Сады Луны - Стивен Эриксон

— Похоже, Императрица сдержала данное морантам слово, — тихо сказал Быстрый Бен. — Час бойни. Не думал я, что Дуджек…

— Дуджек получает приказы, — отрезал Скворец. — И у него на шее сидит Высший маг.

— Час, — повторил Калам. — А потом нам за ними убирать.

— Не нашему взводу, — сказал Скворец. — Мы получили новый приказ.

Оба солдата уставились на своего сержанта.

— И тебя ещё нужно убеждать? — возмутился Быстрый Бен. — Они нас в землю загоняют. Они же хотят…

— Хватит! — рявкнул Скворец. — Не сейчас. Калам, найди Скрипача. Нам нужно забрать снаряжение у морантов. Бен, собери остальных и возьми с собой Жаль. Встречаемся через час у шатра Первого Кулака.

— А ты? — спросил Быстрый Бен. — Что собираешься делать ты?

Сержант услышал в голосе чародея плохо скрытую надежду. Ему нужна была поддержка или, может, подтверждение того, что они поступают правильно. Только вот поздновато для этого. Но всё равно Скворец почувствовал укол сожаления — он не мог дать Быстрому Бену то, чего хотел больше всего. Не мог ему сказать, что всё уладится. Скворец сел на пятки, глядя на Крепь.

— Что я собираюсь делать? Я собираюсь подумать, Быстрый Бен. Я слушал и тебя, и Калама, и Вала, и Скрипача, и даже Тротц успел пожевать мне ухо. Теперь моя очередь. Так что отстань, чародей, и эту проклятую девчонку забери с собой.

Быстрый Бен вздрогнул и отступил. Что-то в словах Скворца ему очень не понравилось — а может, вообще всё.

Сержант слишком устал, чтобы беспокоиться об этом. Ему нужно было обдумать новое задание. Если бы Скворец был религиозным человеком, он пролил бы кровь в Чашу Худа, чтобы воззвать к теням своих предков. Ему было тяжело это признать, но сержант разделял ощущение, которое испытывали солдаты его взвода: кто-то в Империи желал «Мостожогам» смерти.

Крепь осталась позади, ночной кошмар, который пеплом осел на языке. Впереди ждало новое назначение: легендарный город Даруджистан. Скворца терзало смутное предчувствие того, что вот-вот начнётся новый кошмар.

В лагере, у склона последнего из голых холмов, нагруженные ранеными солдатами повозки запрудили узкие дорожки между рядами палаток. Обычный порядок малазанского военного лагеря обратился в ничто, воздух дрожал от криков и стонов, в которых звучали боль и ужас солдат. Рваная Снасть шагала мимо выживших воинов, перешагивала через лужи крови в колеях, и взгляд её невольно задержался на отвратительной куче ампутированных конечностей рядом с шатром хирурга. Из обширного лабиринта палаток и лачуг маркитанток раздавался вой — нестройный хор тысяч голосов служил леденящим напоминанием о том, что война всегда несёт горе.

В трёх тысячах миль отсюда, в военном штабе имперской столицы, в Унте, безымянный секретарь вычеркнет красными чернилами Вторую армию из списка действующего состава, а после припишет рядом мелким почерком: «Крепь, конец зимы, 1163-й год Сна Огни». Так будет отмечена смерть девяти тысяч мужчин и женщин. А потом — позабыта.

Рваная Снасть скривилась. Некоторые из нас не забудут. «Мостожоги» явно подозревают неладное. Мысль о том, чтобы открыто выступить против Тайшренна, подогревалась яростью и — если Высший маг действительно убил Калота — чувством того, что Рваную Снасть предали. Но она знала, что эмоции часто берут над ней верх. Колдовская дуэль с Высшим магом Империи отправит её прямиком к Вратам Худа. Праведный гнев уложил в землю больше мертвецов, чем любая империя мира, и как говорил Калот: «Можно сколько угодно потрясать кулаками, но труп — это труп».

Рваная Снасть видела слишком много смертей с тех пор, как вступила в ряды Малазанской империи, но они по крайней мере не были на её совести. Теперь всё было иначе, и этого ей хватит надолго. Я уже не та, что прежде. Я двадцать лет пыталась смыть с рук кровь. Но нынче перед её глазами снова и снова вставали пустые доспехи на вершине холма, и эта картина разрывала ей сердце. Эти люди бежали к ней в надежде найти защиту от ужасов на равнине. То была отчаянная, смертельно опасная надежда, но Рваная Снасть их понимала. Тайшренну было на них плевать, а ей — нет. Она была одной из них. В прежних битвах все они дрались, как бешеные собаки, чтобы только не дать вражеским легионам убить её. Но это была война магов. Её территория. На услуги во Второй было принято отвечать услугами. Это помогало всем оставаться в живых и сделало Вторую легендарным легионом. Солдаты ждали от Рваной Снасти помощи и имели на это право. Они пришли к ней за спасением. И умерли за это.

А если бы я тогда пожертвовала собой? С помощью своего Пути защитила их, а не спасала собственную шкуру? В тот раз она выжила благодаря инстинкту, а инстинкт не имеет ничего общего с альтруизмом. Альтруисты на войне долго не живут.

Быть живой, решила Рваная Снасть, подходя к своему шатру, совсем не то же самое, что радоваться жизни. Она вошла и закрыла за собой полог, а потом остановилась и осмотрела свои пожитки. Вещей накопилось удивительно мало — это за двести девятнадцать лет жизни. Дубовый сундук, в котором лежала её книга по магии Тира, был по-прежнему запечатан защитными чарами; небольшой набор алхимической посуды и инструментов валялся на столике рядом с её койкой, словно детские игрушки, брошенные посреди игры.

Среди хлама лежала Колода Драконов. Взгляд чародейки задержался на гадательных картах, прежде чем двинуться дальше. Всё выглядело по-другому, словно этот сундук, алхимические инструменты и вся одежда принадлежали кому-то другому: более молодой женщине, ещё не чуждой тщеславия. Только Колода — Оракулы — отозвалась, будто старая подруга.

Рваная Снасть подошла и встала у стола. Она рассеянно положила рядом свёрток, который ей дал Калам, и вытащила из-под стола табурет. Потом села и потянулась к Колоде, но задержала руку.

Уже несколько месяцев что-то удерживало чародейку. Наверное, смерть Калота можно было предсказать, и наверное, это подозрение всё время пряталось где-то на краю сознания. Боль и страх всю жизнь формировали её душу, но время, проведённое с Калотом, эту форму меняло — делало светлой, счастливой, свободной. Рваная Снасть называла это маленькой радостью.

— И снова ты сама отказалась? — Она почувствовала в собственных словах горечь, и тотчас возненавидела себя за это. Прежние демоны вернулись к ней и потешались над крахом её иллюзий. Ты уже однажды отказалась от Колоды — в ночь перед тем, как Паяцу перерезали горло, в ночь перед тем, как Танцор и человек, который потом начал править Империей, пробрались в замок твоего хозяина — твоего любовника. Ты же не будешь отрицать, что есть в этом некая закономерность, женщина?