Рихард Зорге - Подвиг и трагедия разведчика - Сергей Голяков

Рихард взял со стойки газеты — нацистский "Ангрифф", "Берлинер тагеблатт", "Дойче цайтунг" и холодно заметил:

— Советую не обсуждать лиц, призванных нацией. Завтракаю я всегда в номере, в девять ноль-ноль. Газеты так же подавать в номер.

Он взял у остолбеневшего портье ключ и вслед за носильщиком в ливрее, несшим его вещи, направился к лифту.

В номере он распаковал чемодан. Настежь распахнул окно. Солнечный, прохладный, душистый воздух потек в комнату. Сладковато пахло молодой листвой лип и каштанов.

Зазвонил телефон. Он снял трубку. Кокетливый женский голос спросил:

— Клаус? Это я, Инге.

— Вы, детка, ошиблись.

— Не может быть! — Голос стал капризным. — Клаус так клялся! Еще вчера в полночь!.. — Женщина всхлипнула.

— Может быть, я смогу его заменить? — игриво, в тон, сказал Рихард.

— Это надо обсудить. Я еще позвоню вам.

Рихард прислушался к частым гудкам. Медленно повесил трубку.

"Значит, встреча состоится завтра, в двенадцать дня, в баре "Пивная пена" на Гедеманштрассе…".

Адрес, пароль и отзыв были оговорены еще в Москве. Завтра в полдень… Как же ему убить целых полтора дня?

Он снова проверил все вещи — не дай Бог, Катя сунула какой-нибудь амулет! — тщательно оделся и вышел на улицу.

Унтер-ден-Линден — "Улица под липами" — простиралась в обе стороны от отеля. Она действительно в четыре ряда была обсажена пышными липами и каштанами, широкая, прямая как стрела. Вдоль ее проезжей части, по которой в этот ранний час проносились иногда сверкающие автомобили, была проложена дорожка для верховой езды. На тротуары бросали отсвет зеркальные стекла дворцов, дорогих магазинов и кафе, строгих министерских и посольских зданий. На перекрестках чинно стояли полицейские. У пешеходных дорожек с высоких чугунных штанг на четыре стороны показывали время циферблаты часов.

Унтер-ден-Линден начиналась у Бранденбургских ворот, на которых восседала на своей триумфальной колеснице богиня победы Виктория, и обрывалась у Дворцовой площади. Это был правительственный, аристократический и деловой центр Берлина. Отсюда улицы радиально расходились во все стороны.

Красивая и чопорная, Унтер-ден-Линден вызывала у Рихарда враждебное чувство. Его тянуло с этой улицы на северо-запад, в район Веддинг, где так часто доводилось бывать ему прежде и где у него столько друзей. Именно поэтому он не должен туда идти…

Неторопливо, словно совершая утренний моцион, шел он по улице, глядя как будто только перед собой, но цепко подмечая все новое кругом. Вот промчались автомобили со свастиками прямо на капотах. Маскарад! В кузовах грузовиков лежали почему-то сваленные как попало книги. Освобождают помещение библиотеки под казарму?.. Потом, громыхая сапогами, прошел отряд юнцов в коричневых рубахах. Они были без оружия, только с резиновыми дубинками у пояса. И лишь у их предводителя, отсчитывавшего "Айн, цвай, драй!..", болтался на поясе пистолет.

"Не так уж и страшны", — снова подумал Рихард.

На стенах густо налеплены объявления и приказы — все под эмблемой орла и свастики.

Да, как Гитлер и рассчитывал, на мартовских выборах 1933 года он одержал полную победу — подлогами и террором набрал 17 миллионов голосов. Правда, и компартия собрала почти 5 миллионов. Но потом гитлеровцы арестовали депутатов-коммунистов, а их мандаты аннулировали, и 23 марта рейхстаг принял закон о наделении Адольфа Гитлера чрезвычайными полномочиями…

Рихард остановился у кинотеатра "Уфа-Палас". Над входом развевались фашистские флаги, но реклама обещала легкий, адюльтерный фильм "Маленькая обманщица". Утренние сеансы уже начались. У кассы толпились мелкие служащие, почтальоны, завершившие свой утренний обход, вполне солидные господа и дамы. В холле почему-то оказалось много все тех же коричневорубашечников — штурмовики.

Публика заполнила огромный зал "Паласа" почти до отказа. Свет погас. На экране замелькали кадры "Фильм-Вохе" — кинохроники национал-социалистов: открытие рейхстага, "День национального труда", марширующие колонны гитлеровцев. Выступает Гинденбург. Выступает Геббельс. Выступает Гитлер. Крики: "Хайль!.. Хайль!.."

Рихард оглянулся по сторонам: оказывается, кричали не только с экрана.

