Совсем недавно… - Евгений Воеводин

Курбатов ожидал увидеть Хиггинса таким же вялым, подавленным неудачей, каким был Скударевский. Однако Хиггинс вошел в кабинет полковника Яроша и сел, всем своим видом стараясь показать, что ему абсолютно всё равно, где сидеть — в ресторане за столиком или в кабинете следователя. Курбатов, стоявший позади Яроша, отметил ту развязность, с какой Хиггинс закинул ногу на ногу и взял без разрешения папиросу из полированного ящичка на столе Яроша. «Рисуется, — подумалось ему, — набивает себе дену. Нелегко же дается ему эта рисовка. Это от отчаяния, вялость наступит после».

— Начнем игру? — спросил Хиггинс.

— Вас привели сюда не играть.

— Значит — на чистоту? — он нервно усмехнулся. — Не всё ли равно, как пойти в расход — после исповеди или не исповедуясь.

Курбатов снова подумал: хитер, да весь как на ладошке.

Ярош ответил Хиггинсу, словно подхватив мысль майора:

— А на что вы рассчитывали, когда шли? Не на то, надеюсь, что мы дадим вам домик за городом и грядку с тюльпанами?

— Я американский подданный. Вы не имеете права, в конце концов, применять ко мне ваши законы. Я случайно очутился у вас.

— Вы всё-таки начинаете игру, Хиггинс? Ну, хорошо, предположим, вы случайно попали в страну, пограничную с нами, ведь вы приехали туда в качестве миссионера? А как вы оказались в Советском Союзе? Объясните.

— Я заблудился. На лодке поехал ловить рыбу. Это было еще до рассвета. В тумане потерял направление, пристал к берегу и… попал к вам.

— Что ж, почти правдоподобно. Только вот вашей лодки мы не нашли. Видимо, ее кто-то увел обратно. На это что скажете?

— Вот уж не знаю! Течением, вероятно, унесло.

— Нет, это не пойдет. Течение на озере слабое, и — вдоль советского берега… Не сходится, Хиггинс! Тем более, что вы прошли по ручью… Кстати, вот ваша карта, лупа, компас. Это же ваши вещи? Как же вы могли заблудиться?

Хиггинс недовольно и недоверчиво повертел в руках свой компас:

— Да, да, это действительно мои вещи. Но я не умею пользоваться ни компасом, ни картой. Когда сошел на берег, то попросту выкинул их.

— Пусть будет так, хотя и наивно. А почему вы не пошли прямо в сельсовет, или на заставу, или в любой населенный пункт и не заявили, кто вы и откуда?

Хиггинс молчал, разглядывая свои аккуратные ногти, потом он глуповато и в то же время стыдливо сказал:

— Мне захотелось посмотреть, как живут русские. Я думал воспользоваться подвернувшимся случаем…

— Это что же, опять случайность? И также вы случайно зашли на телеграф и дали телеграмму случайному знакомому?

— Я никому никакой телеграммы не посылал.

— Хиггинс, ну к чему так смешно врать? Или вы хотите сейчас узнать свой почерк на бланке? Правда, телеграмма подписана женским именем, но почерк-то ваш!

— Ладно, я согласен кончать игру. Видно, вы следили за мной от самой границы. Но я деловой человек и знаю, что мои сведения вам нужны.

Курбатов усмехнулся.

Ярош взял чистую бумагу. Первый вопрос, заданный Хиггинсу, касался его прошлого, и он рассказал о нем бегло. Трудно было по этому ответу судить о Хиггинсе как о старом и опытном разведчике.

— Вы скромничаете. Почему бы вам не рассказать о своих похождениях в Праге и Эльблонге?

Хиггинс почувствовал, что они знают о нем много, слишком много, и действительно, чего доброго, дело кончится плохо. Он побледнел; эта внезапная бледность не скрылась ни от Яроша, ни от Курбатова.

— Расскажите, почему вы пришли в ресторан «Северный»?

— Полковник Роулен сказал, что я должен встретиться с официантом. Никодимом Сергеевым. О том, что эта встреча состоится, полковник узнал недавно. Сигнал был дан из Солнечных Горок объявлением в районной газете.

— Зачем вы приехали?

— Установить связь с группой.

— И только?

— Да.

— Мы не так наивны, Хиггинс, ради одной связи вас не стали бы посылать.

— Нет, я ничего не должен был делать сам. Я отказался от всяких дел, с делами легче проваливаются.

— Ну, такие «бездельники», как вы, у нас тоже не особенно-то долго гуляют. У вас были задания группе?

— Нет, не было.

— Хорошо. Что вы знаете о группе, с которой вы должны были связаться?

— Ничего. Ровно ничего. У меня был адрес ресторана.

— Но вы там никого не нашли. Что вы делали дальше?

