Даша и Домовой - Наталья Витальевна Меркулова

вы, люди, перестали верить в сказки, чудеса, и в долголетие вы тоже не верите. Если вам сказать, что человеку двести лет, скорее всего, он окажется в доме для душевнобольных. А раньше просто знали, что человек он непростой и шли к нему за помощью, потому что живёт он долго и мудрости поднабрался поболее обычного. Вот ты задала вопрос сколько бабушке лет, а сама-то как думаешь?

Даша посмотрела на домового с большим недоверием, и ответила не задумываясь:

– Шестьдесят два, сколько же ещё. Зачем такую ерунду спрашивать, в паспорт посмотри, там написано.

Она открыла комод, вытащила огромную папку с документами, достав ксерокопию паспорта, и протянула её домовому.

– Вот, полюбуйся.

Додо усмехнулся и ответил:

– Нет, это ты посмотри. Только очень внимательно.

Даша небрежно повернула листок к себе и начала читать:

– Дата рождения одна тысяча восемьсот пятьдесят девятый год. Как это? – она с удивлением посмотрела на хозяина, – нет, такого быть не может.

Она отбросила листок и схватилась за СНИЛС, на нём была указана та же дата. Даша отшвырнула пластиковый квадратик и кинулась пересматривать все документы, на которых могла значиться дата рождения бабушки. По всем документам ей сейчас было сто шестьдесят два года!

– Такого не может быть, что за ерунда? Что ты со мной сделал?

– Человек видит только то, что хочет видеть, а я заставил тебя увидеть то, что происходит на самом деле. Бабушке твоей уже за сто пятьдесят. Она пережила несколько войн, и потеряла две семьи. Одну перед Первой Мировой, а вторую в Отечественную. Вон, в том старом альбоме, который ты так любила смотреть в детстве, они все, – домовой открыл альбом и показал старую дореволюционную фотографию, ткнув пальцем в одетую по последней моде тех времён, женщину, – это ведь не бабка Дарьина на портрете, как тебе говорили, а сама Дарья. Как раз накануне гибели всей семьи фотокарточку сделали, а потом одной бомбой раз, и нету никого. В общем, из наследников у неё осталась только твоя мать, да ты.

– Додо, да какие же бомбы до революции-то были? Откуда им взяться?

– А от революции и взялись, тогда так молодёжь правоту свою доказывала.

– Это, наверное, были эссеры, – с умным видом сказала Даша, потому, что как-то в тесте по истории, ей попался вопрос: «Назовите одну из активнейших партий революционного террора».

– А хрен их знает, эссеры или нет, факт в том, что осиротела наша Дарья. Ни мужа, ни сына не стало. А ведь вывезла-то их всего лишь на день из нашей глухомани.

– Додо, а Степану сколько лет? – Даша решила отвлечь хозяина от мрачных воспоминаний, на душе и так кошки скребли.

– Ты спрашиваешь, сколько ему лет было? – оторвался от своих дум домовой, – да поболее твоей бабки-то, лет двести, не меньше. И ещё бы пожил, если бы не этот глупый случай.

– Так вот почему дом стоит как новенький, он, наверное, заговорённый, или заколдованный, – усмехнулась Даша, но тут же встревожилась, – слушай, а это Тане и её ребёнку не навредит?

– Нет, Татьяне от этого только польза огромная будет, уж этих-то жильцов Феофан в обиду не даст.

– Странно, но я никогда не слышала, что в нашей деревне кого-то убили, а ведь такой случай должен был прогреметь как минимум на всю область.

– А не было никакого убийства, – заявил домовой, – мы всё прибрали и скрыли. Когда люди к Степану пришли, то ничего особенного и не увидели. Умер старик от старости, и всё.

– А зачем? Зачем всё это было скрывать? Что это изменило?

– Видишь ли, когда ведьмак умирает, он ссыхается и чернеет, будто умер тысячу лет назад. Представляешь, что бы было, если бы простой человек увидел такого мертвеца?

– Ну, не знаю, в наше время и не такое находят, – начала размышлять девушка.

– Нет уж, избавьте нас от вашего времени, мы уж лучше по старинке, по-привычному, – грубо прервал её домовой.

Даша даже немного обиделась на него, но в её голове роилась такая куча вопросов, что дуться, долго не получилось.

– Слушай, Додо. Это же здорово так долго жить, это же столько можно увидеть, по миру покататься, посмотреть, как люди живут. Я бы на месте бабули, уже давно бы все музеи мира объездила, а может быть прокралась бы в Ватикан, у меня же было бы много времени, я бы придумала план проникновения, и узнала бы все секреты мира. Я удивляюсь бабуле, чего она дома сидит? Неужели ей нравится сидеть в глухой деревне? Неужели не хотелось покататься по миру, посмотреть на людей?

– А она что, по-твоему делает? – спросил с издёвкой домовой.

– Да я вовсе не об этом. Какая радость всю жизнь сидеть в этой глухой деревне и отмахиваться вон, от таких придурков, как этот, – Даша указала в сторону летника, – это же можно кататься по Америке, Африке, Европе, лечить богатых людей, и жить как у Христа за пазухой, не получая даже наличных на руки.

– Эх, молодёжь, – усмехнулся хозяин, – думаешь, Дарья никогда не была молодой? Она что, сразу старушкой родилась? Думаешь, она не каталась по миру? Ещё как каталась. Она в молодости такие фортеля выкидывала, что ты… Только вот последствия после них были тяжелые. Скажу тебе по секрету, та Европа до сих пор осталась гнилым средневековьем. Дело, правда, ещё до войны было. В Англию ей захотелось, про Биг Бен она вычитала. Так получилось, что вылечила там Дарья одного богача, ага, а потом еле ноги оттуда унесла, – захихикал домовой, – её в вашем современном двадцатом веке, наследники этого богача обозвали ведьмой и вместо награды чуть не сожгли на площади, как сжигала ведьм тамошняя инквизиция в старые времена. С тех пор она в Европу ни ногой. А вот Тибет любит. Ты думаешь чего это она на Тибет-то катается? Там у неё друзей много, монахов. Там её почитают почти как бога. А бог должен быть недосягаем, вот она и ездит раз в семь лет, делает вид, что очень занята. А тут она живёт, потому что родной дом ничто не заменит. Дома и стены лечат, ну и защищают, конечно.

– Додо, а бабушка кто, ведьма или знахарка?

– А ты как думаешь? – домовой хитро посмотрел на неё.

– Нууу, я не знаю. Я думаю, знахарка. Ну, я так привыкла думать. Она же людей лечит. А ведьма – это полёты на метле, там страшные заклятья, проклятья и всё такое и тому подобное. Это не про нашу бабушку, она у нас добрая.

– Вот оно, образование, – пробурчал Додо, –