Жизнь в родной земле - Вилем Балинт

Согласитесь сами, что облигация займа в руках зажиточного человека — вещь нормальная, ибо зажиточный человек так в деньгах не нуждается, может ждать. Облигации же в руках вечно полуголодного советского рабочего явление совершенно дикое: за облигации он не может ничего купить, и банку их продать тоже не мог. Банки их не принимали. Бывали случаи, что рабочие, со злости, эти бумажки выбрасывали на ветер. А если находился какой чудак-покупатель, то отдавали ему за незначительную сумму.

Со временем Соввласть учла это настроение рабочих, а потому «милостиво» разрешила банкам принимать эти облигации… за 30 % номинальной цены. И только уезжающим иностранцам разрешила выплачивать номинальную цену купленных ими облигаций займов. Эта разница выплачиваемых цен мне позволила спекулировать.

От рабочих я покупал облигации напр., за 33–35 % номинальной цены, а в банк сдавал, как иностранец, за полную номинальную цену. Прибыль, как видите, была солидная. Однако, это не было так просто, как вам на первых порах покажется. Каждый иностранец, сдающий в банк облигацию, должен был одновременно предложить удостоверение от того учреждения, где он работал, подтверждающее, что такой-то, тогда-то купил на такую-то сумму облигаций такого-то займа и т. д. Вот достать эти удостоверения было самое рискованное дело.

Я их получал. Каким образом?.. Разрешите мне об этом не говорить. Одним словом дело процветало. Были овцы целы, волки сыты, а главное небольшую часть причитающейся мне за мою долголетнюю работу «прибавочной стоимости» удалось все-таки вернуть. Правда, «Маркс», в образе советского пограничника, основательно нас вытрусил от «излишков» при переезде советско-польской границы, так что не догадайся зашить в тайное место 100 корон чехословацких — не знаю, как бы я добрался с семейством к себе домой на родину.

Там, при каждом случае, коммунисты пишут в газетах или же говорят на нудных, надоевших всем, митингах: «в СССР, в стране победившего социализма, труд стал источником жизненной радости, бодрости, зажиточной и веселой жизни…». Не знаю от какого своего святого они эти трафаретные слова взяли — от Маркса ли или от Сталина, но это, в конце концов, не так важно, главное, меня всегда поражало то, что коммунисты прямо в глаза врут обнищалому, обездоленному, на положении раба населению, и при том не краснеют. Какую «радость и веселость» в действительности переживают там люди после «трудов праведных», достаточно ярко показывает результат моей двадцатилетней физической работы «в стране социализма»: предварительно выжали из меня все соки, а потом, как зараженного проказой, выбросили за борт, принудив заняться операциями явно мошеннического характера. Соответствует ли это все «святому писанию» от Карла Маркса — предоставляю судить другим. Лично, на собственном горьком опыте, глубоко убедился в том, что коммунисты являются не только самыми гнусными эксплуататорами-рабовладельцами, но и отъявленными грабителями рабочего и сельского люда.

Расскажите, пожалуйста, более подробно, в чем заключались ваши манипуляции с рыбой, когда вы, после увольнения со службы в питательной фабрике, перешли на «подножный корм»? Ведь, насколько мне известно, в СССР частная особа, вернее единоличник, не может ничего покупать с целью продажи. Насколько мне известно, частная торговля законом запрещена, не правда ли?

— Да, это совершенно верно. Торговля там запрещена, но это касается перекупщиков. Колхознику — земледельцу, колхознику-рыбаку и т. д. Одним словом, производителю излишки результатов его труда разрешено продавать. Ввиду же того, что излишки, обыкновенно, весьма незначительные, — базары колхозников являют собой всегда жалостное зрелище.

Живость базару придавали торговцы по блату, иначе говоря, спекулянты. Принадлежал к ним и я…

— А что разве в СССР можно спекулировать? — прерываю невольно информатора, будучи немало удивлен тем, что в СССР существуют до сих пор спекулянты.

— Да — ну, что вы! — быстро отвечает подсоветский человек, с ноткой укоризны в голосе, словно желая тем подчеркнуть как бы наивность моего вопроса, — граждане в СССР, занимающиеся торговлей — спекуляцией, на основании соответствующего параграфа советских законов подлежат строгому наказанию, а то от пяти лет каторжных работ вплоть до применения высшей меры наказания — расстрела, в зависимости от серьезности «преступления»…

— Так, значит, в СССР спекулянтов нет, если там их даже расстреливают? — на этот раз с умышленной наивностью снова прерываю подсоветского человека.

Мой информатор посмотрел на меня не то с презрением, не то с сожалением.

— Да, нет!.. Действительно, правильно говорится, что сытому голодного трудно понять. Так и с вами. При нормальных условиях каждый дурак может торговать и спекулировать! А вот пусть он попробует заняться этим при советских порядках и законах, когда вас ежеминутно смогут взять на цугундер и отправить к прабабушке на поселение! Да знаете, если бы в СССР люди не принуждены были спекулировать, то и жизнь советская не была бы советской.

Спекуляция в СССР, не взирая на драконические наказания, расширена в самых грандиозных размерах. Спекулируют там, обыкновенно, отпетые люди, которым исключена возможность как-то пристроиться в советском шарабане.

И я спекулировал.

— Ну, а как же это вы практически делали, например, с рыбой?

— Процесс спекуляции был весьма комбинованный и сложный. Пока продашь рыбу, тебя подстерегают тысячи несчастий. По сравнению с другими спекулянтами, благодаря своим знакомствам, я был в несравненно лучшем положении. Рыбу я покупал по блату у очуровцев. Это охрана государственных рыбных водных пространств по Дону и Азовскому побережью. Большинство из них, вблизи Азова, я знал еще по столовке. Очуровцы ловили рыбу, вернее, крали в тех водах, которые охраняли от воров. Платил я за десять штук чабака или сулы 15 рублей. В Ростове я продавал эту рыбу от 15 до 40 рублей за 10 штук, в зависимости от спроса. Больше, как пять-десять в одну поездку нельзя было брать. Почему нельзя было больше брать? Потому что по пути из Азова в Ростов могли рыбу отобрать в семи пунктах, при регулярных облавах: прежде всего это могло случиться на вокзале в Азове, в поезде в пути, при выходе из поезда в Ростове, при выходе из вокзала там же, при посадке в трамвай, во время езды трамвая и самая большая опасность человека ожидала на самом базаре, — там каждую минуту вас вместе с рыбой может арестовать тайный. В общем, там облавы на спекулянтов на каждом шагу. Бывало члены ГПУ остановят пароход или поезд и начинают просматривать вещи пассажиров. Можно было наблюдать забавные картины: Облава на пароходе бывало находила массу мешков и корзинок с рыбой и другим товаром и не находила ни одного собственника этого имущества. Каждый предпочитал от своего товара совершенно отказаться, нежели признаваться к нему и доказывать, что ты не спекулянт.