Когда она искушает - Габриэль Сэндс

Мы заметили его только после того, как уже тронулись, пока вытирали мокрые руки об одежду. Он сидел в углу, широко расставив ноги, его кожаные туфли блестели. Имоджин напряглась рядом со мной. Каким-то образом он заметил это незначительное движение. Это заставило его улыбнуться и спросить наши имена.

Почему я ответила ему, не подумав?

Наивная.

Глупая.

Я закрываю лицо ладонями и плачу.

Вот что происходит всякий раз, когда я позволяю себе вспомнить, как быстро все может развалиться.

Дождь заглушает мои крики, безжалостный и равнодушный к страданиям, которые он приносит. Чего только не сделала бы я, чтобы стереть прошлое, стереть его, как конденсат на зеркале в ванной. Но для этого нет никакой хитрости.

Возможно, единственный способ избавиться от боли — пройти через нее. Я не позволяла себе ничего чувствовать с тех пор, как умерла Имоджин, и чувства накапливались. Чем больше я их откладываю, тем сильнее они будут расти. Даже сейчас их сила заставляет меня съеживаться. Моя грудь содрогается от рыданий, и я боюсь, что она может сжаться.

Боковая лампа включается, и кровать опускается.

Я вздрагиваю и толкаюсь в угол кровати, когда встречаюсь с парой лазурных глаз.

Джорджио наблюдает за мной, между его густыми бровями прорезается глубокая морщина. — Я слышал, как ты плачешь.

Я вытираю щеки тыльной стороной ладони, мой взгляд устремлен к окну.

Его собственный направлен туда же.

Он смотрит на него какое-то время. — Ты не любишь, когда идет дождь.

Я слегка качаю головой. Я должна что-то сказать, предложить объяснение, но я не могу. Заставить мои губы двигаться сейчас кажется самой сложной задачей в мире.

— Ты хочешь побыть одна?

Наши взгляды сталкиваются, и я молюсь, чтобы он почувствовал слова, которые я не могу произнести. Пожалуйста, не уходи. Здесь с тобой не так громко.

Через мгновение он кивает.

Заметив стук моих зубов и дрожь, пробегающую по моему телу, он еще больше нахмурился. Я чувствую себя жалкой. Кто, черт возьми, боится дождя? Это не логично, но моему телу, кажется, все равно. Стойка кровати впивается мне в спину, когда я прижимаюсь к ней своим свернувшимся телом.

— Иди сюда, — мягко говорит он, поднимая одеяло и жестом приглашая меня вернуться под него.

Я кусаю губу. С некоторым усилием мои конечности расцепляются, и я проскальзываю под одеяло, придвигаясь к Джорджио. Он укрывает меня, убирает прядь волос с моего лица и смотрит на меня сверху вниз.

Тени танцуют вокруг нас.

— Почему? — он спрашивает.

Я закрыла глаза. Что-то внутри меня побуждает меня признаться, но, когда я пытаюсь заговорить, у меня не выходит ни звука.

Он медленно выдыхает, его взгляд скользит по моему дрожащему телу. — Тебе все еще холодно. — Его ладони скользят по внешней стороне моего тела, но одеяло слишком толстое, чтобы я могла почувствовать жар его прикосновения.

Холод в моих костях настолько глубок, что я боюсь, что даже кипящей ванны не будет достаточно, чтобы вывести его. — Я-я замерзаю.

Джорджио проводит пальцами по волосам и на мгновение выглядит противоречивым, как будто взвешивает несколько вариантов.

Когда по мне пробегает сильная дрожь, он, кажется, принимает решение.

Он поднимает одеяло и залезает под него, устраиваясь позади меня.

Что!?

Мир наклоняется вокруг своей оси, пока мой разум пытается осмыслить то, что только что произошло.

Боже мой.

Он молча переворачивает меня на бок, притягивает к своей обнаженной груди и тянется, чтобы выключить прикроватную лампу. Затем он засовывает свою тяжелую руку под одеяло и кладет ее на впадину на моей талии.

— Что ты делаешь? — Я выдыхаю, наконец, обретая голос.

— Согреваю тебя, — хрипло говорит он, уткнувшись подбородком в мою макушку. Его подобная печи грудь прижимается к моей спине, его бедра на одной линии с моими.

Моя задница практически у него на коленях.

Он поглотил меня.

Я делаю крошечные вдохи через рот, пытаясь успокоиться. Он проводит ладонью вверх и вниз по моей руке, и мне требуется мгновение, чтобы понять, что он все еще пытается согреть меня.

Я уже согрелась. Это официально. Джорджио — самый эффективный обогреватель в мире.

— Лучше? — спрашивает он по прошествии некоторого времени.

— Да.

Он не уходит. Не прекращает своих нежных ласк по моей руке. В конце концов, мой пульс начинает замедляться, и я чувствую себя в достаточной безопасности, чтобы закрыть глаза.

Джорджио меняет позу, и я чувствую, как его следующие слова летят по моему затылку. — Скажи мне почему.

Я сглатываю. Мне легче говорить, когда я не смотрю ему в лицо. — В тот день, когда это случилось, шел дождь. День, когда умерла Имоджин.

Движение его руки замедляется. — Твой друг.

— Да. Теперь, когда идет такой дождь, у меня возникает реакция. Я не могу это контролировать.

— Воспоминания?

— Я вижу это как фильм в своей голове. Последовательность событий с того момента, как мы стояли в вестибюле, до секунды, когда она умерла. Думаю, она поняла, что что-то не так, когда увидела Лазаро в машине. Она взяла мою руку и крепко держала ее. Прямо перед тем, как он выстрелил в нее, она очень сильно сжала мои пальцы, а затем давление просто исчезло. Ее смерть была тактильной. В один момент она была такой живой, а в следующий она была мертва.

Низкий всхлип вырывается у меня. Джорджио притягивает меня ближе, словно хочет погрузить в свое тело, и его губы касаются моего затылка. — Дыши. Я понял тебя. Это все просто призраки. Однажды они уйдут.

Его грудь расширяется, а затем сжимается. Я моделирую темп своего дыхания в соответствии с ритмом, который он задает, и вскоре мы движемся в тандеме. Удивительно, как утешительно, когда тебя вот так держат. Я сама справлялась со всеми своими предыдущими паническими атаками.

— У тебя есть призраки? — Я спрашиваю.

— Да, — говорит он.

— Твои остались?

Его голос дрейфует по моему позвоночнику, когда он говорит: — Некоторые. Некоторые до сих пор приходят время от времени.

— Иногда я вижу Имоджин ночью в тени, — признаюсь я.

— Чем она занимается?

— Ничем. Она просто смотрит на меня с пулевым ранением в голове. Я бы хотела, чтобы она что-нибудь сказала, но она никогда этого не делает. Я пытаюсь поговорить с ней, но в ответ слышу только молчание. Молчание, звенящее обвинением.

Я слышу, как он делает долгий вдох.

— Ты убивал людей, не так ли?

— Да.

— Много?

— Я Казалези, — говорит он вместо ответа, и я не требую от него подробностей. Все относительно, я полагаю.

— Это твои призраки?

— Нет. Моя совесть