Тун. Лето в розовом городе - Гай Маркос

ее недобрым взглядом и наткнулась на такой же ответный. К миллиону поводов для ненависти прибавились ее великолепная фигура и осознание своего превосходства.

– Мы просто работаем вместе, – выдавила я.

– Теперь вижу, что я зря переживала. – Она скривилась так, будто одна лишь мысль о моей связи с Тиграном была оскорбительна. – Тигран сказал, что ты фотограф. Видимо, ты очень талантлива, раз он взял на работу подростка.

Я представила, как выдираю ее длинные волосы. Прядь за прядью.

– Сними нас сегодня на закате. Если мне понравится, я подкину тебе работу.

– Посмотрим, как солнце ляжет, – отвернулась я от нее. – Нас ждут.

Как я и предполагала, мне предстояло слушать Лусо и наблюдать, как Анжела помечает территорию. Группа попалась удачная – четыре молодые пары и пять пожилых, очень веселых подруг. Возле ног одной из них покоилась корзина, заполнившая весь салон ароматом домашних пирожков. Ночь эта женщина провела на кухне, чтобы накормить нас в дороге. Лусо умолкала, лишь когда ела, и эти минуты тишины давали возможность переварить информацию.

В однодневный тур в монастырский комплекс Татев входило посещение монастыря Нораванк, обед в ресторане и, конечно же, полет над ущельем на самой длинной канатной дороге в мире.

Через два с лишним часа мы приехали в первую точку нашего маршрута. Коралловые скалы окружили нас, полностью поглотив наше внимание. За долгие века оба храма, часовни и руины будто стали частью природы – темно-песочные стены слились с опаленным солнцем ущельем. И лишь иногда эту кораллово-оранжевую симфонию разбавляли зеленые островки.

– По дороге я рассказывала вам про зодчего Момика и княжеский род Орбелянов. Так вот, с этим местом связана старинная и печальная легенда.

Дождавшись внимания не всех, но большинства, Лусо продолжала:

– Уже в довольно зрелом возрасте Момик влюбился в молодую деву. Она ответила ему взаимностью, чем разгневала отца. Подозвав к себе зодчего, он поставил условие: если Момик возведет храм за три года, то получит его благословение и руку возлюбленной. Наш герой справился в срок, но, когда ему осталось положить последний камень под самым куполом, подосланный к нему слуга забрался по лестнице и столкнул его вниз. Так погиб великий зодчий, раздавленный камнем, впоследствии ставшим ему надгробием. Мы можем взглянуть на него…

И Момику не повезло. Чертова любовь не щадит никого! Голос Лусо отдалялся вместе с группой, а я все стояла перед низким входом в храм. Моя душа отчаянно хотела уверовать, но страх словно прибил ноги к старым плитам, не позволяя сделать шаг внутрь. Изучая потревоженную подошвами поверхность, я вдруг отпрыгнула как ошпаренная – я стояла на могильной плите! Весь притвор был усеян надгробиями. Больше всего пострадали те, что нельзя было перешагнуть при попытке войти в храм.

– Ахчик-джан![38] – окликнула меня какая-то пожилая женщина.

Сжавшись в предчувствии упрека, я изобразила раскаяние, но женщина лишь улыбнулась мне, обнажив нестройные зубы.

– Азат кайли! – сказала она.

– Я не понимаю.

– Можно! Ходи!

Больше она ничего не могла сказать, хотя объяснение вертелось у нее на языке. Жаль, что не для моих ушей.

Позже, когда подошла группа, Лусо раскрыла тайну такого странного расположения могил. Оказалось, что сам вход был особо почетным местом для погребения. Притвор, полы часовен и храмов и даже путь к ним устилали плитами. Считалось, что путь по праху ведет к Богу. А проходы делали низкими, дабы всякий опускал голову при входе в Божий дом.

Вскоре солнце загнало нас в прохладный автобус. После недолгой остановки возле армянского Стоунхенджа – обсерватории Караундж – мы попробовали блюда национальной кухни и отправились в Татевский монастырь.

Коралловый ландшафт сменил зеленый, и теперь нашу дорогу окружали бесконечные леса и луга. Извилистый серпантин то поднимал нас ввысь, то спускал в ущелья. Большинство наших туристов были здесь впервые, как и я. Их восхищали виды, вдохновляли истории Лусо. Я же уставилась туда, куда поклялась себе не смотреть.

Всякий раз, стоило Анжеле коснуться Тиграна, улыбнуться ему или произнести его имя, на моей коже будто открывалась новая рана, из которой струилась боль. За короткое время я так привыкла к нему, что теперь отказывалась принять очевидное: длинный список моих потерь пополнился и его именем. Что же дальше? Этот вопрос вновь возвращал меня в сказочную кроличью нору, но без этой детской влюбленности в Тиграна я не парила, а падала, и ни света, ни надежды в той норе не было.

Канатная дорога «Крылья Татева», тянувшаяся над бесконечным зеленым ущельем почти шесть километров, на время отвлекла меня от тревожных мыслей. Я вжалась в сиденье: ужас при взгляде вниз сменялся восторгом от открывавшихся видов. Пока информация о восстановлении монастыря плавно перетекала с армянского на русский и английский – экскурсия шла сразу на трех языках, – я считала минуты, когда смогу ступить на твердую почву.

– Очень надеюсь, что в этот храм ты войдешь, – прошептала Лусо.

Стоя она занимала слишком много места, потому уселась рядом.

– Мне нечего просить.

– Можно не просить, а поблагодарить.

Я непроизвольно хмыкнула. За что мне быть благодарной? За руины, в которые превратилась моя жизнь?

– За что, например?

– Например, за меня.

Я наконец отлепилась от стекла:

– Почему бы мне не поблагодарить за тебя твоих родителей?

Лусо продолжала улыбаться так, словно я не понимала, что за утром следует день.

– Потому что твоему сердцу нужна вера.

– Ему нужно пережить десять смен и выспаться.

– А я поблагодарю Бога за тебя. И тебе есть за что быть благодарной. Просто ты смотришь в самый темный угол большого светлого дома.

Оставшиеся минуты я провела в созерцании природы сквозь толстый слой стекла и пелену собственных слез.

«Татев» в переводе с армянского означает «дай крылья». Казалось бы, слишком легкомысленное название для такого сурового места. За долгие века эти стены успели побывать и средоточием духовной и интеллектуальной жизни Армении, и разграбленными, забытыми Богом руинами. Когда-то здесь хранили древнейшие рукописи и святые мощи. Монастырь был практически неприступным, а зимой и вовсе терял контакт с остальным миром, а потому научился содержать себя сам. Лусо рассказывала, что жизнь в этих краях сурова и по сей день, несмотря на попытки вновь поднять этого исполина с колен.

Я принялась за работу. В течение часа, пока Лусо водила группу по территории монастыря, мне удалось снять практически каждого. Увлеченные экскурсией люди не обращали на меня внимания и потому получались на фото искренними и настоящими. Мне нравилось наблюдать за ними, придумывать им биографию и рисовать их трогательное возвращение домой. На моих финальных