Перо и крест - Андрей Петрович Богданов

и читает свои труды перед народом, многих, как свидетельствовали его враги, увлекая за собой. Одно из первых его известных произведений - пламенное „Слово о многопотопном и прелестном пьянстве" (1619 - 1620 годы) [17]. Автору отлично знакомо это порочное увлечение, и, борясь с собой, он борется с опаснейшим общественным недугом, подхлестнутым Смутой и усиливавшимся под духовной диктатурой Филарета.

Помимо страха и пьянства Антоний Подольский обличает стихами и прозой блуд, пишет и говорит „О слабом обычае человеческом", призывая заботиться „О чести родителей своих", рассуждает „О прелестном сем и видимом нами свете и о живущих нас всех человеках в Новом завете", „О человеческой плоти", а позже - „О царствии небесном, Богом дарованном и вечном, и о славе святых". При богатом богословском „антураже" автор выступает, как правило, с позиций простой, народной правды, ищет в мире справедливости к человеку.

Произведения Антония отражают его глубокую образованность и высочайшее почтение к знаниям, собранным в книгах. „Предисловия многоразличные" были одним из особых направлений его творчества. В стихах и прозе он говорил читателям о ценности предлагаемых их вниманию книг, в том числе знаменитого Русского Хронографа, повествующего о мировой и отечественной истории, „философской книги Лавиринф" (перевода „Лабиринта мира" Яна Амоса Коменского), „Лествицы" Иоанна Лествичника [19].

Сама жизнь давала Антонию Подольскому материал для нравственных проповедей, и его произведения складывались в весьма поучительную картину русской жизни после Смуты. Недаром они многократно переписывались и даже в конце XVII века декламировались публично, проникали и в монастыри, и в частные дома, и даже в царский дворец. Это неудивительно - ведь нравственная позиция Антония выражалась ясно и конкретно, его стихи и проза становились предметным уроком человеческой нравственности.

Литератор не боялся, например, обратиться с обличением к видному государственному деятелю, который под покровительством высоких властей ограбил своего подчиненного, и потребовать вернуть награбленное20. Антоний обвиняет начальника в том, что тот одержим недугом корыстолюбия, что его, как идолопоклонника, неудержимо влечет к серебру и золоту. Это страшная болезнь, заставляющая людей губить своих братьев и свою душу, неотвратимо влекущая к адскому огню. Конечно, пишет Антоний, бог

Не повелевает никому никого осуждать,

Но ведь не возбраняет и злые нравы обличать!

Все мы по слабости своей грехотворители

И сего прелестного и суетного мира любители,

Каждый из нас своим грехом побежден бывает,

За это наказаний от Бога много получает.

Поэтому нужно друг друга поучать

И от злого дела отвращать!

О тебе, обращается стихотворец к начальнику, уже идет недобрая слава как о насильнике и грабителе, отнимающем у бедняков последнее, заставляющем людей проливать слезы, оплакивая безвинно обвиненных. Антоний не может понять, как позволяет себе такое образованный, хорошо знакомый со Священным писанием человек? В этом мире „многоковарный муж" оказывается правым, даже если и виноват, - но есть и высший суд! Не наноси себе „душевный вред", обижая сирот, призывает Антоний, ибо такое „злохристианство" не будет прощено.

Злодейство начальника возможно только при условии разложения „верхов". Смотри, говорит Антоний, о тебе никто не скажет доброго слова,

Кроме твоих друзей и любителей,

Таких же злых христианских томителей!

Они тебя по своему нраву весьма похваляют

И перед государем ложными словами защищают,

А христианству никак не помогают,

Но больше еще неправедными словами оклеветают.

И государь наш к тем словам их приклоняется,

А к христианству своему не умиляется,

Но еще более немилосердным становится.

Подбивший его на грех в рай не вселится!

Государь вновь ложным словам веру емлет,

А от бедных людей слов не приемлет,

Продолжает бездельно их отсылать

И на них же большую вину возлагать!

В этих условиях поэт может лишь просить начальника опомниться: „И к подручным твоим милость показать - у кого что взято, хоть немного отдать". Антоний красочно описывает бедствия человека, который „бедностью погибает и как ворон без крыльев между домов скитается… Бедность его всегда как ножом колет.

И ныне молю имеющуюся у тебя честность

Не восставать на его великую бедность

И милость тебе к нему свою показать:

Хоть мало что ему, бедному, отдать,

Чтоб ему, беспомощному, не погибнуть до конца,

А тебе заслужить милость от Создателя и Творца.

Если не послушаешь этого к тебе обращения -

Берегись от Бога вечного мучения!

Силен Бог за сирот своих мстить,

Творящему зло добра не получить!

Хотя и сам Божественного писания разумеешь,

Нрава своего и привычек унять не умеешь.

Лют, воистину лют человеческий нрав,

Добро тому, кто ни к кому не лукав,

Еще больше тому, кто никого не обидит,

И всегда Божественное писание видит,

И все исполняет по писания речению,

И не исхитряется к человеческому мучению!

Стихотворец не первый, кто пытался обратить начальника на праведный путь. Антоний знает об этом:

Слышал, что некто из друзей твоих к тебе писал.

Чтоб ты от такого своего нрава и обычая отстал -

И ты ни за что слов его не слушаешь,

А горести христиан как мед кушаешь.

Автор понимает, насколько трудно человеку переменить свой нрав и поведение, тем более что сам хорошо знаком с растлевающими душу отношениями в системе власти, в частности в приказах (центральных ведомствах России XVI - XVII веков). Там

Мзда и у самых мудрых очи ослепляет.

Нас же с тобой неудивительно ослепить,

Поскольку мы в обычных чинах поставлены быть.

Однако ты ум и смысл собственный имеешь,

И Божественное писание разумеешь,

И отличаешь доброе от худого:

Потому не держи обычая злого!

Ранние российские бюрократы еще не настолько закостенели в злодействе и эгоцентризме, чтобы на них не могло воздействовать произведение нового для того времени искусства стихотворной речи. Как ни странно может показаться современному читателю, но начальник-грабитель, получив послание Антония, по-видимому, вернул награбленное сторицей. По крайней мере, Косой, за которого просил поэт, вскоре стал богат, продвинулся по службе, приобрел влияние при дворе. Следующее стихотворное послание Антония показывает, что из этого вышло.

Возвысившись, Косой прямо-таки „бесовской", „безумной гордыней усвирепел". Антоний был поражен, как быстро переменился этот образованный, хорошо знакомый со Священным писанием человек. Косой не только гнушался своим благодетелем, но насмехался над ним, всячески поносил, обращался как со псом и звал к себе только для того, чтобы унизить. Моральную проповедь Антония, оказавшую ему такую помощь, Косой презрительно называл юродством. В отличие от своего старого начальника-грабителя, выскочка не мог оценить идею честной бедности, которую проповедовал стихотворец. Общение с ним, пишет Антоний,