Готика - Стивен Волк

Теперь я была единственным свидетелем. Байрон молча прислонился к зеркалу, перенеся вес с больной ноги на здоровую. Он думал, что один и смотрел себе в глаза без всяких эмоций. В его руке, прижатой к груди, я увидела простую белую маску — стилизованный греческий портрет прекрасной женщины.

Я с удовольствием заперла бы дверь спальни, но в ней не было замков.

Я счастливо возвратилась туда, освещая себе дорогу свечой. Некоторое время я ходила по комнате, потом села на постель Клер. Где был Шелли? Один? Он был мне нужен. Где он был? Когда он вернется? Я не хотела одна бродить по дому.

Я посмотрела на холодную руку Клер, лежавшую ладонью вверх. Она была бела как снег. Я видела голубые вены, даже кончики пальцев моей сестры посинели.

Спать. Я решила, что я буду спать и проснусь на рассвете. Но как заснуть? Я буду читать. Книга перенесет меня в другой мир.

Я оглядела комнату. Выбор на книжной полке был небольшой. «Страдания Вертера» Гете. «Жизнеописание» Плутарха. Кальдером. Джон Адольфус. Небогато.

Однако среди книг я обнаружила том без переплета. Он пах сыростью. Страницы фолианта были порядком потрепаны. Я не обнаружила ни заглавия, ни автора. Легла на кровать и стала медленно, лениво листать книгу. То, что я увидела, превращало мою кровь в лед.

Я была в партере эротического театра. Меня до глубины души оскорбляли иллюстрации диких и болезненных фантазий автора. Подробное изображение полового акта было не самым худшим. Варварство и животная страсть соседствовали на страницах книги. Я увидела молодую девушку, раздетую и связанную, безжалостно избиваемую кнутами. В сатуральной оргии принимали участие дамы, господа, слуги и африканцы. Все интимные части были отчетливо видны. На другой странице жестокий хирург разрезал скальпелем живот беременной женщины, одновременно совокупляясь с ней. Другая иллюстрация содержала изображение человека в костюме обезьяны, совершающего куннилингус со шлюхой, при этом сзади в него входил другой человек. Наконец, человек благородной наружности совершал акт с женщиной, лежащей привязанной к деревянной раме, две его руки стимулировали двух других женщин, при этом сам он совершал фелляцию с лысым, толстым монахом.

Чей извращенный ум может произвести на свет такое?

Наконец я отыскала титульный лист. Маркиз де Сад. «Луртина».

Я захлопнула книгу и бросила ее на пол. Я чувствовала себя так, как будто дотронулась до чего-то омерзительного и подумала, что кто-то специально положил ее для меня, чтобы заманить в ловушку.

Из тома выпал листок бумаги. Мне показалось, что это выпавшая страница, но бумага была светлее, чем у остальных. Я наклонилась с кровати, чтобы подобрать его, И увидела хорошо знакомую вязь. Две жирные буквы — L.B.

Я отбросила листок прочь. Легла рядом с Клер, положив голову на ее подушку. За окном играли блики молний.

Я закрыла глаза. Спать. Теперь спать.

Я открыла глаза и посмотрела на потолок. Что там? Ничего. Повернула голову, посмотрела на дверь. Над камином я увидела своего старого друга.

Мой «кошмар».

Я чувствовала его близость. Он был мне другом. Интересно, какая это копия? Говорят, что их всего шесть. Почему? И как он оказался здесь? Его звали «художником Преисподней». Имя его было Фузели. Он часто заходил к моим родителям до моего рождения. Я и его картина «Кошмар» родились вместе. Мы были близнецами. Но как родилось это? Из семени или колбы. Из электрического аппарата? Кто произвел на свет этих сатиров и гоблинов? Опий или несварение желудка? Фузели ел сырую свинину для того, чтобы у него разыгралось воображение, как он сам говорил.

Я тяжело вздохнула, когда молния осветила картину синим светом.

Рожденные вместе.

Мара, гоблин, похожий на любимца Титании, на Адама королевы Мэб, на Калибана, сидел ощерившись, над распростертым телом женщины. Мертвое или спящее тело? И что он делал? Вдыхал ее душу, целовал? Проклинал? Темнота.

Мерзкий карлик.

Буря что-то шептала за окном. Рядом был Фузели. Я слышала его шаги. Он и моя мать. Фузели и моя мать на кровати. В то время как Блейк добивался ее, она видела только Фузели. Маленького Фузели, карлика Фузели. Я чувствовала какую-то тяжесть в груди.

Это был он сам на портрете — на автопортрете. Такой, каким он видел себя сам — ужасный монстр, склонившийся над девушкой — и девушка с ее прекрасными чертами и черными глазами, с ее золотыми волосами, такими же, как у… моей матери!

Тяжесть в груди стала невыносимой, и я открыла глаза. Сатанинская обезьяна, инкуб, сошедший с «Кошмара», сидел на моей груди, глядя на меня узкими кошачьими глазами. Я хватала ртом воздух, чтобы крикнуть, но вес монстра все сильнее сдавливал мои легкие. Затем его тяжелая лапа приблизилась к моему горлу.

Икнув, я проснулась. Наполовину свалившаяся с кровати, я все еще с трудом дышала, мне мешала Клер, уютно расположившись у меня на груди. Так вот, чем был вызван этот кошмар.

Я осторожно уложила сестру рядом. Теперь она спала не так спокойно: подняла руку, словно пытаясь что-то достать, затем рука опустилась, и Клер снова затихла.

Я лежала рядом, возбужденная недавним кошмаром. Положив поудобнее голову на подушку, решила думать теперь только о хорошем. Мне грезился Иисус Христос, распятый на кресте и готовый воскреснуть. Рядом стоял Шелли, одетый как ученый, с иголкой и ниткой в руках, зашивая рану на его боку. Я опять открыла глаза, за окном продолжалась гроза.

Я стала анализировать бесконечные вздохи и всхлипы старого дома. Шум дождя. Скрип оконных рам. Странное царапанье по мокрому стеклу. Я села, вглядываясь в темноту. Звук пропал.

Я вновь легла.

Звук возобновился почти сразу же. Это определенно было царапанье. Мои уши не обманывали меня. Царапанье могло производиться ветками дерева, задевающими о стекло. Но в этой части сада не было деревьев.

Тени на полу уже не принадлежали оконным рамам. Царапанье стало громче. Теперь я видела это. Огромная темная тень, трясущая спутанными волосами. Безобразная пародия на жизнь. Фантазм. Царапанье когтем или лапой превратилось в скрежет, схожий с тем, который бывает, когда проведешь ножом по стеклу. Я хотела крикнуть, но крик застыл у меня в горле, сдавленном чьими-то сильными руками.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Шелли тряс меня за плечи, неистово тормошил. Он держал меня очень жестко, оставляя синяки, глаза его пылали.

— Проснись!

— Я не спала! Я не спала!

Я сначала вырвалась от него, затем бросилась к нему, обняв и глядя через его плечо на то место, где стояло существо. Шелли прижал мою голову к груди, гладил волосы, как он делал, когда успокаивал маленького Вильяма.