Хиггинс послушно рассказал, как он пришел в обувной магазин и получил там адрес. Хиггинс юлил. Он говорил то, что, по его мнению, было уже раскрыто. В остальном он решил запираться, отнекиваться. «В конце концов, — думал он, — должен же я приберечь что-нибудь на крайний случай, глупо было бы выложить им всё сразу». Курбатов дослушал ответ и, выйдя из-за стола, остановился перед Хиггинсом.

— И вы решили поехать к ночи… — начал было Курбатов, но, заметив мгновенный испуг в зрачках Хиггинса, оборвал себя и проверил, что же он сказал такое особенное, отчего Хиггинс мог испугаться, но так и не нашел, и решил, что лучше всего будет поддержать этот испуг. — Говорите правду, Хиггинс!

Уж не было больше развязного Хиггинса. Весь опустившийся, он напоминал сейчас Курбатову виденных им еще в детстве кукол в заезжем театре: только что кукла играла, хлопала в ладоши, пела, плясала, и вот после представления она лежит, прислонившись к ящику, недвижимая и немая. Хиггинс с трудом разжал рот и попросил воды. Звягинцев подал ему стакан, и тот выпил его залпом; крупные капли, стекая по подбородку, падали на лацкан пиджака, за ворот, он не замечал этого.

— Но я… Я всё-таки не знаю группы. Я знаю одного только О’Найта, мы с ним учились вместе… Я ехал к нему.

Только тут Курбатов догадался, в чем дело, почему сказанная им вскользь фраза так испугала Хиггинса, и все прежние раздумья словно бы озарились сразу; сразу всё встало на свое место.

«Вы решили поехать к ночи?» — спросил Курбатов; ну да, ночь по-английски «Найт». Что ж, это случайность, но она закономерна, в конце концов, если разобраться… Нет больше Васильева, нет больше фон Белова, прибалтийского немца, есть О’Найт, американец, двойной шпион; так и запишем.

Так вот почему они затаились на время войны и начали «раскачиваться» только несколько лет спустя! Американец не стал работать на немцев, он ничего не объяснил ни Скударевскому, ни остальным, надо думать. Он попросту приказал им осесть до лучших времен. Эти времена пришли, но не было связи, резидентуры, постоянного руководства из одного центра, быть может — денег.

Ярош прервал допрос и приказал отвести Хиггинса. Когда за Хиггинсом захлопнулась массивная дверь, полковник повернулся к Курбатову:

— Вы уже, должно быть, тоже поняли, в чем дело. Начнем с того, что мы нашли не группу немецких разведчиков, а группу немецких, ныне американских разведчиков, которую возглавлял и возглавляет американский шпион. Начнем с того, что он, руководитель группы, уже обнаружен…

Он ходил по кабинету, заложив руки за спину, и думал. Когда раздался телефонный звонок, Курбатов досадливо поморщился:

— Ну, что там?

Трубку взял Ярош:

— Что?.. Майора Курбатова?.. Да, здесь, сейчас даю. — И, протягивая трубку, пояснил: — Вас из милиции.

Голос был незнакомый:

— Товарищ майор? Здравствуйте, с вами говорит Карташев, из угрозыска. Вы интересовались неким Войшвиловым…

— Да, да, интересовался…

— Так вот, мы обнаружили тело Войшвилова. Он утонул в Щучьем озере, возле Мошкарово…

— Утонул? — Курбатов положил локти на стол. — Кто вел следствие?

— Молодой, но опытный в общем работник, затем майор Палиандров, медицинский эксперт.

— Когда его обнаружили?

— Вчера вечером. Поблизости, в камышах, найдена рубашка с номером воинской части. Майор Палиандров говорит, что это может быть и убийство. В его практике был случай, когда человеку накинули на голову рубашку и — под воду.

— Спасибо большое, что позвонили… — Курбатов бросил трубку на рычаг и резко разогнулся. Под скулами у него ходили крепкие круглые желваки, словно бы он жевал что-то вязкое, липкое, неприятное.

Глава седьмая

О том, что Ратенау исчез и вот уже несколько дней его не видели на заводе, что дома его тоже нет, — обо всем этом Козюкин узнал позже и совершенно случайно. Его вызвал к себе директор — его и нескольких конструкторов. В кабинете по обыкновению было людно, директор, одной рукой что-то подписывая, другой прижимая трубку к уху, сумел только кивнуть Козюкину и глазами указать на свободный стул. Это означало: будет беседа.

Однако, когда он бросил трубку обратно на рычаг, какой-то незнакомый Козюкину мужчина положил перед директором папку и раскрыл ее: там лежали бумаги на подпись, накладные, ведомости — сложный и стройный бухгалтерский мир, требующий к себе немедленного внимания.

Когда незнакомец с папкой ушел, Козюкин равнодушно, без всякой задней мысли, спросил: