Веселая троица - Вицин, Моргунов, Никулин - Лев Лайнер

— Что вы на меня так смотрите? Не верите в нашу победу?

Энкавэдэшников как ветром сдуло.

Несмотря на то что Светлов «отмечал» все, что можно, данное обстоятельство никак не влияло на его яркое природное остроумие. Поэт бесспорно считался классиком репризы.

Однажды разбирали на правлении Союза писателей молодого литератора за пьянку и дебош. Тот стал оправдываться:

— Творческому человеку нужна разрядка. У него такая конституция… И что я такого сделал? Вы посмотрите на великих и знаменитых. Писатели? Пожалуйста… От Толстого до Есенина… все пили. Композиторы? Пожалуйста, всех времен и народов… И Мусоргский пил, и Моцарт пил…

Тут один функционер из правления, прорабатывающий писателя, не выдержал и ехидненько спросил:

— Интересно, а что же Моцарт пил?

Светлов, мирно кемаривший с похмелья, встрепенулся:

— А что ему Сальери наливал, то он и пил.

А вот еще один случай с другим молодым поэтом. Поэтический вечер. Ведет его и представляет молодых авторов Светлов. Ведущий периодически отходит за кулисы, выпивает рюмочку. Поэт волнуется. Видит, как Светлов то и дело прикладывается к бутылке.

— Михаил Аркадьевич, мне скоро на сцену выходить! Представьте меня, как следует, а потом напивайтесь, сколько душе угодно. Пожалуйста. Я вас очень прошу.

— Не волнуйся, дорогой! Сейчас я еще приму немного, и мне твой талант вдвое покажется.

Как-то Светлов выбирался с приятелем из ресторана. Оба хмельные. Ночь. Мерзопакостная погода. Ни одно такси не останавливается. Светлов помрачнел и поразился:

— Такая темень! Откуда они видят, что мы евреи?

Это, конечно, одна из неслабых реприз Светлова. Действительно, откуда могли видеть таксисты, какой национальности писатели? Конечно не видели. А вот что «не видели» зрители, наблюдая за игрой Георгия Михайловича.

В сорок лет Вицин играл десятиклассника в пьесе Виктора Розова «В добрый час». И зрители «не видели», не обращали никакого внимания на возраст артиста. Это попросту было незаметно.

Когда Вицин начал сниматься в кино, то из театра он не ушел. Многие годы совмещал кино и театр. Руководство театра шло ему навстречу. Несмотря на то что директор театра был довольно сложной и занятной фигурой. Например, когда у Георгия Михайловича возникала острая необходимость отдохнуть от работы несколько дней, директор говорил:

— Мне нравится, что вы не участвуете ни в каких группировках против меня. Я вас ценю… И как артиста, и как человека… Я, конечно, тоже человек (в это понятие, по его разумению, входило то, что он выпивал)… Но в кабинете я директор!

Тирада заканчивалась требованием справки от врача.

Георгий Михайлович очень любил и любит театр. Но когда он работал на сцене, его не покидало чувство опустошения. Вот играешь роль, выкладываешься до конца, кое-что удается, но когда заканчивается спектакль — и все исчезает, кроме программки и памяти зрителей.

Есть такое латинское выражение: «Написанное останется». Есть русская пословица: «Что написано пером — не вырубишь топором». «И снятое на пленку останется, считает Вицин. — Навсегда. Включаешь однажды телевизор или видеомагнитофон и видишь фильм, в котором снимался. Приятно. Хотя и смотришь его критически. Время дает возможность точнее оценить его значимость. Так поступают иногда художники: холст закончен, но они на время закрывают его… Чтобы потом взглянуть на полотно свежим взглядом».

Уже после того, как Вицин распрощался со сценой и вовсю снимался в кино, он вновь вернулся в театр. Но в несколько своеобразный театр — телевизионный. В кабачок «Тринадцать стульев». На экране появился критик Одиссей Цыпа. Зловещий при всем своем комизме тип, с его банальными прописными истинами, изрекаемыми после всех мук и натуг, да еще с самодовольным видом, как рецепт от всех сложностей жизни. Может быть, нигде так, как в этой роли, не открывалось особое качество дарования Вицина умение перелицевать стандарт, переиначить прописи, изобретать самые неожиданные варианты того, что кажется нам безнадежно приевшимся. Грубо говоря, это был как бы антипод Гоголя, которого Вицин сыграл в кино. Но об этом в следующей главе.

Но на нашей памяти дуэт пана Цыпы с паном Поэтом (Вячеслав Шалевич) — остался истинным, если можно так назвать, праздником торжествующей пошлости.

ОТ ОПРИЧНИКА ДО ГОГОЛЯ

Самый смешной случай из

театральной жизни — это то,

что я оттуда ушел.

