Вера, надежда, любовь - Ксения Ершова-Кривошеина

— Сколько? — Эрик участливо положил свою пухлую руку на Ленино колено.

— Мне нужно три, а может, четыре тысячи французских франков. Но поверь мне, я тебе их отдам. Могу расписку написать, — и, подумав, добавил: — Если ты мне откажешь, я пойму. Нашим, советским, конечно, доверять нельзя. Но клянусь…

— Ох, ради Бога, не клянись. Это для меня не деньги, и, даже если ты их мне вернешь через год, я не обижусь.

У Лени от неожиданности захватило дух.

— Ты себе не представляешь, как ты меня выручишь! Да нет! Ты меня спасешь! — и в порыве чувств он кинулся обнимать Эрика.

Молодые хиппи на них не реагировали, разувшись и подложив под головы какое-то немыслимое тряпье, они безмятежно спали, но зато старички соседи, которые тщетно прислушивались, пытаясь понять, на каком тарабарском наречии говорят эти странные мужчины, фыркнули, встали и вышли в коридор.

— Нет, правда, Эрик! Я тебе потом расскажу, зачем мне эти деньги нужны. Это долг, старый долг, ему уже скоро пять лет, и теперь этот человек здесь, во Франции. Я к нему еду. Мы встретимся и поговорим откровенно, все начистоту. И, знаешь, я надеюсь на прощение. Что меня простят. Да, да, поймут и простят, и тогда это будет настоящее чудо!

— Ну, если так, идем и выпьем! Угощаю. Идем, идем. До Эвиана еще час ехать. Этот поезд у каждого столба стоит, так что успеем.

Ночь за окном окончательно накрыла пейзаж, в купе замигало и зажглось неоновое освещение, а Леня, бережно засунув книжку обратно в сумку, распрямился во весь рост и больно ударился головой о какой-то невидимый крючок-вешалку. Да что за черт! Но все ерунда, эти мелкие бобошки до свадьбы заживут. А то, что три минуты назад произошло, — вот это настоящая удача.

Мягко раскачиваясь в такт движения поезда, они прошли через полусонные вагоны и оказались в маленьком буфете. Здесь было пусто. Официант поставил на их столик бутылку красного вина и тарелочку с фисташками. Эрик взобрался на высокий табурет, Леня примостился где-то сбоку.

— Вино не мясо, мне это можно, и пью с удовольствием. Итак, за твое чудо! Желаю тебе освободиться не только от долгов денежных, но и выпросить прощение!

Эрик добродушно улыбнулся, подмигнул, они чокнулись, и, сделав большой глоток, Леня счастливым эхом повторил:

— За чудо и за примирение!

Потом они болтали о разной ерунде, о поэтессе уже не вспоминали, да и не нужно было ворошить старое. Эрик рассказывал о своих родителях, говорил, что они совсем сдали, живут одни в английской провинции и ему частенько приходится их навещать.

— А ты когда в Лондон?

— Да еще не знаю. Все будет зависеть от разных обстоятельств, — уклончиво ответил Леня. — Вот ты, Эрик, много в жизни оступался? Но наверняка не так, как я. Знаешь, ведь я атеист, в церкви ни разу не был, но сознаю, что в жизни много нагрешил. Мне так хочется не иметь больше злобы, очиститься от налипшей гадости, потому как тяжело мне, так стало трудно жить с этой ношей.

Эрик широко улыбнулся и произнес:

— Вот моя мама, она человек простой, верующая англичанка, с детства мне все повторяла, что нужно стараться жить в мире со всеми. Тебе может показаться странным, но ведь сколько меня в жизни обманывали… особенно бабы, а я им все прощал. Хоть и с трудом, но постепенно я понял…

Он хотел было что-то еще добавить, но в этот момент поезд тряхнуло, он замедлил свой бег, резко сбросил скорость и, затормозив, встал. Через буфетное стекло, кроме призрачных гор в ночи и дальних огоньков, ничего интересного не высвечивало. Эрик протер ладонью запотевшее окно, попытался всмотреться, но безнадежно задернул серенькие шторки.

