Лучшее за год XXIV: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк - Доктороу Кори

(Ложь, конечно, хотя слово «непосредственная» можно определять по-разному, но это во благо, решил я.)

В любом случае я не могу оставаться в Уильямс-Форде, так как избавиться от призыва не получится, даже если мою военную службу отложат на несколько месяцев. Новый набор — это не трюк, война в Лабрадоре, похоже, действительно идет плохо. Наше расставание неизбежно, как бы я ни тосковал по дому и его радостям.

(Я изо всех сил старался не заплакать.)

Пожалуйста, примите мои наилучшие пожелания и благодарность за все, что вы сделали для меня. Я напишу еще, как только смогу, но это может случиться не скоро. Верьте, я повинуюсь своей судьбе, следую всем христианским заповедям, которым вы научили меня. Пусть благословит вас Бог в этом и во всех последующих годах.

Конечно, я мог сказать еще много, но времени не осталось. Джулиан и Сэм звали меня. Я подписался и добавил постскриптум.

Скажи отцу, что я дорожу его советами, они мне сильно пригодились.

— Ты написал письмо, — заметил Сэм, торопя меня к лошади. — А подумал, как передашь его?

Я сознался, что мысль об этом мне в голову не пришла.

— Его может отвезти солдат, — предложил Джулиан, уже оседлав коня.

Резервиста тоже посадили верхом, но рук не развязали, так как Сэм решил, что пленника отправят на запад, где он должен довольно скоро встретиться с войсками. Парень уже очнулся, но пребывал в мрачном расположении духа.

— Я вам не чертов почтальон! — прорычал он.

Я подписал письмо, Джулиан положил его в седельную сумку солдата. Несмотря на молодость, несколько всклокоченные волосы и потрепанную одежду, Комсток сидел на коне прямо. До этого я никогда не считал его высокородным аристократом, но теперь властный дух пронизывал не только его голос, но и тело.

— Мы обращались с тобой по-человечески… — сказал он солдату.

Тот выругался.

— Тихо. Ты пострадал в драке, но мы взяли тебя в плен и вели себя гораздо лучше, чем ты в сходной ситуации. Я — Ком-сток, по крайней мере сейчас, и никогда не позволю какому-то пехотинцу грубить мне. Ты доставишь письмо этого юноши и сделаешь это с благодарностью.

Резервист явно пришел в ужас оттого, что перед ним стоит сам Комсток, он-то считал, что преследует всего лишь деревенских дезертиров, но собрался с мужеством и произнес:

— А с чего бы мне это делать?

— Потому что так будет по-христиански, — объяснил Джулиан, — а если мы наконец разрешим спор с дядей, то власть срубить тебе голову с плеч окажется в моих руках. Такая причина тебя устраивает, солдат?

Резервист признал, что устраивает.

И так мы выехали тем рождественским утром из руин, где мусорщики нашли «Историю человечества в космосе», которая покоилась в моем рюкзаке призрачным воспоминанием полузабытого прошлого.

Мой разум стонал от сумятицы идей и волнений, но я неожиданно вспомнил рассказ Джулиана о ДНК (как же давно это было), как та старается добиться совершенного копирования, но постоянно вспоминает себя неправильно. Ведь это может быть правдой, наши жизни такие же, таково само время, каждая секунда умирает и возрождается собственным искаженным отражением. Сегодня наступило Рождество, а по словам Джулиана, оно когда-то было языческим торжеством, посвященным богу Солнца или еще какому-то римскому божеству, а теперь превратилось в любимый всеми праздник и дорого нам, несмотря ни на что.

(Я воображал, что слышу перезвон рождественских колоколов Доминион-Холла в Уильямс-Форде, хотя это было невозможно, ведь мы находились во многих милях от него, и даже выстрел из пушки не донесся бы до нас на таком расстоянии. Во мне всего лишь говорила память.)