В кино Вицин пришел поздно. Ему уже было за тридцать. Сам он объясняет это «нелюбопытством режиссеров».

— Нос у меня был длинный, фигура тощая да нескладная. Вот и не замечали.

В 1944 году Вицин вместе с театром вернулся в Москву. А спустя год впервые вступил на съемочную площадку снялся в крохотной роли опричника в фильме Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный». И хотя большого творческого удовлетворения от этой работы он не получил, однако пополнил свой скудный бюджет несколькими рублями, так необходимыми в то голодное и холодное время.

Первая эпизодическая роль Вицина — это роль дежурного в железнодорожной фуражке в ленте Сергея Юткевича «Здравствуй, Москва». Заметил Вицина и Михаил Ильич Ромм, пригласил сниматься в фильме «Ключи счастья». Постановка не осуществилась, но была работа с большим мастером.

Потом пошли роли гениев. В двух фильмах — «Белинский» и «Композитор Глинка» — Вицин сыграл Николая Васильевича Гоголя. В картине «Василий Суриков» снялся в роли художника Ильи Репина. Между прочим, взяли Вицина на роль Гоголя за те же самые качества, из-за которых, как он сам считал, его-то и не брали в кино.

А дело было так. Приехала из Ленинграда в Москву ассистентка режиссера. Ходила по театрам, отбирала фотографии артистов. Среди прочих показала режиссеру фото Вицина. А тот сразу его и выбрал:

— Худоба! Нос как у Гоголя! Точно Гоголь. Подходит.

Выбрал Вицина на роль Гоголя в свой фильм «Белинский» известный режиссер Григорий Козинцев. Пробовались на эту роль Владимир Кенигсон, Борис Смирнов… Но именно в Вицине режиссер разглядел черты гоголевской натуры.

Великий писатель в исполнении совсем тогда молодого артиста грустен, тяжело задумчив, без остатка поглощен внутренней исступленной работой мысли. Кажется, ему доставляет труд услышать собеседника, понять его слова, сосредоточиться, чтобы найти правильный, без единой фальшивой нотки ответ. Гоголь у артиста — великий писатель, тяжело, болезненно, трагично переживающий мерзости эпохи, разочаровавшийся в попытке найти что-либо светлое в николаевской России. Человек уже тяжелобольной, на закате жизни…

Трагична, печальна улыбка Гоголя — Вицина. Мудр и безнадежен его взгляд, оценивающий мир, людей, события. Актер избегает штампов. Нет в образе наигранного оптимизма. Вообще никакого. Он только трагичен.

Так вошел в кинематограф Георгий Вицин, показав великую, сломившуюся, но не сломленную гоголевскую душу. Гоголь — замечательная удача в начале актерского пути в кинематографе, свидетельство драматического таланта Вицина. Все в фильме прошло благополучно, лишь недовольным остался один партийный чиновник: он вдруг обвинил Вицина в мистике. Это когда артист в образе сатирика Николая Васильевича говорит:

— Если что-нибудь написал плохо сожги…

Что-то напугало партийных цензоров, и они заставили вырезать этот эпизод. Но кадры те оператор сохранил и подарил актеру.

Когда Алексей Баталов снимал «Шинель», он попросил у Вицина «запрещенные кадры».

— Таинственный эпизод мне нужен для вдохновения, — пояснил Алексей Баталов.

О мистике в фильме, об отношении артиста к роли и еще о многом другом в письме Георгия Михайловича Вицина Григорию Михайловичу Козинцеву:

«Здравствуйте, многоуважаемый и «многострадальный» душа моя Григорий Михайлович!

Проходят последние дни и ночи перед «судом»…

Я переполнен «мистически» трепетным ожиданием…

Буду рад, явившись на Ваш зов, еще раз осознать, что в этой, дорогой для меня картине есть и мой скромный «мазок». И хотя мне неприятно, что кто-то усмотрел в нашем Гоголе штрихи мистики, но, как актер-«трюкач» и «недорезанный формалист», я в глубине сердца принимаю это обвинение как лестную похвалу. Да и что скажет на это сам Гоголь??!

И я хочу просить Вас, Григорий Михайлович, нельзя ли как-нибудь сохранить эти потусторонние штрихи в Гоголе. Как бы это сделать?

Может быть, если в добавление к тому, что снято, показать Гоголя в несколько «трезвых», «ультраземных» кадрах (хотя бы эпизод с «грибками»), то это успокаивающе подействует на сетчатку некоторых «щелкоперов», и они простят тогда нам все «потустороннее».

Дорогой Григорий Михайлович, не примите мое «рационализаторское предложение» за нескромность. Каким бы ни был «приговор» Вицину — Гоголю, день выпуска картины будет для меня счастливым днем.