Полное собрание сочинений. Том 29. Хозяин и работник - Лев Толстой

8. 30 листков и вырезок, без начала и конца, списанных с рукописи № 7, рукой Т. Л. Толстой, с вставками и вклейками рукой М. Л. Толстой и многочисленными поправками Толстого. Начало: «под носом, если бы он опоздал»; конец: «от ворочавшегося в них и все укладывавшегося хозяина и то задремывал, то опять просыпался». Печатаются варианты №№ 24 и 25.

9. Копия рукой Т. Л. Толстой и, вероятно, М. Мейендорф с рукописи № 8, с наклейками из рукописей №№ 6 [?], 7, 8 и еще одной несохранившейся, с вырезками и пропусками. 125 лл., листы нумерованы: 1—116, 116—124 и исписаны с одной стороны, кроме лл. 104, 105 и 116, исписанных и на обороте вставками Толстого. Начало: «Хозяин и работник. Это было в 70-х годах, на другой день после зимнего Николиного дня»; конец: «Лучше или хуже ему там, где он после этой настоящей смерти проснулся, разочаровался ли он или нашел то самое, что ожидал, мы все скоро узнаем. Лев Толстой. 13 я. 1894». Подпись и дата рукой Толстого. В дате, несомненно, описка, вместо: «1895». Печатаются варианты №№ 2, 6, 8, 14, 16, 21, 27, 28.

10. Копия рукой Т. Л. Толстой и, вероятно, М. Мейендорф с рукописи № 9. 122 лл. в 4°, нумерованы: 1—199 и исписаны с одной стороны, кроме лл. 95 и 108, исписанных и на обороте (вставки Толстого). Поправки Толстого начинаются с л. 49 и становятся особенно многочисленными с л. 95 (гл. VII – размышления покинутого Василием Андреичем Никиты). Деления на главы, как и во всех предыдущих рукописях, нет. Начало: «Хозяин и работник. Это было в 70-х годах, на другой день после зимнего Николиного дня»; конец: «Лучше или хуже ему там, где он после этой настоящей смерти проснулся, разочаровался ли он или нашел там то самое, что ожидал, мы все скоро узнаем».

Эта рукопись является тем окончательным текстом, который был передан в «Северный вестник» и послужил для набора (об этом свидетельствуют пометки метранпажа, размечавшего листы для раздачи наборщикам).

Подписи и даты нет. Дата – 14 января – определяется на том основании, что рукопись является копией с рукописи № 9, датированной 13 января 1895 г., и что 14 января она была отослана в Петербург H. H. Страхову для передачи в редакцию «Северного вестника». Печатаются варианты №№ 30 и 32.

11. Две гранки (гл. VIII—IX) «Северного вестника», с многочисленными поправками Толстого. Начало первой гранки: «Вдруг перед ним зачернелось что-то и послышался какой-то новый звук»; конец: «Что ж это такое? Не может быть, мелькнуло у него в голове». Начало второй гранки: «о чем-нибудь другом надо было думать что-нибудь»; конец: «Только рассветает, и вдруг стало темно и всё исчезло». Печатается вариант № 33.

12. Копия рукой М. Л. Толстой с первой гранки, с поправками Толстого. 2 лл. в 4°. Начало: «Вдруг перед ним зачернелось что-то»; конец: «Это был лошадиный след и не мог быть ничей иной, как его собственный. Он очевидно».

13. Копия рукой М. Л. Толстой со второй гранки, с поправками Толстого. 1 л. в 4°. Начало: «Подвинься! сказал он, выгребая снег из саней»; конец: «и не переставая радовался тому, что он отогревается под ним».

14. Копия рукой М. Л. Толстой с гранки и с рукописи № 12, с поправками Толстого. 2 лл. в 4°. Начало: «о чем-нибудь другом, надо было думать что-нибудь»; конец: «не слышал ни движений лошади, ни свиста бури, а». Печатается вариант № 31.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОМУ ТОМУ ПОЛНОГО СОБРАНИЯ СОЧИНЕНИЙ.

В настоящем томе печатаются художественные и публицистические произведения Л. Н. Толстого за 1891—1894 годы. Среди них – рассказы «Хозяин и работник», статьи о голоде, «Предисловие к «Крестьянским рассказам» С. Т. Семенова», неоконченные художественные произведения: «Кто прав?», «Мать», «Петр Хлебник» и др. Идейная проблематика большинства вошедших в этот том работ Л. Толстого непосредственно связана с вопросами, возникшими в жизни России в связи с охватившим страну в 1891—1893 годы голодом.

