Златорогий череп - Бабицкий Стасс

Мармеладов миновал ветчинный угол, облизываясь на копченые окорока, потом будку подметочных дел мастера, – его молоток издалека слышен, будто дятел по дереву стучит, – и вышел к галантерейщикам. Приметил со спины торговца, блестящего лысиной, подошел ближе – рассмотреть. Но уже по голосу понял, что ошибся. Такой сочный бас подделать невозможно, вон как раскатывает:

– Мыльный шар-р-р за пятак. Никто таких не предложит. Бер-р-ри!

И годами намного старше Ираклия будет. Рядом с ним переминался с ноги на ногу мужичок в сивом кожухе.

– Мне бы подешевше? Можно’ть?

– А то! Можно’ть и вовсе задарма.

– Эт как?

– Насыпь золы в чугунок, вскипяти с водой да в печи р-р-распарь.

– Не. Эт пусть деревенские щелоком моются.

– Вот и я говорю: бер-р-ри мыло Невского товарищества. Девять гер-р-рбов на одном куске оттиснуто! А стоит всего два алтына.

– Не. Я лучшей у Брокара огурца возьму.

– Не советую. Один пер-р-репутал и закусил таким огурчиком и пузыр-р-ри из ушей полезли. Насилу спасли!

Последние слова он кричал уже в сивую спину, раздраженно фыркая. Повернулся к соседу, пожилому купцу, сидящему среди отрезов с веселенькими ситцами.

– Пр-р-редставь, Нилыч, французик этот ломает всей Москве прибыток. Помнишь, он пару лет назад удумал – за целковый косметический набор отдавал? Помада-духи, мази всякие.

– Ну, дык. Очереди стояли ажно до биржи. Полицию три раза звали, ибо дрался народ за эти наборы.

– А теперь, сучий потр-р-рох, зверей из мыла нарезал. «Покупай собак, котов, любых цветов!» – передразнил он зазывалу. – И ещё огур-р-рцы зеленые продает, каждую пупырышку на них видно. А хуже всего то, что эта кр-р-расота стоит копейку!

– Копейку? – ахнул Нилыч. – Разорится же ж!

– Ох, если бы… Он этих копеечных мыл за год на мильен пр-р-родаст, – лысый заметил интерес в глазах прохожего и метнулся к прилавку. – Мыло чер-р-рное, из самого Петер-р-рбурга.

– А кокосового нету?

– Нету. Вот, Шуйское бер-р-ри! Самое отменное.

– Моя хозяйка кокосовое любит. Остальные, грит, противны-я.

– И этот к Брокару ушел, – посетовал купчина. – Да я и сам, пр-р-ризнаться, по пути домой загляну к супостату. Куплю для младшенькой зайца р-р-розового.

Сыщик зашагал дальше. Мимо длинного ряда, где продавали гармони.

– Черепашка! Самая мизерная! Легчайшая на вес. Убедись-ка, – юнец в нанковой тужурке спрятал инструментик в карман штанов. – Завсегда с собой носить удобно.

– Гармошка-сапожок, – кинулся наперерез широкомордый дядька. – Смотри, парень, красная. На свадьбе наяривать!

Тут он и впрямь сыграл что-то залихватское, а после притопнул ногой.

– Однорядка! Вологодская! – выкликал третий, не вставая с насиженного места. – За шесть с полтиной!

На второй этаж вела лестница, словно бы пережившая артобстрел. Только вместо ядер сюда целый день летели червивые яблоки, гнилые апельсины, битые яйца, квашеные помидоры, капустные листья и прочая ботва. Пахло здесь не так приятно, как у парфюмеров, все морщились и ускоряли шаг. Сыщик, зажимая нос, взбежал наверх и столкнулся с детиной в красном кафтане. Тот даже не заметил, продолжая скандалить:

– Это что? Граждане, родненькие, вы гляньте! Нет, вы гляньте, гляньте…

Люди боязливо вытягивали шеи, но подходить не отваживались. Верзила потрясал большой сырной головой, разрезанной пополам.

– Это, по-вашему, сыр? – спросил он Мармеладова, стоящего ближе всех.

– Сыр.

– Хороший, швейцарский, – поддакнул торговец, растирая покрасневшее ухо.

– Да какой же тут сыр? – изумился кафтан. – Сплошные дырки. Полпуда взял, а там целые пещеры выжраны. Мыши погрызли? Или сам исковырял?

Толпа замерла в сладко-трепетном предвкушении потасовки. Продавец, уже получивший затрещину, отодвинулся и спрятался за спину сыщика.

– Разве я за дырки платить должон?! А?

