Колыбельная горы Хого - Елена Кондрацкая

– Неужели?..

Лисица тявкнула и склонила голову, будто бы говоря «спасибо».

– Рада, что с тобой всё хорошо. – Мико улыбнулась и ласково погладила лисицу между ушей. Та недовольно дёрнула хвостом и прижала уши, но не отстранилась. Мико поспешила убрать руку.

– Прошу прощения.

Лисица посмотрела Мико в глаза, кивнула и захромала к свободной подушке в другом конце зала.

Благодарно кивнув ей в ответ, Мико села в сейдза на ещё тёплое место и бесшумно выдохнула, стараясь выгнать из головы лишние мысли. Она не знала, о чём хочет просить и зачем вообще решила здесь задержаться, но чувствовала острую необходимость если не молиться, то просто выразить богине благодарность за приют.

Мико опустила ладони на пол и дважды поклонилась. Выпрямилась, два раза хлопнула в ладоши и закрыла глаза.

«Спасибо, что приютила нас, Кормящая Мать, – мысленно произнесла она, дыша в сомкнутые ладони. – И прости нас за вторжение. И прости моего грубого спутника, он никогда не имел дел с богами и оттого не выказал тебе должного почтения. Он вообще мало кому выказывает почтение. Но… но он неплохой человек. Неплохой ёкай. Он… – Мико выдохнула и зажмурилась, пытаясь собраться с мыслями. – Я… Я запуталась и не знаю, как теперь быть. Моя жизнь так сильно изменилась. Я встретила Акиру и думала… Думала, что смогу обрести с ним своё счастье… Я… любила ли я его? Люб…лю ли? Неужели любовь может исчезнуть так быстро, разве может обратиться в ничто? Разве могу я… И Хотару… Райдэн. – Мико тихонько застонала. – Помоги мне разобраться в моих чувствах. Я… может быть, лучше вообще не чувствовать? Тогда и больно не будет… Мне столько раз было больно… Можешь? Ты можешь забрать мои чувства?»

Понимая, что вот-вот разрыдается, Мико разомкнула ладони и опёрлась на пол, сгорбившись и стараясь успокоить дыхание. Что она творит? Нашла о чём просить богиню. Ей столько всего нужно, столько важных вещей: отыскать Лиса, снять печати с острова, отомстить Акире, спасти Духа Истока, – а она решила просить о каких-то глупых чувствах, которые ничего не изменят, ни на что не повлияют, которые не нужны никому, кроме неё. Какая разница, что она чувствует к Акире или к Райдэну? Какая разница, о чём печалится и жалеет? У неё есть дела поважнее.

Но сколько бы Мико ни сидела, сколько бы ни пыталась запихнуть чувства подальше, они давили, клубились, вились узлами в глубине груди, наполняли её до тошноты, так что Мико хотелось выть, царапая рёбра ногтями, надеясь вернуть ту сосущую пустоту, что наполняла её совсем недавно, снова забиться в заброшенную комнату, в которой она ничего не чувствовала, сумев спрятать свою боль под половицами, затолкать любовь в щели в стенах, а гнев и ненависть – рассовать по углам.

Храм словно разбудил Мико. Её будто коснулась рука Кормящей Матери, которая пробуждает мёртвую землю первым весенним теплом.

– Забери их. Забери. Забери, – бормотала Мико, уткнувшись лбом в пол. – Я не хочу. Не хочу.

Кормящая Мать её не услышала. И Мико, стиснув зубы, накрыла голову руками и зажмурилась, надеясь остаться в полной темноте.

Перестать чувствовать.

Вернуться в пустую комнату.

Чтобы перестало болеть.

Из-за Хотару. Из-за Райдэна. Из-за Акиры.

Она сидела в поклоне до тех пор, пока не онемели ноги, а потому не сразу смогла разогнуться и встать. Но боль в костях заглушила боль душевную и довела до постели. Мико рухнула на татами, завернулась в одеяло, как в кокон, подтянула колени к груди и вскоре заснула.

Этой ночью ей снились странные сны.

Журавль летел сквозь облака, взбирался всё выше в бесконечную синеву небес и спускался к красным макушкам клёнов. Акира полюбил эти леса, едва пересёк границу двух миров. В землях Истока не было осени, не было и зимы – остров застыл в прекрасном буйном лете, которое Акира тоже любил.

Заметив отблеск маленького озерца среди сопок, Акира понял, что его мучает жажда, взмахнул крыльями и направился к зеркальной глади. Стройные птичьи ноги вспороли ледяную воду, Акира сел на большой камень недалеко от берега и склонился, чтобы напиться, но замер, так и не коснувшись клювом поверхности.

Его привлекла завораживающая мелодия, пронзительные, плачущие звуки флейты, и Акира вскинул журавлиную голову, выискивая взглядом искусного музыканта.

У воды, на поваленном дереве, сидел прекрасный юноша в чёрно-жёлтом монашеском одеянии. Янтарные бусы блестели на солнце, в длинных волосах запутался ветер, ловкие пальцы и нежные губы извлекали из деревянной флейты робкую, но прекрасную мелодию.

Акира осторожно приблизился, вслушиваясь. Юноша был талантлив. И красив. Он открыл глаза, встречаясь взглядом с Акирой. Сердце цуру дрогнуло и забилось в такт мелодии флейты.

Ветер сорвал с деревьев листву, а Акира не заметил, как обратился в человека, оказавшись по пояс в холодной воде. Мелодия смолкла. Юноша во все глаза смотрел на обнажённого Акиру, но страха в его глазах не было – только неподдельное восхищение. На щеках расцвёл яркий румянец.

– Я Акира, – сказал цуру первое, что пришло в мгновенно опустевшую голову. – Как тебя зовут?

– Ш-шин.

– Сыграешь для меня?

Озеро заволокло туманом, исчез Шин, исчез и лес, и Акира оказался в клетке. Бамбуковые прутья казались хрупкими, но развешанные заклинания не позволяли Акире ни обратиться в человека, ни сломать их. Рядом стояли другие клетки, в каждой сидели журавли. На площади перед замком сёгуна лежали горы журавлиных трупов. Пахло кровью и влажным пером. Акира старался не смотреть на тела.

– Забирайте цуру, – сказал крестьянин, который приволок клетку с Акирой на площадь. – Давайте золото. Я чуть хребет не сломал, пока его тащил.

Самурай недоверчиво заглянул в клетку.

– Чем докажешь, что это не просто птица?

– Он за монахом из храма на горе волочился, плясал, когда тот на флейте играл. Я всё видел. И как он по ночам перья сбрасывал. Точно цуру! Пришлось его саке опоить, чтобы в клетку затащить. Какая ж птица будет пить саке?

Самурай с сомнением покачал головой, всё ещё сомневаясь в рассказе крестьянина, когда из соседней клетки самураи вытащили упирающегося журавля. Птица ударила крыльями, вывернулась из хватки и обратилась в обнажённую девушку.

«Нет! Аяка! – Акира ударился грудью о прутья клетки при виде сестры. – Улетай, Аяка! Улетай!»

– Вы чудовища! – крикнула она. – Мы ничего вам не сд…

Самурай отсёк ей голову одним ударом, и та подкатилась к клетке Акиры. Он закричал от ужаса и забился в клетке ещё сильнее. Аяка! Аяка! Его любимая Аяка! Нежная, маленькая Аяка…

– Вот эта шлюха точно цуру, – хмыкнул самурай, вытирая лезвие от крови. – Доставай следующего.