Правда о Бэби Донж - Жорж Сименон

— Два заседания, не больше, — объявил мэтр Бонифас. — Учитывая, что моя подзащитная полностью признала себя виновной, прокурор отказался от допроса большинства свидетелей. Я последовал его примеру. Чем меньше свидетелей, тем легче защите: у адвоката развязаны руки.

Франсуа сказал, что будет ждать приговора в маленьком кафе неподалеку от Дворца Правосудия.

— Вы слишком известны в городе. Вас сразу узнают и увидят в вашем поведении отсутствие чувства собственного достоинства.

Что мэтр Бонифас заставил его написать под диктовку? Франсуа сопротивлялся. Он находил формулы несуразными и бесконечно далекими от действительности.

«Повинуясь голосу совести, перед богом и людьми…»

— Вы не думаете, что…

— Пишите, что я говорю. Это стиль как раз для присяжных.

«…я прощаю моей жене то зло, которое она мне причинила, и то, которое намеревалась причинить».

— Послушайте, мэтр Бонифас! Мне нечего прощать: я ведь считаю, что…

— Вы хотите или нет помочь защите?

«Я сознаю, что одиночество и бездеятельность, на которые я обрек молодую женщину, привыкшую к более яркой жизни…»

— Вы не считаете, что если я сам явлюсь в суд и…

— Вы заговорите там, как говорили со мной, и вас никто не поймет. Стремясь обелить жену, вы, того гляди, добьетесь прямо противоположного результата. Дайте сюда ваше письмо…

Франсуа вздрогнул и бросился к телефону.

— Алло?… Да, Франсуа Донж… Нет, месье, контора сегодня закрыта. Вам следовало бы это знать… Нет, принять от вас заказ не могу — это исключено.

Держа трубку в руке, он смотрел на часы. Без двадцати десять! Обвинительное заключение, должно быть, уже зачитано. Франсуа знал, что оно составляет десять страниц на машинке.

Места на суд пришлось распределять. На заседание явились все дамы города. И Беби сидит, бледная и сосредоточенная, как на скамье для причта в церкви. Мэтр Бонифас предупредил ее, что Франсуа в зале не будет — он запретил ему появляться. А вдруг она машинально ищет его взглядом в толпе?

Рядом аккуратно рассажены присяжные, надевшие лучшие свои костюмы, словно их сейчас будут снимать — точь-в-точь как кожевники на отцовской фотографии.

— Месье следует чем-нибудь заняться…

Половина одиннадцатого, а звонка все еще нет. Франсуа спустился в кабинет, вернулся в спальню, снова спустился, распахнул дверь на улицу.

— Месье ведь знает… — укоризненно начала запыхавшаяся служанка. Она подумала, что он хочет уйти, и прибежала: ей наказали следить за ним. Нет, Франсуа просто хотел подышать воздухом.

Стоял октябрь. Было свежо, но рыболов не уходил. Мимо пробегали дети в плащах с капюшонами, в которых они казались гномами.

— Это не телефон звонит?

— Нет, будильник у меня в комнате.

Наконец, в четверть двенадцатого у тротуара остановилась машина Феликса. Он был без шляпы.

— Ну как?

— Ничего. Все идет хорошо, нормально. Присяжные, похоже, настроены не слишком враждебно, за исключением аптекаря. Мэтр Бонифас отвел пятерых, поэтому не решился дать отвод и ему. Старшиной присяжных назначили, разумеется, именно аптекаря.

— Как она?

Феликс выглядел так, словно вернулся из другого мира.

— Безукоризненна. Не изменилась, не осунулась, скорее, немного пополнела. При ее появлении все затаили дыхание.

— Что на ней?

— Темно-синий костюм и черная шляпка. Вошла, словно в гостиную на парадный прием. Спокойно села, огляделась, как будто…

У Феликса сорвался голос.

— Что прокурор?

— Толстяк с фурункулами. Держится сурово, но мягче, чем можно было ожидать. В общем, до сих пор все идет просто, без помпы. Кажется, будто люди выполняют формальность — и только.

— К свидетелю нет больше вопросов?

— Нет.

— А у вас, мэтр?

— Тоже нет.

Словом, свидетели, пожалуй, даже разочарованы, что их побеспокоили из-за такой малости. Неохотно садятся на место. Владелица магазина мод так навязывалась со своими показаниями, что публика смеялась, а председательствующий вынужден был напомнить:

— Вас просят удалиться, сударыня.

Она ушла, бормоча что-то себе под нос.

Вскоре на такси примчалась Жанна.