"Что это? Что с тобой, Германия?!" — Рихард чувствовал уже какое-то особое напряжение…

* * *

К вечеру он пришел на площадь Оперы. Со всех окрестных улиц сюда стекались люди: разодетые дамы и господа, клерки, служанки, дворники, торговцы. Не видно было только рабочих.

В центре площади, у памятника Вильгельму I, восседающему на коне, громоздилась гора книг. Широким кругом площадь оцепили люди в коричневых рубашках.

"Похоже на страшный суд инквизиции! И это — в двадцатом-то веке!" Рихард стал оглядываться, ища хотя бы на одном лице омерзение или гнев. Нет, все эти физиономии, мужские и женские, уродливые и миловидные, отражали только одно чувство — откровенный, прямо животный интерес к тому, что должно было произойти.

И началось. Оркестр грянул "Германия превыше всего!". Облитая бензином, полыхнула гора книг. Синие языки пламени взвились в небо.

Пламя билось, внутри его трещало, выстреливало. К ногам Рихарда упала тлеющая книга. Он поднял ее, наугад раскрыл и прочитал:

Весны синеют очиИ прячутся в траву,То нежные фиалки,Что я для милой рву.Я их срывал в раздумье,И все, что думал я…

Он почувствовал на себе пристальный взгляд. На него в упор, зло-настороженно смотрел штурмовик из оцепления.

Рихард нарочито презрительно усмехнулся и под взглядом штурмовика, размахнувшись, бросил томик Гейне в костер. "И все, что думал я…". Ушло, сгорело в огне…

* * *

Бар "Пивная пена" на Гедеманштрассе. Дверь в дверь с полицейским "локалем". Из участка доносились хриплые голоса спорящих, у входа толпились полицейские и коричневорубашечники. И в самом баре за столиками, и у стойки были только полицейские.

"Их излюбленное место, — определил Рихард. — Неплохо для конспирации!"

Он сел, как и было условлено, за столиком у дальней стены, положил рядом книжку в зеленой обложке — условный знак, заказал порцию сосисок с капустой и пива. Огляделся. Полицейские в большинстве пожилые. Многие, наверное, начинали службу еще при Вильгельме. Сколько в послужном списке у каждого из них кулачных расправ, переломанных ребер!..

Ровно в двенадцать в "Пивную пену" вошел высокий седоволосый мужчина и направился прямо к столику Рихарда. В руке мужчины была желтая папка.

"Он…". — Рихард узнал в приближавшемся человеке Оскара.

— Ты уже здесь? — издали приветствовал его Оскар. — Рад тебя видеть! Как доехал?

Полицейские за столиками проследили за Оскаром глазами и занялись своими кружками и сосисками. Ясно: Оскар дал понять, что надо держаться как можно более непринужденно — встретились два старых друга.

Он достал из папки письмо:

— Мы раздобыли тебе отличную рекомендацию во "Франкфуртер цайтунг". Пожалуй, эта газета подходит тебе больше всего. Во-первых, одна из крупнейших и влиятельнейших германских газет и имеет обширный крут читателей за границей. Во-вторых, хотя она и подверглась всеобщей нацистской унификации, тесно связана с концерном "И. Г. Фарбениндустри" и резко враждебна коммунизму, но все-таки слывет оплотом либерализма, не так криклива, как другие здешние издания. Это избавит тебя от необходимости славословить режим. Есть мнение, что Геббельс сохранит ее как парадную газету для влияния на интеллигенцию. В-третьих, она никогда не имела своих постоянных корреспондентов в Москве, а значит, меньше шансов, что кто-то из ее журналистов видел тебя в Советском Союзе. И в-четвертых, во "Франкфуртер цайтунг" тебя уже знают по шанхайским статьям. Поэтому основную ставку будем делать на нее, но не забудем и о других газетенках, чтобы ты имел широкое представительство.

Потом они обсудили, стоит ли Рихарду рискнуть и попробовать вступить в национал-социалистскую партию.

— Старик рекомендовал, — сказал Рихард.

— Но даже сейчас нацисты принимают в партию осторожно и разборчиво, возразил Оскар. — К тому же нам стало известно, что нацисты прибрали к рукам досье всех активистов компартии, заведенные полицией Зеверинга. Там, конечно, есть и твое "дело". Они могут копнуть… Я думаю, целесообразнее для тебя получить здесь только аккредитацию газет, а в нацистскую партию вступить уже в Токио. Там это менее опасно.

Уже прощаясь, Оскар сказал:

— Больше мы с тобой видеться не сможем. Связь с Центром будешь держать через Инге. Она тебе сегодня снова позвонит. Итак, неделю в Берлине на акклиматизацию, а потом — во Франкфурт.

Перед отъездом из Берлина, 9 июня, Рихард передал в Центр: "Положение для меня здесь не очень привлекательно, и я буду рад, когда смогу отсюда исчезнуть. Р а м з а й".