Голод был одним из проявлений крайнего обострения социальных противоречий, особенно резко обозначившихся в России в 90-е годы. В. И. Ленин писал в 1902 году в статье «Признаки банкротства»: «Хищническое хозяйство самодержавия покоилось на чудовищной эксплуатации крестьянства. Это хозяйство предполагало, как неизбежное последствие, повторяющиеся от времени до времени голодовки крестьян той или иной местности… С 1891 года голодовки стали гигантскими по количеству жертв, а с 1897 г. почти непрерывно следующими одна за другой… Государственный строй, искони державшийся на пассивной поддержке миллионов крестьянства, привел последнее к такому состоянию, при котором оно из года в год оказывается не в состоянии прокормиться»30.

1891—1894 годы явились значительным этапом в жизни и творчестве Л. Толстого. Именно в эти годы он особенно ясно осознал социальные причины тяжелого положения трудового народа. В эти годы он пришел к несомненному выводу, что долго строй насилия и угнетения продержаться не может, что «дело подходит к развязке». «Какая будет развязка, – писал он 31 мая 1892 года Г. А. Русанову, – не знаю, но что дело подходит к ней и что так продолжаться, в таких формах, жизнь не может, – я уверен»31.

Толстой не увидел пути, который должен был привести к этой «развязке». Не революционная борьба масс за свои права, а добровольный отказ господствующих классов от привилегированного положения представлялся ему средством спасения от всех социальных зол. В этом сказалась слабость Толстого, выразителя взглядов политически отсталого патриархального крестьянства. Но величайшей заслугой писателя остается то, что «он сумел с замечательной силой передать настроение широких масс, угнетенных современным порядком, обрисовать их положение, выразить их стихийное чувство протеста и негодования»32. Это стихийное чувство протеста многомиллионных масс крестьянства против помещичье-капиталистического гнета, малоземелья, податной зависимости, против темноты и забитости, экономического и политического бесправия с огромной силой и искренностью выразил Толстой в произведениях, созданных им в период 1891—1894 годов.

I

В творчестве Толстого 1891—1894 годов центральное место принадлежит публицистике. К этому времени относятся широко известные статьи о голоде, которые явились горячим откликом писателя на всенародное бедствие.

Чтобы вполне понять и оценить все значение общественной и писательской деятельности Толстого этого времени, необходимо иметь ясное представление о той обстановке, в какой ему приходилось писать и действовать.

Уже летом 1891 года в газетах стали появляться тревожные известия из различных губерний России о надвигающемся голоде. Однако ни правительство, ни земства, ни официальная печать не проявляли беспокойства. В одной из статей августовской книжки консервативного журнала «Русский вестник» сообщалось: «Теперь недород хлебов поразил более десяти губерний, и никому не приходит в голову мысль о непосильности для государства борьбы с голодом… Печать исполняет свою обязанность, спокойно обсуждая меры необходимой помощи». Либерально-народническая «Русская мысль» так же «спокойно обсуждала меры необходимой помощи» и все свои упования и надежды возлагая на «чуткость» правительства. «Русские ведомости», в свойственном им тоне «умеренности и аккуратности», тоже старались не «пугать» общественное мнение надвигающимся голодом и горячо протестовали против запрещения вывоза хлеба за границу. Даже в ноябре 1891 года, когда многие губернии охватил жесточайший голод, «Русская мысль» оптимистически утверждала: «Итак, нет причины отчаиваться и опускать руки; пусть только пойдут широким руслом частные пожертвования – и наиболее острый кризис без особого труда будет осилен».

Земства, взявшиеся за организацию помощи голодающим, возглавлялись помещиками и интеллигентами, настроенными либерально, а часто и консервативно. Они не только не требовали от правительства серьезной помощи, но в своих статистических сведениях всеми способами «сокращали едоков» – число крестьян, нуждающихся в продовольственной или денежной ссуде. А губернская администрация находила обычно преувеличенными или излишними и эти урезанные требования и часто уменьшала размеры помощи, а то и вовсе отказывала в ней.

Отношение Толстого к средствам борьбы с голодом, в котором он видел огромное народное бедствие, было крайне сложным и противоречивым. С глубоким возмущением отнесся он к лицемерному обсуждению мер помощи народу, ограбленному и доведенному до крайней нужды теми самыми людьми, которые теперь собирались «опекать» своих «меньших братьев». В Дневнике он записывает: «Все говорят о голоде, все заботятся о голодающих, хотят помогать им, спасать их. И как это противно. Люди, не думавшие о других, о народе, вдруг почему-то возгораются желанием служить ему. Тут или тщеславие – высказаться, или страх; но добра нет»33. Толстой отвергает, как нелепую, мысль о возможности прокормить народ за счет подачек богачей.