Ложь во спасение - Наталия Вронская

— К брату Кириллу, я сказал! И смотри у меня, Иван! — оборотился Филипп к дворецкому. — Чтобы все сделал, как я велел!

— Да уж будьте покойны, барин! Все сделаем…

— Что это с нею? — Мать Ефимия склонилась над бесчувственною Нелли.

— Вот! Любуйтесь! — Сусанна напустила на глаза слезы. — Ваш братец Филипп Илларионыч довели-с…

— Это она от… — Монахиня не решилась произнести слово «яд».

— Именно, это с нею от отравы сделалось. Знамое ли дело — каждый день жену травить потихоньку. Вот она и обеспамятела…

Мать Ефимия подняла глаза на Сусанну:

— Ой ли? Не мог Филипп такого со своей женою сотворить! Он не убивец какой, а человек мирный.

— Хорош мирный человек! — зашипела Сусанна. — Офицер бывший, сколько на его совести жизней, а? Одной ли больше, одной меньше…

— То война, а то — жену родную извести!

— Большая разница для Филиппа Илларионыча!

— Разница!

— А вот и нет… Матушка, да что вы в самом деле? Уговор у нас с вами был?

— Был.

— Так вот извольте падчерицу мою принять. А уж как она очнется, так сами от нее все и узнаете, — усмехнулась Сусанна, про себя подумав, что когда Нелли очнется, то она вовсе ничего не сможет никому рассказать по причине полного беспамятства, ибо чухонское зелье, как было обещано, напрочь у человека память отшибает. — Ежели вы насчет денег беспокоитесь, то вот вам и деньги. — Она протянула монахине увесистый кошель.

— Может, ее сестру позвать? — с сомнением произнесла мать Ефимия. — Глядишь, она скорее опамятуется…

— Нет! — резко воспротивилась Сусанна. — Этого делать вовсе не надобно.

— Отчего ж не надобно? Родная кровь, опять же утешение может преизрядное подать сестра Устиния.

— Нет, матушка. И позвольте мне настаивать на том, что сестры пока видеться не должны.

Настоятельница взглянула на Сусанну:

— Что ты так тому противишься, дочь моя?

— Стало быть так надобно!

— Ну, будь по-твоему… — В сущности, матери Ефимии было все равно, как поступить.

Подозревая все же тайный и недобрый умысел в Сусанне, она положила не торопиться и поступать исходя из обстоятельств.

Нелли была тотчас перенесена в одну из уединенных келий. К ней приставили сестру-лекарку, которой было велено никаких усилий не употреблять, но когда Елена придет в себя всячески ей в оном поспособствовать и ничего не сообщать о том, что с ней произошло, если начнет она спрашивать.

Стены… Потолок каменный… Будто уже все было, будто она все это видела… Да как низко, над самым лбом стена, ажно дышать нечем: вот-вот завалит, задушит, злодейка-стена…

Нелли застонала. Кто-то склонился над ней: лик бледный, плат черный, голосок тихий, а глазки любопытные, живые, ровно мышки мечутся по клети…

— Ты кто? — шевельнула губами Нелли.

Вот диво: голоса будто и нету вовсе!

— Сестра Федосья, — молвили серые губы, а глазки заблестели еще больше.

— Где это я? — шепнула Нелли.

— А ты не помнишь ли сама, касатка?

— Нет, не помню, — покачала головой Нелли после долгого раздумья.

— А как ты попала-то сюда? Неужто не помнишь? — Сестра Федосья склонилась еще ниже над Нелли.

— Нет… — еще раз молвила Нелли.

— Болезная, сиротка обиженная… — запричитала монахиня.

«Ничего не помню, а стены помню… Разве такое может быть? — подумала Нелли. — А звать меня как?..»

Вовсе ничего в голове не было, ну ни единой мысли!

— Скажи мне, Христом-Богом тебя молю, кто я? — Нелли стиснула руку монахини.

— Нет, не велено мне… — покачала головою сестра Федосья.

— Отчего не велено? Кем не велено?

— Они сами придут и все тебе скажут, касатка… Страдания твои уменьшатся, милая… А пока терпи! Господь терпел, и нам велел… — певуче прибавила она.

Нелли запрокинула голову и закрыла глаза. Минут десять пролежала она без движения, но вспомнить так ничего и не смогла… Тут заскрипела дверь, раздался шепот новых голосов:

— Ну, как она? — шепнул молодой голос.

— Да, кажись, в себя пришла. — Это была сестра Федосья.

— Помнит что али нет? — То был уже другой голос.

— Нет, вовсе ничего не помнит…

— Что за яд такой? Не убивает, а память забирает, — молвил все тот же голос.

— Особое, видать, зелье! Небось иноземное, а чего от братца вашего ждать? Он по землям иным много ходил… — вступил в беседу молодой голос.

— Ну-ну! Ты про брата моего помалкивай, не то…

— Не то что?

— Не здесь о том говорить, дочь моя…

— Верно, матушка, не здесь, — согласился молодой голос.

— Пойдем покуда отсюдова. А ты, сестра Федосья, будь при госпоже неотлучно. Глаз с нее не спускай! — приказал второй голос.

— Да, матушка, — покорно согласилась Федосья.

Дверь скрипнула и вновь затворилась. Нелли так и не приоткрыла глаз. Ах, что за знакомые голоса! И что за напасть — ничего вспомнить силы нет…

— Барин твой где? Где барин Кирила Илларионыч?

— Не могу знать! Никак не могу знать!

Филипп пробежался по анфиладе комнат дома брата. За ним, как привязанный, семенил камердинер Кирилла.

— А давно ли его нету?

— Уж два дни, как уехали-с.

— И без тебя? — Филипп оборотился к слуге и пристально уставился ему в глаза.

— Без меня! — истово заверил его тот. — Вот без меня, и все тут! А я еще говорю барину Кириле Ларионычу: мол, дескать, как же вы без меня-то? А он мне молвит так: дело-де срочное, и мне никто не надобен, сам управлюсь!

— Так, — Филипп остановился. — Сам, говоришь, управится?..

Что же за дело такое тайное, что брат без слуг уехал? Неужели первая догадка верна? Неужели это связано с Нелли?.. Но как? Каким образом? При чем тут Сусанна Петровна? Почему Нелли, как уверяет прислуга, была бесчувственной увезена своей мачехой?

Мысли одна за одной мелькали в голове у Филиппа. Ни одной верной среди них, как видно, не было. Что же теперь делать? Домой бежать или здесь оставаться?

— Ну а когда вернется брат мой, сказал? Что обещал-то? — Филипп вновь обернулся к камердинеру.

— Сказали, что, когда вернутся, не знают, но по всему выходит, что будут скоро, — заверил слуга.

— Это отчего ты знаешь?

— Ну, Кирила Ларионыч сказали, что ежели вернутся не скоро, то на другой же день пришлют эпистолу о том, что уезжают. А коли эпистолы нету, так, стало быть, сами скоро вернутся. Вот-с!

— Ну, что же… Я его тогда здесь и подожду, — заявил Филипп.

Вслед за такими словами он уселся в кресло посреди гостиной и велел оставить его одного. Филипп приготовился к длительному и томительному ожиданию, но Кирилл не заставил себя долго ждать. Он явился, не прошло и двух часов после прибытия брата в его дом. Увидев Филиппа в своей гостиной, Кирилл побледнел, растерялся, чуть было не кинулся бежать, но вовремя спохватился. Филипп же, заметя метания брата, медленно поднялся на ноги и сказал: