Искатель. 1982. Выпуск №3 - Андрей Серба

— Но мне обязательно нужно!

— Сядьте, пожалуйста, на место!

Загадочно улыбаясь, Гостев поманил ее пальцем, наклонился к аккуратно причесанной головке, слабо пахнущей тонкими духами, и, разделяя слова, четко произнес:

— Восемь… семнадцать… восемьдесят!..

Юрий ТИХОНОВ

СЛУЧАЙ НА ПРОРВЕ

На следующий день утром Вершинину позвонил окуневский участковый Позднышев и сказал, что направил к нему какого-то человека, с которым необходимо переговорить по интересующему Вершинина вопросу.

В ожидании посетителя Вершинин пытался дописать обвинительное заключение по одному из трех дел, захваченных из районной прокуратуры, но не давал покоя звонок Позднышева. Наконец его мысли прервал толстый человек с маленькой головой, боком протиснувшийся в дверь.

— Я из Окунева, — представился он, вытирая платком лоснящийся лоб. — Архип Никитич Фролков.

Вячеслав с интересом разглядывал посетителя. При всей своей неуклюжести он двигался довольно энергично и с любопытством скользил черными глазами-бусинками по кабинету.

Вершинин вежливо усадил толстяка в кресло и выжидающе замолчал.

— Вот, — Фролков положил на стол какой-то конверт. — Позднышев велел отдать вам лично в руки.

Вершинин недоуменно взял его и прочитал выведенную корявым почерком надпись: «Р…екая область, Динский район, пос. Сосновый, учреждение п/я 6036, Купряшину Федору». Обратный адрес не указывался.

— Откуда оно у вас? — поинтересовался он у Фролкова.

— Я в райцентре работаю, а живу в Окуневе, — охотно приступил к рассказу толстяк, — каждое утро электричкой на работу езжу. Сегодня из дома выхожу, глядь, старая Купрящиха прямо ко мне: «Ты, говорит, Архип, в поселок собрался, так выручи, христа ради, брось письмо Федьке где-нибудь там», а сама между тем по сторонам зыркает, не наблюдает ли кто за нашим разговором. Я ей, значит, отвечаю: «Ты бы, старая, лучше на почте опустила, все верней, а то забуду еще бросить». А она на это опять: «Ты уж постарайся, Архипушка, не забудь. На нашей почте оно еще ден пять пролежит, а Федька-то у меня скоро выйти должен, тогда получить не успеет». Взял я ее письмо, отказывать старухе неудобно, и пошел прямиком к разъезду. Иду и думаю, чего это она так по сторонам оглядывалась, будто боялась кого. Тут меня как обухом стукнуло. Пелагея-то моя, как позавчера с работы вернулась, нарассказывала мне, как с области прокурор приезжал главный, обыск у них в старом доме делал, пистолет разыскал. Я смекаю — неладно здесь, неспроста бабка письмо мне в руки передает — и к участковому Позднышеву. «Так, мол, и так, Алексей Федотыч», — докладываю, письмо показал. Вижу, глаза у него разгорелись, ну, думаю, в кон попал. Потом с разъезда вам позвонили, — закончил он, тяжело отдуваясь, и жадно посмотрел на запотевший графин.

— Пейте, пожалуйста, пейте, — спохватился Вершинин, придвигая графин.

Когда вода из третьего стакана исчезла в горле толстяка, он любовно погладил рукой по животу и застыл, ожидая вопросов.

— Так, — протянул Вячеслав, ощупывая конверт, — надо бы протокол добровольной выдачи составить.

— Стоит ли? — сразу поскучнел тот. — Я ведь от души принес, помочь хотел, а тут протокол.

«Федьки боится», — сообразил Вершинин.

Составив — короткий протокол, он передал его для подписи Фролкову.

— Кстати, скажите, много ли окуневских ездит на работу в город или в поселок? — поинтересовался Вершинин, пока тот внимательно изучал протокол.

— Да треть села, наверное. Электричка ходит постоянно, езды сорок минут, вот многие и ездят. Молодежь в основном.

— Вы-то себя тоже к молодежи причисляете?

— Я другое дело, — не очень охотно отозвался Фролков. — У меня другие обстоятельства.

— Какие же, если не секрет?

— Наверно, к делу они отношения не имеют.

— Не буду настаивать, Архип Никитич, вы и так нам большую помощь оказали, но все-таки разрешите задать еще один вопрос. Почему именно вам Купряшина передала письмо, именно вам доверила свою тайну, а не кому-нибудь другому из односельчан?

— Знает она меня давно… — последовал не совсем уверенный ответ. — Ну и… — он смущенно замолчал.

— Что и?..

— Судим я был несколько лет назад, два года отбыл за растрату… заготовителем от райпотребсоюза на селе работал, недостача вышла, и все такое… Вот она и подумала, наверно, что ворон ворону глаз не выклюет. И напрасно, — внезапно озлобился Фролков. — Кто ее Федька? Вор, грабитель, убийца. Таких и сам ненавижу, а я случайно туда попал, по глупости. — Он с вызовом посмотрел на Вершинина.

— Успокойтесь, пожалуйста, Архип Никитич, я и в мыслях о вас ничего плохого не имел и далек от того, чтобы всех под одну гребенку мерить.

Пока Фролков рассказывал о себе, Вячеслава не оставляла мысль о том, что он уже слышал однажды об этом человеке.

— Я и сам этих живоглотов не люблю, в колонии от них порядочные люди натерпятся, не дай бог. Чуть что, сразу норовят ударить, — вновь дошел до его сознания голос толстяка. — У меня утопленница та несчастная до сих пор перед глазами стоит. Да еще одного почти на моих глазах электричка зарезала. Тоже страху натерпелся.

«Все правильно, — с облегчением вспомнил Вершинин, — это же тот самый Фролков, на глазах у которого погиб путевой обходчик».

— Свирина, что ли, Николая? — желая проверить себя, быстро спросил он.

— Его-о-о! — удивленно протянул Фролков, покачивая головой. — Ну и контора у вас, все знаете. А может, вы окуневский сам?

— Нет, — рассмеялся Вершинин. — Просто вспомнил по аналогии. Ну и как, страшно было?

— Не говорите. Я тогда несколько ночей не спал. Вспомню, как его измолотило, жуть берет.

— Вы тогда в тамбуре вагона никого постороннего не заметили? — больше для очистки совести поинтересовался Вершинин.

— Признаться вам, — сконфузился собеседник, уже не удивляясь осведомленности следователя, — я перед тем в вокзальном ресторане пару стопок пропустил, а в дороге закемарил. Укачало меня. Кольку Свирина я видел, заметил, что под мухой он был здорово, но проглядел, как он в тамбуре оказался. Проснулся от резкого толчка, даже носом о противоположное сиденье клюнул. Оказалось, стоп-кран сорвал односельчанин наш, Усачев, переехал он потом от нас, когда жена у него померла. Смотрим с ним — на полу в тамбуре фуражка лежит Колькина, а больше подозрительного ничего. Выпал он по собственной глупости.