Испытание адом - Дэвид Вебер

– У меня есть основания предполагать, что согласятся, – с ноткой осторожности сказал Клинкскейлс – Их физическое состояние нисколько этому не препятствует, и леди Алисон, в беседах с моими женами, не раз обсуждала возможность завести еще одного ребенка. Конечно, то были лишь разговоры, но ведь если им покажется обременительным естественное вынашивание, дитя можно выносить и искусственно. Этот ребенок все равно не будет считаться клоном, так что юридических проблем не возникнет.

– Если, не приведи Испытующий, кто-то из них тоже умрет, мы опять попадем в затруднительное положение, – задумчиво сказал Бенджамин. – Но не будем о грустном. Они живы, здоровы, способны родить и выносить ребенка и находятся на Грейсоне.

Протектор умолк и после недолгого раздумья решительно кивнул.

– Да, Говард, как ни крути, ты придумал наилучший выход. Если мы заручимся их согласием, ребенок родится на Грейсоне и будет обладать всеми правами нашего гражданина. Надеюсь, Говард, в этом случае ты останешься регентом?

– Вы предлагаете мне присмотреть за леном до рождения наследника?

– Да, и управлять им, пока наследник не войдет в возраст.

– Ну что ж, если я протяну так долго, то почему бы и нет, – сказал Клинкскейлс после краткого раздумья. – Правда не думаю, что даже при медицинской поддержке наших друзей с Мантикоры мне удастся увидеть этого наследника совершеннолетним.

Он произнес эти слова совершенно спокойно, с невозмутимостью человека, чья жизнь прошла куда насыщенней, чем выпадает большинству. Глядя на него, Бенджамин поневоле задумался о том, сможет ли он сам сохранить такое же спокойствие, когда придет его черед? Или осознание того, что люди, появившиеся на свет всего на пять-шесть лет позже, чем он, смогут прожить на свете на два-три столетия дольше, отравит его горечью и завистью? Хотелось верить, что нет, но...

Отмахнувшись от этой мысли, Протектор подытожил:

– Хорошо, джентльмены, во всяком случае у нас есть план действий. Правда, остался один пунктик, который все еще меня беспокоит.

– Вот как, ваша светлость? – удивился Прествик. – А вот я, признаюсь, никаких подводных камней не вижу. По-моему, Говард мастерски разобрался с нашей проблемой.

– С ней-то он разобрался и вправду мастерски, – признал Бенджамин, – только вот в процессе ее решения создал новую.

– В самом деле?

– В самом деле! – передразнил он.

Собеседники Протектора недоуменно переглянулись, и он злорадно ухмыльнулся:

– Вы как хотите, джентльмены, но я не собираюсь рассказывать матери леди Харрингтон про птичек, пчелок и цветочки!

Глава 5

– Вы хотите, чтобы я... что?

Алисон Харрингтон откинулась в кресле, ее миндалевидные глаза расширились от изумления. Говард Клинкскейлс залился краской – такого с ним не случалось уже много лет. Впервые после того, как МСН показала сцену казни, он увидел, как что-то вытеснило из взгляда Алисон неизбывную печаль, однако Клинкскейлс чувствовал бы себя гораздо лучше, не испытывай он такой неловкости. Ни одному воспитанному грейсонцу никогда не пришло бы в голову заговорить на подобную тему с чужой женой, и он всеми силами отбивался от этой обязанности. Но ничего не вышло, Бенджамин уперся: кто придумал, тот и отдувается – то бишь проводит переговоры с Харрингтонами.

– Я понимаю, миледи, с моей стороны даже затевать такого рода разговор – верх неприличия, – сказал он хриплым от волнения голосом, – но боюсь, это единственный способ избежать политического кризиса. Кроме того, таким образом можно передать Ключ по прямой линии.

– Но...

Достав из кармана ручку, Алисон сунула ее в рот и принялась грызть своими мелкими белыми зубами. Эта дурная привычка, приобретенная ею во время работы в госпитале на Беовульфе, помогала успокоиться и сосредоточиться, что сейчас и требовалось. Она старалась осмыслить неожиданную просьбу объективно и непредвзято.

Ее реакция, по собственной же оценке, оказалась на удивление сложной. Им с Альфредом в конце концов удалось смириться с фактом гибели дочери. Ему, как она догадывалась, это далось труднее, чем ей, но, так или иначе, они смирились. Правда, Алисон не раз жалела о том, что они так и не завели второго ребенка. Причиной тому во многом было ее происхождение. Она родилась на космополитическом (то бишь перенаселенном, самодовольном, разобщенном множеством условностей и каст, застойно благополучном) Беовульфе, где всячески поощрялось ограничение рождаемости. На многодетные семьи там всегда смотрели косо, и хотя на относительно молодом Сфинксе, население которого не достигло и двух миллиардов, дело обстояло иначе, ей трудно было избавиться от привитых в юности предрассудков. А ведь ей всегда хотелось иметь много детей, разве не так? Это было одной из причин, побудивших ее принять предложение Альфреда и перебраться на Сфинкс. Там вроде бы никаких препятствий не осталось, но... То одно мешало, то другое. Все время казалось, что спешить некуда, ведь ее «биологические часы» не остановятся еще лет сто, если не больше.

А ведь будь у них другие дети, им, возможно, удалось бы легче пережить утрату...

Она отбросила эту мысль как пустую и вздорную: дети – это дети, а не полис эмоциональной страховки. Да и вообще, ерунда все это!

Однако сейчас, когда этот вопрос затронул Клинкскейлс, она ощутила... неловкость. Отчасти потому, что глубоко заложенные инстинкты заставляли ее встречать в штыки любую попытку заявить, будто она что-то кому-то «должна». Порой она ставила перед собой очень трудные задачи, какие уж точно не предложил бы ей ни один посторонний, но она не допускала и мысли о том, чтобы подчинить свои решения чужим требованиям. Надо полагать, это тоже пришло из детства: она росла с подсознательным убеждением в том, что весь Беовульф давит на нее, навязывая свои представления, и этому нажиму надо противостоять во что бы то ни стало. Разумом Алисон понимала вздорность инстинктивного протеста, однако старый рефлекс укоренился слишком глубоко и сейчас всколыхнулся с новой силой.

Однако куда сильнее была убежденность в том, что, если они с Альфредом решат завести ребенка именно сейчас, ради разрешения грейсонской политической коллизии и сохранения в роду лена Харрингтон, это станет своего рода предательством по отношению к памяти погибшей дочери. Как будто... как будто она была продуктом серийного производства, который можно легко заменить другим изделием, сошедшим с того же конвейера.

Ощущение было нелепым и нелогичным, но она ничего не могла с ним поделать.

«Кроме того, – подумала Алисон, кисло усмехнувшись и сжав зубами ручку, – стоит принять во внимание и мое отношение к наследственным титулам».