Ночной мороз - Кнут Фалдбаккен

— Так я и думал, — улыбнулся Рюстен, но за его улыбкой пряталась мрачная серьезность, — я его просмотрел и обнаружил, что кое-какие моменты Трульсен опустил. А может, просто забыл о них из-за того шума, который ты подняла… — Улыбка стала шире. Ей оставалось только улыбнуться в ответ: осмотр телефонной трубки стал ее триумфом.

— Кое-что на седьмой странице может тебя заинтересовать.

— Расскажи сам. — Сейчас она не могла заставить себя вчитываться в этот документ.

— Там написано, что на теле Лидии Хаммерсенг обнаружены старые следы увечий и травм, например перелом руки, трех пальцев и ключицы.

— Вот как! У нее был остеопороз?

— Об этом здесь не написано.

— То есть это означает… — Анита не смогла закончить фразу. В тот момент у нее не было сил раздумывать о значении этих находок.

— Если только она не увлекалась боевыми видами спорта, — ответил Рюстен, попытавшись смягчить впечатление, которое его жестокие выводы могут произвести на нее, — то это стандартный список увечий, возникающих вследствие жестокого обращения.

Этого еще не хватало!

— Когда появились увечья?

— Некоторые довольно свежие. Самые старые появились несколько лет назад.

— Идеальная семья… — пробормотала Анита, — а лечащему врачу, естественно, ничего не известно?

Рюстен лишь покачал головой.

— «Гроб повапленный»… — вырвалось у нее, и она тут же улыбнулась. Она нечасто цитировала Библию для выражения своих чувств.

— Можно и так сказать. Мы не знаем, он ли это сделал, но…

— Мы многого здесь не знаем. — Внезапно ей захотелось плакать. Хотелось остаться одной, но, в то же время она не желала, чтобы он уходил.

— Кое-что мы все же знаем. — Он словно попытался рассеять ее уныние. Но она молчала, уставившись в столешницу, и он продолжил: — Мне подумалось, что тебе это будет интересно: мы узнали имя их последнего социального работника.

— А их было несколько? — спросила она быстро, давая понять, что вновь начеку.

— Такое в порядке вещей. В таких профессиях большая текучка. Это была женщина, звали ее Сара Шуманн.

— Мы можем связаться с ней?

— Очевидно, да. Но она, похоже, уехала из города. В марте она ушла в декретный отпуск и в Хамаре не зарегистрирована.

— Очевидно, она уже родила, и тогда можно разыскать ее через больницы.

— Я тоже так думаю. Мы просмотрели телефонную базу данных, но ничего не нашли. Однако возможно, она не сообщила свой номер.

— По-твоему, этим следует заняться мне?

— Если у тебя сейчас нет других планов…

— Хорошо. — Она улыбнулась Рюстену, ей всегда хотелось ему улыбнуться: он излучал доброту и доверие. Прядь непослушных, но слишком рано поседевших волос постоянно падала ему на лоб, придавая ему зрелый и рассудительный, но вместе с тем мальчишеский вид.

Немного робко он улыбнулся в ответ. Стеснительный, подумала она. То есть ему просто неудобно обзванивать родильные дома. Он полагает, что такая работа больше подойдет женщине. Однако по отношению к Харальду Рюстену никакого феминистского негодования у нее не возникало.

Коллегой он был безукоризненно терпимым и к тому же известен как заботливый муж и отец. Может, и правда, лучше, чтобы она сама обзвонила родильные дома, а не он? Женщине же, к примеру, проще войти в доверие?

— И последний момент из заключения, — продолжал он, будто извиняясь за свое присутствие в ее кабинете.

— Еще что-то?

— Следы инъекций морфина. На ее теле. Дозировку установить невозможно.

— Может, она законно его употребляла, как обезболивающее, — предположила она.

— Может, и так… — ответил он, бросив на нее многозначительный взгляд перед тем, как выйти из кабинета.

26

— Мы вышли на след социального работника, — сказала она, когда они сидели за столом и ужинали. Он как раз поставил на стол куриную грудку с тайским соусом (из пакетика), свежую фасоль и спагетти. Она похвалила еду. Он казался довольным, даже приобнял ее. Они были похожи на двоих туристов, которые, приехав на юг, случайно заселились в один гостиничный номер и теперь относятся друг к другу со всей доброжелательностью и обходительностью, стараясь выполнять пожелания партнера, понимая, что скоро все это закончится.

