скитъ причиняетъ монастырю большой подрывъ; и если онъ не уничтожится, то древняя обитель разорится и т. д. Слѣдствіемъ этого доноса было то, что настоятель былъ вызвать для объясненій. А старцу было запрещено носить схиму, т. к. онъ былъ постриженъ келейно, и строжайше запрещено принимать посетителей.