Необыкновенное обыкновенное чудо. О любви - Жука Жукова

Анализы благополучно сданы, и вся богадельня потянулась на завтрак. Место общей кормежки персонал дипломатично называл «кафе», но местные обитатели упорствовали в привычном названии – столовка. В «третьей половине жизни» переучивать понятия уже не имеет смысла, знаете ли.

Иван Сергеевич намазал булочку маслом и зачерпнул из банки яблочный джем. В кружку с какао свалилось из окна холодное зимнее солнце.

– Доброе утро, друзья! – звонко раздалось от дверей.

Рука Ивана дернулась, джем сорвался с ножа и плюхнулся на скатерть в красно-белую клетку. Все вздрогнули, разом замолчали и повернули головы – как птенцы в гнезде. Один Михалыч, как обычно, ничего не слышал и продолжал возить ложкой кашу по тарелке. После того как пару лет назад сын Михалыча выселил его из дома и сдал в дом престарелых, Михалыч не реагировал на окружающий мир, даже если бы рядом взорвали гранату.

Тишина случилась такая, что зачесались уши.

Она была в платье. Не в тренировочных штанах с начесом, не в байковом халате с оттянутым карманом, из которого торчит несвежий носовой платок. А в платье такого насыщенного темно-синего цвета, что захотелось его потрогать – казалось, что ткань на ощупь окажется прохладной и шероховатой. И еще – она улыбалась! Давненько не видал Иван Сергеевич женщин старше шестидесяти без уныло опущенных уголков губ и депрессивных надломов от носа ко рту.

В гробовой тишине он встал, и стул мерзко скрипнул по кафельной плитке.

– Идите сюда! – громко позвал Иван. – Здесь свободное место.

И отодвинул для нее стул.

О приятеле Мишке-Творожке, соседе по столу, у которого с утра «расшалились» колени и тот остался завтракать в палате, Иван даже не вспомнил.

Она шла к нему, провожаемая напряженными взглядами, как светом прожекторов. Это напоминало проход ледокола – льды, конечно, расступались, но царапались ощутимо.

Завтракающие очнулись и деятельно заговорили об ерунде. В кафе загудело, как на вокзальном перроне.

– Должно быть, я сделала что-то не так? – тихо спросила новенькая, присев и наклонившись через стол.

Седой волнистый локон выбился из высокой прически и упруго качнулся. К платью на груди было приколото дамское украшение, каких теперь не носят – оправленный в золото черный овал с нежным женским профилем. Солнце отрикошетило от золотого ободка, и Иван невольно зажмурился.

– Здесь не принято желать друг другу доброго утра?

Ее глаза сияли, как полупрозрачные голубые льдинки в проточной воде, и морщинки разбегались лучиками к вискам от осторожной и внимательной улыбки.

– Вам просто завидуют, – важно поведал Иван Сергеевич. – Во-первых, я завидный жених. Во-вторых, у меня у единственного столик у окна, а из окна вид на парк. И, в-третьих, вы тут, как синичка среди воробьев. Неудивительно…

Изрекши это, он почувствовал себя идиотом. Она коснулась его руки кончиками пальцев и захохотала, запрокинув голову. Иван открыл рот и остолбенел – сам не зная от чего больше – от ее прикосновения или от безудержного легкомысленного смеха на всю столовку.

* * *

Новенькую звали Мария. Маша. Машенька.

Иван ловил себя на том, что знает эту женщину давно. Может быть, всю жизнь. И сейчас он только вспоминал ее. И узнавал заново. Походкой она напоминала первую жену, не дождавшуюся его докторской и уехавшую из страны еще до перестройки. А опускала взгляд, раздумывая или подбирая слова, как вторая его жена, Дашенька, которую он пережил вот уже на двенадцать лет. Наклоняла голову к плечу точно как та светленькая аспирантка… как же ее… она еще носила такие штуки с высоким воротом без рукавов, и тонкая черная ткань туго обтягивала грудь. Кстати, о фигуре… У Маши она была, и даже возраст не смог с этим ничего поделать.

Неповторимым, особенным был ее смех.

Мишка-Творожок был в комнате один, когда они зашли его проведать. Соседи уже ушли на лечебную физкультуру и процедуры. При виде гостей Мишка вскочил с постели, забыв про капельницу, пижаму и больные колени. Схватил Машину руку своими лапками, наклонился и поцеловал с ухватками бывалого ловеласа. Легкая прядка, призванная прикрывать обширную лысину, слетела перышком ему на ухо. Мишка втягивал живот, распрямлял плечи, взмахом головы отбрасывал прядку и нес околесицу. Новенькая смеялась, отпихивала его проворные руки и стреляла глазами.

– Ты с коленями-то осторожнее, – мрачно посоветовал Иван Сергеевич, у которого испортилось настроение. – Вроде бы тебе лежать следует, а не скакать козлом с капельницей наперевес.

Творожок глянул орлом, подтянул полосатые штаны и сдул с носа упавшие на него остатки волос. Ивану надоело.

– Идем, пока этот клоун себе воздух в вену не загнал. – Он вытолкнул Машу в коридор, не обращая внимания на гримасы приятеля. – Дон Жуан пижамный.

На пороге комнаты Ивана Маша остановилась, оглядываясь с интересом.

– Ого, как ты здесь все обустроил! Не верится, что такое возможно в… – Она не договорила и пошла вдоль полок, ведя пальцем по корешкам книг. – Кем ты был в той жизни? До пенсии. Океанологом?

– Адвокатом, – неохотно признался Иван Сергеевич. – Довольно успешным. Коллеги до сих пор приезжают посоветоваться, если случай интересный. Бывает, зовут читать лекции. Соглашаюсь, это вносит разнообразие. Платное пребывание в нашем заведении дает некоторые привилегии. Одноместных палат мало, и одна из них моя. Притащил свою мебель и часть книг. Основная библиотека осталась в квартире. Истории про океаны, тайны и затонувшие корабли – это моя не случившаяся любовь. В молодости мечтал найти сокровище, даже приглядел парочку мест. Но все не до того было, бизнес, работа, семья. А потом… Не сложилось как-то.

– У тебя бы получилось. Есть в тебе что-то от авантюриста и пирата. – Маша вскинула голову и внимательно посмотрела ему в лицо снизу вверх. – Скулы высокие и черные глаза. Смуглый брюнет. Волосы как солью присыпанные. Тебе бы пошла бандана и косичка с черным бантом.

– Греческие корни. – От пристального разглядывания ему стало неловко и жарко. – Или цыганские. Какие-то очень глубокие и цепкие корни… Черт знает, почему меня назвали Иваном. Чай будешь? Мне знакомые привозят хороший.

– Чай буду. – Новенькая важно, по-королевски, опустилась в его любимое кресло под торшером с желтым тканевым абажуром и аккуратно расправила на коленях подол платья. Замерла, соображая. – Подожди. Адвокат, платная палата… Почему ты оставил практику? Почему не живешь дома? Или… не знаю, на Лазурном берегу. Где нынче принято жить успешным адвокатам?

Щелкнул, закипев, электрический чайник. Иван Сергеевич аккуратно насыпал ложечкой заварку в пузатый чайник с маками, достал с полки синие чашки с золотым ободком. Расставил блюдца. Она ждала, приоткрыв рот и округлив глаза. Как