Возможно, такая логика правдива и в отношении людей. Может, я становился неточным эхом того, кем был несколько дней назад. Может, с Джулианом происходило то же самое. В его нежных чертах уже проступало что-то твердое и бескомпромиссное — первое проявление нового человека, эволюционировавшего, пробужденного к жизни поспешным, неожиданным отъездом из Уильямс-Форда. Другой Джулиан в полной мере проявит себя уже в Нью-Йорке.

Но все это — всего лишь философия, толку от нее мало, а потому я молчал, пока мы пришпоривали лошадей, направляясь к железной дороге, к грубо кричащему, новорожденному Будущему.

Майкл Суэнвик

Оловянное болото[21]

Спускаться в долину было невыносимо жарко. Солнце стояло в зените, белое размытое пятно за вечно скрывающими небосвод облаками, столь суровое, что свинец на окрестных холмах плавился и тек по склону. Они брели вниз вдвоем, волоча переносную буровую установку. Тонкие струйки металла, выплеснувшиеся из автоцистерны, возившей олово с гор, блестели на обочине дороги.

Путник, шагающий навстречу в огромном, десять футов в высоту, черном экзоскафандре, приветственно помахал им рукой, но они не отреагировали, хотя прошло много недель с тех пор, как им в последний раз встречалось человеческое существо. Человек в черном прошествовал мимо и скрылся из глаз. Почва под ногами запеклась и окаменела от обжигающего жара. При желании они могли бы сойти с дороги и с тем же успехом шагать по земле.

Патанг и Макартур тащились по этой дороге уже много часов. И им предстояло размеренно переставлять ноги еще столько же времени, если не больше. Но очередной изгиб тропы привел их к гостинице, расположенной в конце длинного спуска, в тени базальтового утеса. Специфика их работы в основном не предполагала передвижения по дорогам и ночевку в гостиницах, почти целый месяц они не снимали скафандры и спали на ходу. Патанг и Макартур обменялись настороженными взглядами, сблизив головы в шлемах. От двигателей их экзоскафандров валил жар. Не сказав ни слова, оба приняли решение остановиться и передохнуть.

При их приближении автоматика гостиницы активировалась, и динамики огласили прейскурант. Компаньоны предоставили возможность компьютерам своих скафандров вести переговоры за них и осторожно пристроили бур возле стены здания.

— Прикрой его, — велел Макартур. — Так он не покоробится. И направился внутрь.

Патанг развернула чехол из золотой фольги и пошла следом.

Когда Патанг протиснулась через шлюз, Макартур уже избавился от скафандра и, расположившись за чугунным столом, сверлил взглядом две чашки с водой. На секунду она чудесным образом поверила, что все обойдется.

Потом он перевел взгляд на нее:

— Десять долларов чашка.

Одна чашка была уже наполовину пуста. Одним длинным глотком Макартур всосал остатки воды и вцепился волосатой лапой во вторую. Его борода сильно отросла с последнего раза, когда Патанг видела напарника без скафандра, а исходящая от него вонь ощущалась и на другом конце комнаты. Хотя от нее наверняка тоже не розами пахло.

— Эти ублюдки… заставляют нас таскаться взад-вперед…

Патанг выбралась из скафандра. Она потянулась и развела руки как можно шире, наслаждаясь свободой передвижения. Какая просторная комната! Двадцать футов в ширину и окон нет. Патанг окинула взглядом их временное пристанище. Стол, шесть железных стульев, полдюжины сложенных раскладушек у стены. Ряды полок с товарами Компании, которые им обоим не по карману. Ну и конечно, тут имеются платный туалет и платный душ. Аптечка, правда, бесплатная, но, если попытаешься стащить оттуда что-нибудь для восстановления сил, Компания непременно дознается и соответствующим образом оштрафует.

Кожа Патанг покалывала и зудела от месячного слоя высохшего пота.

— Я хочу почесаться, — сказала она. — Не смотри.

Но Макартур, конечно же, уставился на нее. Вот свинья.

Наплевав на него, Патанг медленно и с удовольствием поскребла ногтями сначала впереди под рубашкой, потом на спине, оставляя на коже кровавые царапины. Какое наслаждение!