— Это еще не Эвиан. Наверное, что-то случилось, а может, просто ждут встречного. Ну, еще глоток, последний. Поверь Лео, если эта злосчастная сумма принесет тебе покой и надежду, я буду только счастлив. Увидишь, как все изменится. Наверное, в жизни самое тяжелое терять не деньги, а близких. Чувствовать, что обратно дороги нет. У вас, русских, это у многих, особенно у советских, я это понял в СССР. Ведь вы все потеряли, разменяли на что угодно. И семья, и традиции — все было уничтожено, а люди-то какие злющие стали!

Официант возился за стойкой, позвякивал кофейными чашками. Не останавливаясь, решительно и быстро в направлении головного вагона прошли два контролера.

— Ямщик, не гони лошадей, мне некуда спешить, — неожиданно смешным фальцетом пропел Эрик, — а твой поезд может уехать без тебя, — поддразнил он. — Но ничего, у меня в доме места много. Приглашаю. Переночуешь, а завтра махнешь дальше.

— Нет, нет, завтра утром меня ждут на месте.

— Кто, если не секрет?

— Секрет. Пока не могу тебе сказать. Но обязательно расскажу. Давно пора мне было решиться сбросить с души этот груз, да не решался. Наконец-то все пойдет по-другому, и заживу я второй жизнью со спокойной совестью.

Леня взглянул на часы. По расписанию они должны прибыть в Эвиан через пятнадцать минут, но поезд словно прирос к рельсам. А тут, как назло, замигало электричество.

— Что за чертовщина! Еще не хватало! — Леня резко встал.

Они вернулись в купе. Здесь царила сонная тишина, старички, шурша фольгой, приканчивали пачку печенья, хипповатые ребята продолжали мирно посапывать. Свет опять беспокойно заиграл в жмурки и окончательно погас. Время стало теряться, и было непонятно, сколько они сидят в темноте. Пять, а может, десять минут?

— Глупость какая-то, — беспомощно пролепетал Эрик.

Кто-то из пассажиров в соседнем купе тоже требовал объяснений, и вот по радио вежливый голос по-французски и по-немецки извинился за задержку. Хотелось поскорее снять повязку с глаз, отодвинуть занавески, но все бессмысленно: темнота снаружи, темнота внутри, чувство западни нарастало вместе с недовольным гулом голосов.

Наконец-то световая дорожка ожила, побежала по коридору, под колесами что-то заурчало, скрипнуло, послышались облегченные охи, отголоски речи, кто-то закурил, и поезд мягко сдвинулся с места.

— Я пойду к выходу, как только мы въедем на платформу, открою дверь и выгляну наружу. Нужно быстренько сообразить. Слушай, Эрик, а там как в Эвиане? Нужно бежать через подземку, или верхний переход через мостки?

— Обычно этот пересадочный поезд стоит напротив, хотя с такой задержкой… Сейчас увидим. Да не спеши ты так!

Леня подхватил сумку и быстро оказался на площадке у самого выхода. Эрик сзади. Вот и первые домики Эвиана, неоновая реклама, пустой вокзал, одинокий пассажир торопится, бежит к поезду; он стоит на первом пути, у самого здания вокзала, прямо напротив… и так доступно близок. “Вот и я должен сейчас же, немедля, быстро соскочить”, — подумал Леня.

— Ох, он сейчас отъедет, — жалобно застонал Эрик.

— Да нет, я успею, еще две минуты, — и на полном ходу, резко повернув красную загогулину рычага, Леня открыл дверь.

Он ловко спрыгнул на набегающую платформу, не упал, ноги-ходули по инерции еще пробежали вперед, Леня смерил расстояние и мгновенно сообразил, что до поезда нужно бежать очень-очень быстро по навесному мостику. Но это ни к чему. Ведь тогда наверняка опоздаю. Лучше с платформы прямо на рельсы, ничего не стоит их в два счета перемахнуть, обогнуть длинный состав с хвоста и впрыгнуть в последний вагон…

Он уже почти у цели…

Осталось чуть-чуть…

Странно, что вслед он услышал удивленный вскрик Эрика, и совершенно непредвиденно, не считаясь с планами и расчетами Лени, откуда ни возьмись надвинулись страшный лязг и грохот, и навсегда все померкло.

Париж, 2007