— Как ты, Франсуа? Я вот все думаю, может, тебе тоже поехать? Это значительно проще, чем себе представляют. Я боялась, что растеряюсь во время допроса. А он не произвел на меня никакого впечатления. Когда я подошла к барьеру, Беби незаметно сделала мне знак рукой. Вот так. Приподняла два пальца — и все. Мы делали его, когда были маленькие и хотели пошептаться за столом. Готова поклясться, что Беби улыбнулась. Завтракать, мальчики! Феликс должен быть во Дворце к половине второго, когда возобновится заседание.

Звяканье вилок в тишине. Опять как на поминках.

— Есть надежда, что закончат сегодня?

— Все зависит от прокурора. Мэтр Бонифас уверяет, что будет говорить не больше часа. Правда, он всегда дает такие обещания, но это не мешает ему говорить и по два, и по три часа, если он чувствует, что аудитория благожелательна.

Феликс уехал, Жанна осталась.

— Послушай, Франсуа, не пора ли подумать вот о чем. В случае оправдания — держусь за дерево, чтобы не сглазить! — Беби захочет немедленно увидеть Жака. Тебе не кажется, что лучше не везти ее в Каштановую рощу? Будет уже темно. И боюсь, на нее нахлынут воспоминания. Знаешь, я предлагаю. Возьмем машину. Поведу я: ты, не дай бог, будешь нервничать. Съездим в Каштановую рощу, привезем Жака и все, что ему понадобится для ночлега. Если хочешь, прихватим и Кло. Через час вернемся. Мэтру Бонифасу ты наверняка в это время не понадобишься.

Еще не было трех. Франсуа в конце концов согласился. Ехать пришлось под дождем, дорога была безлюдна, «дворники» работали плохо, и Жанна из-за плохой видимости то и дело наклонялась вперед.

— Как только Феликс позвонит, ты поедешь во Дворец. Машину оставишь у служебного входа на Монашенской улице.

Белый шлагбаум. Навстречу выбегает Кло в надежде, что они привезли радостную весть, а может, и самое мадам.

— Оденьте малыша, Кло. Положите в чемоданчик все необходимое из одежды и для ночлега.

— А мама где?

— Маму увидишь вечером.

— Ее не осудят?

Пока одевали Жака, Франсуа бродил по дому, который больше не считал своим. Ему казалось, что он навсегда покидает это жилище, уезжает из него окончательно и бесповоротно.

— Не позвонить ли?

— Куда?

— Домой.

Он позвонил.

— Это вы, Анжела?… Да, я. Мне никто не звонил?… Вы уверены? Не отходили от телефона?… Хорошо. Приедем через полчаса. Комната малыша готова?… Бросьте в камин несколько поленьев… Да, да, сегодня сыро…

В сущности, день прошел быстрее, чем можно было опасаться. Мэтр Бонифас, вероятно, где-нибудь на половине речи. Под носом у него табак, рукава мантии развеваются, и, когда он возвышает голос, эхо разносит слова по самым дальним углам зала.

Адвокаты — и молодые и маститые — стоят у дверей свидетельской комнаты.

— Выпей рюмочку, Франсуа.

Жак на кухне болтает со старой Анжелой:

— А ты знаешь, что сделала мама? Нет, ее не посмеют осудить, иначе это будет судебная ошибка. Так мне сказала Марта.

Промокшая насквозь Марта — она забыла зонтик в свидетельской комнате — возвращается из Дворца.

— Говорит мэтр Бонифас, — сообщает она, сморкаясь. — Многие плачут. Месье Феликс велел мне вернуться и сказать вам, что все идет хорошо.

— Нет, Франсуа, тебе еще рано ехать.

Но он больше не в силах сидеть дома. Надевает пальто, лихорадочно ищет шляпу. Стемнело. Франсуа забыл включить фары, и у моста его останавливает полицейский.

Когда он добирается до Дворца Правосудия, люди небольшими группами прогуливаются по площади перед входом или беседуют, как во время театрального антракта. Франсуа понимает, что присяжные удалились на совещание. Он ставит машину у тротуара и остается за рулем, хотя опасается, что его заметят. Тут он видит брата. Феликс без пальто и шляпы выходит из табачной лавки и узнает машину.

— Только что звонил домой. Все станет ясно через несколько минут. Тебе не следовало приезжать.

— Чего ожидают?

— Ничего плохого. Мэтр Бонифас произнес великолепную речь. Кажется, когда присяжные долго совещаются, это хороший признак. Если же, напротив, они возвращаются почти сразу же… Оставайся в машине Франсуа. Принести тебе что-нибудь выпить?

— Нет. Как Беби?

— Все такая же. Марта сказала тебе, что женщины в зале плакали? Мэтр Бонифас подробно осветил жизнь в Константинополе, ее семью, ее…

Франсуа сжал Феликсу локоть. Люди повалили обратно во Дворец. Минуту спустя стало известно, что это ложная тревога. Присяжные продолжают совещаться. И Феликс, чтобы отвлечь брата, говорил без умолку нанизывая одну фразу на другую.