Этому должен быть конец, подумала она, так почему не сегодня? Почему бы наконец в открытую не обсудить дело Хаммерсенгов профессионально и беспристрастно, за ужином? Она понимала, что вскоре не сможет выдерживать его нервных срывов, самокопаний и намеков.

— Ее звали Сара Шуманн. Ничего не вспоминаешь?

— Вроде нет… — Он спокойно отреагировал на вопрос. Она видела, что он действительно пытается вспомнить, и попробовала продвинуться чуть дальше:

— В марте она ушла в декретный отпуск, а семнадцатого апреля родила сына в родильном отделении в Эльверуме, затем выписалась оттуда и исчезла.

— И даже не зарегистрировалась в службе по наблюдению за грудными детьми?

— Даже туда не сообщила. Во всяком случае, не в этом регионе.

— Больше никаких сведений?

— В графе «семейное положение» она указала, что не замужем. Имя отца ребенка отсутствует. Она указала адрес в муниципальном доме с однокомнатными квартирами на улице Фредрика Монсена, здесь, в Хамаре. Оттуда она спустя пару недель съехала. Когда именно — установить непросто, потому что официально договора аренды она не расторгала. Просто взяла и уехала. Ее соседи-сомалийцы и ничего о ней не знают.

— Спустя пару недель… — Положив вилку на скатерть, он смотрел поочередно то на нее, то на тарелку, на которой остывала еда. — Она закупала продукты в магазине «Киви-на-шоссе», — наконец сказал он.

— Что?

— Я случайно об этом узнал. — Он взглянул на нее, ожидая, как она прореагирует на его сообщение. — Я оказался там по вполне законной причине, — он, шутливо защищаясь, выставил перед собой ладони, — туда вел след по делу о покойнике в Тангене. В хижине мы нашли чек из этого отделения «Киви».

Она не сдержалась:

— И ты совершенно случайно решил расспросить про социальных работников у Хаммерсенгов?

— Можно и так сказать.

Он даже не дрогнул, отметила она про себя.

— Этот магазин ближе всего к дому Хаммерсенгов, они всегда ходили туда за покупками. И социальные работники — тоже. Эта, последняя, появлялась там в последний раз шесть-семь недель назад. Все это рассказала кассирша.

— А кассирша сказала, что та была беременна?

— Нет, не сказала. А я не спрашивал.

Они замолчали, но в их молчании не было угрозы. Почти как прежде, подумалось ей. Когда они вместе работали над одним делом, думали о нем, обменивались мнениями и новостями. Ее сомнения и страх по отношению к нему, от которых она цепенела, рассеялись, как морозная дымка под утренним солнцем, прихватив с собой и его проблемы.

— Я подумал… — начал он.

— Что?

— Ну, думать у меня плохо получается… — Он усмехнулся, а она, подмигнув, улыбнулась в ответ. — Не буду зря выдумывать… Я подумал, что эта последняя работница из социальной службы, пусть будет Сара Шуманн, она перестала ходить за покупками примерно в то время, когда… на вилле Скугли… произошло это.

— Разве не так и должно было быть?

— Ха! — Он чуть не ткнул в нее вилкой, вытянув руку над столом. — О том, что произошло, стало известно, по меньшей мере две недели назад. По меньшей мере, две недели! Однако женщина из социальной службы, заходившая к ним в дом ежедневно, перестала делать покупки, примерно когда это… когда они… — Видно, ему все еще сложно было беспристрастно относиться к их смерти. — Она должна была прийти на работу и обнаружить их сразу после того, как это произошло. Она должна была стать первой!

— Так-так…

— И она должна была поднять тревогу! Понимаешь? Она бы не бросила ходить за покупками и не уехала бы только потому, что люди, у которых она работала, умерли. Если только она не была каким-то образом связана с их смертью!

— А что, если это всего-навсего совпало с ее отпуском? Может, ей просто захотелось подготовиться к родам?

— По-моему, слишком много совпадений… — откликнулся он спустя мгновение. Она заметила, что ему неприятна резкость, с которой она парировала его доводы. Она и сама немного сожалела об этом: невозможно отрицать, что ей очень хотелось взять прочные веревки улик и привязать ими Сару Шуманн к столбу с надписью «преступница». Но будет ли это правильно?

— Надо точно проверить время, — сказала она, — надо бы заняться кассиршей, а я еще порасспрошу сомалийцев.

— Соседи… — начал он.

— Угу?

— Поговорите с соседями.

— Мы говорили с соседями.

— Я тоже, особенно с одной соседкой, фру Гердой Халлинг. Она все время жила рядом с Хаммерсенгами, приятельница Лидии. Она расскажет кучу историй об этой семье.