– Не должон! – зашумели зеваки.

– Слыхал, нехристь? Гроши верни! – амбал шмякнул оба сырных полукруга на прилавок. – Ну или того…

– Ч-чего?

– Сыру нормального дай.

– Эт можно-с! – воспрял духом бакалейщик.

– И чтоб никакой иностранщины!

– Извольте-с. Наш, костромской. Наиприятнейшего вам аппетиту!

Детина отломил изрядный кус от сырной головы, осмотрел пристально, понюхал, шевеля ноздрями, и остался доволен.

– Теперь в расчете!

Торгаш ухмыльнулся, радостно потирая руки. Швейцарский-то куда дороже отечественного, так что выгода на его стороне. А дырки можно в ресторацию продать, там орава посетителей сметет все, что подадут на стол, не моргнув глазом.

Сыщик добрел до центральной площадки второго этажа, расчищенной от торговых мест. Митя и доктор уже ждали его там.

– Мимо! – крикнул почтмейстер издалека.

– Похоже, затея с картой увела нас по ложному следу, – Мармеладов вытащил пистолет из шляпы, разрядил и спрятал в карман.

– От всей этой прогулки я весьма проголодался, – признался Вятцев. – Мы сегодня не обедали, а уже ужинать пора. Где же коробейники?

Он помахал рукой двум разносчикам, но те не спешили подходить, поглощенные беседой.

– А в Верхних рядах ценники придумали, – говорил тот, что с чубом.

– Это что же, как в пассаже? – его рябой коллега поправил петлю от лотка, чтоб не терла плечо. – Написана цифирь на бумажке и торговаться нельзя?

– Агась!

– Они разве немые? Или ленивые?

– Дураки оне набитые, вот что. Как можно не пособачиться за копейку?! Потом год приварку не видать!

Доктор, обиженный их невниманием, оборвал довольно грубо:

– Хорош трепаться! Почем изюм?

– По двадцати копеек фунт! – откликнулся чубатый.

– А по десять отдашь?

– По десять? А чего ж не отдать. Забирайте. Но только полфунта.

– Глядите, какой шутник выискался!

– За шутки денег не берем-с!

– А я калачи за бесценок уступлю, – неожиданно предложил рябой. – Только забирайте сразу все пять!

Почтмейстер удивился столь резкой перемене коммерческой тактики.

– Откуда такая щедрость?

– День на исходе. Вскорости нас сторожа начнут из рядов выгонять. А этот, с горбатым носом, такого страху на меня нагоняет. Прям жуть! В прошлом месяце он зыркнул на старика Горкина, а тот на следующий день помер. Уж лучше я заработаю чутка поменьше, но уберегусь от сглаза!

– Ну, не знаю. Сколько Горкин водки пил, просто чудо, что так долго прожил, – второй разносчик сплюнул на дощатый настил. – Но ты прав, лучше от греха подальше. Изюм забирайте, уступлю.

Мармеладов высыпал горсть монет прямо в короб и спросил, стараясь не показать волнения:

– Где, говоришь, у вас сторожа сидят?

– Тебе зачем, касатик? Какая потребность?

– Дружок мой наняться хочет, – сыщик кивнул на Митю. – Про условия разузнать охота.

– А, тогда идите вот по тому ряду, слева под лестницей у них каморка. Эй! Калачи-то заберите.

XV

Видали вы, как засыпает старый мерин? Пегая спина провисает, нижняя губа оттопыривается, а голова кивает, кивает, кивает… да и опускается низко, к самым коленям. Это еще не глубокий сон – уши подрагивают, ловя окружающие звуки, а хвост время от времени хлещет по бокам, прогоняя назойливых слепней. Но ближе к полуночи, когда уже и мошкара угомонится, когда ничто не станет отвлекать и тревожить, конь опустится на потертые колени, а после завалится на бок, похрапывая и вытягивая копыта, как юный жеребенок.

Так же отходили ко сну и торговые ряды. Сторожа с колотушками вывели на Ильинку зазевавшуюся или хмельную публику, заперли двери на засовы, погасили фонари. Пару часов хрустели картами: кто проиграл, тому и на обход из тепла выползать. Потом пятеро разбежались по поздним кабакам и борделям. «А чегой всем кулючить-то? Ежели беда какая, свистите, мы рядом, вмиг примчим!» Ватага вернется часам к пяти утра, там уж и дворники подтянутся, чтобы прибраться на этажах и лестницах. Пока же спи, отдыхай, пегая громада. Завтра придется вновь тянуть лямку от рассвета до заката. Без выходных и праздников…