Проект Германия - Андрей Мартьянов

Финал мог бы оказаться таким же, к какому семимильными шагами шла (да и сейчас пока идет) Германия — захват власти фанатиками-радикалами, дезинтеграция государства, маргинализированная элита, война с внешним противником при незавершенной промышленной революции и не перевооруженной армии. Повторение сценария крушения России 1917 года.

Сталин этого не допустил, без раздумий пойдя на колоссальные жертвы. Я поежился, увидев приблизительные выкладки по арестам-расстрелам 1937 года: арестовано больше миллиона человек, приговорено к смертной казни около шестисот тысяч с допущениями в пятьдесят тысяч в большую или меньшую сторону. Разумеется, в РСХА не знали точных цифр, но могли как минимум предполагать с большой долей вероятности.

Кажется, теперь я понимаю, почему мы до сих пор не взяли Сталинград — опомнившись после катастрофических поражений 1941 года, окончательно сплотив нацию под лозунгом борьбы против «германского нашествия» и почувствовав силу, разгромив наши войска под Москвой, вождь большевиков и его подданные начинают огрызаться. Огрызаться, не боясь удара в спину от внутренней оппозиции, ликвидированной с византийской жестокостью и методичностью, не обращая внимания на случайные жертвы.

Эти соображения тем вечером я аргументированно изложил матери. Любая, самая здравая и благая идея может быть опошлена, извращена и лишена смысла людьми, пытающимися извлечь из нее прежде всего личную выгоду и потешить собственные грешки: тщеславие, корыстолюбие, зависть, гордыню. Так случилось и у нас, к величайшему сожалению. Виновна не партия, не миллионы честных людей, носящих в кармане алый, как свежая кровь, партийный билет НСДАП.

Мы не распознали их вовремя. Не остановили. Не вышвырнули на обочину истории.

Мы это исправим. Партия — как часть народа — избавится от гнили, нарыв будет излечен. Да, хирургическим путем, но иного пути нет. Как это сделал когда-то Сталин, вычистив свою партию от болезнетворных бацилл троцкизма. И воткнув ледоруб в череп его основоположника.

Я не верил в то, что говорил. Лозунги, заклятья и пафосные речи не мой конек, но слова сами слетали с языка. Пусть лучше наши действия будут оправданы перед моей матерью гнусной изменой, чем вещами куда более низменными — открытым разграблением достояния нации, некомпетентностью, возведенной в ранг абсолюта, пошлейшим бюргерством и желанием пристроить к поместью свинарничек ради самой идеи свинарничка. Как воплощения мечты недоучек и деревенщин, лавочников, вознесенных к небесам национал-социалистической революцией…

Пусть лучше так. Ложь, вернее, полуправда во спасение. Во спасение не только отдельно взятой Луизы Шпеер, а всего народа.

— Хевель, это авантюра. Скажу больше: абсолютно безответственная авантюра! Поэтапный вывод германских войск? Оставление ключевых крепостей на Сомме? Ликвидация оккупационной администрации? Да вы с ума сошли!

Я отложил представленный советником МИД Вальтером Хевелем меморандум в сторону. Взглянул на графа фон дер Шуленбурга, также приглашенного на беседу — старый дипломат бесстрастно пожал плечами. Только сам Хевель остался самодовольно-уверенным.

Встретились мы втроем в зале заседаний кабинета министров Рейхсканцелярии, который я окончательно превратил в свой личный кабинет. Огромный зал с изразцовым рабочим столом и камином, который использовал Адольф Гитлер, меня откровенно пугал. Здесь уютнее, масштабы куда скромнее, можно создать по-настоящему рабочую атмосферу, а не блистать в одиночестве на Олимпе безграничной власти — как там, за стеной…

Вальтер Хевель со своим докладом задержался до 8 ноября, но, поскольку у меня было множество неотложных дел, начиная от назначения второстепенных министров и заканчивая неизбывными проблемами производства вооружений и боеприпасов, я даже подзабыл, что советник обязался представить материалы по Франции. Но когда он потребовал немедленной встречи, явившись с объемистой папкой, в которой мог уместиться «Гамлет» с еще полудесятком пьес Шекспира, да в сопровождении министра иностранных дел, я решил отложить назначенные встречи и принять обоих незамедлительно.

Гитлер не зря ценил советника Хевеля. Меньше чем за три дня он провернул исключительную по своему объему работу. Это был даже не меморандум, а заявка на университетскую диссертацию. По пунктам: внутриполитическая ситуация, характеристики на деятелей французской политики, экономические сводки, а с ними — донесения разведок, нашего посольства в Виши (формально государство маршала Петена было независимым), оценка военного потенциала в метрополии и колониях, ресурсная база.

Великолепно! Но собственно предложения моему правительству выглядели болезненной фантазией, отчего я и возмутился. Хевель предлагал сдать Францию без боя.

— Выслушайте, — с обычной вальяжностью начал советник. — Первое и самое важное: мой protege адмирал Франсуа Дарлан повел себя очень предсказуемо. Мне даже чуточку обидно за него… Господин Шпеер, не думайте, у французов осталась своя разведывательная сеть, и о катастрофе в Вайсрутении адмирал узнал очень быстро. Его самолет летел в Алжир, но как только пришло сообщение о предполагаемой смерти фюрера, Дарлан вернулся в Виши. Предварительно приведя в полную боевую готовность военно-морской флот Франции и крепости на средиземноморском побережье. Нам известно, что он несколько раз встречался с маршалом Петеном как главой государства.

— И что же?

— Дарлан решил воспользоваться ситуацией, однако ему не хватает собственных сил: старый маршал нерешителен, а у премьер-министра Лаваля мощное лобби в Виши. Нам следует немедленно предложить адмиралу помощь, а прочее… Прочее изложено в составленных мною бумагах.

— Исключено, — я решительно помотал головой, будто ребенок, отказывающийся от каши на завтрак. — Оставленная нами Франция будет означать одно: туда придут англичане и американцы. Natura abhorret vacuum.[14]

— Я разве сказал «оставить»? — мягко возразил Хевель. — Будьте любезны, взгляните на карту, я консультировался с Генштабом и генералом Карлом фон Штюльпнагелем, командующим оккупационными войсками во Франции. Мы оставляем за собой основные точки дислокации подводного флота на побережье — Ла-Рошель, Брест, Лорьян, Сен-Назер, Бордо и прочие. Вермахт постепенно отходит на восток, до зоны немецкой колонизации,[15] концентрируясь на нескольких плацдармах, с которых, при возникновении кризиса, можно будет бескровно вернуть оставленные провинции за несколько дней — французская армия сейчас пребывает в полном ничтожестве.

— Интересно, — согласился я. — Зону колонизации тоже прикажете отдать?

— Именно. Она нам не будет нужна еще в течение многих лет! Заселять некем. Военные потери, снижение рождаемости, прогнозируемый демографический спад. Эльзас-Лотарингия, не спорю, это святое — исконные земли Германии, но зона колонизации принадлежит к не осуществимым в ближайшей перспективе проектам. Разрешить вернуться благонадежным французам. Вернуть собственность. Двойная администрация, немецкая и французская. Обставить всё это как благодеяния нового правительства — я вам рассказывал.

— Граф? — Я уставился на Шуленбурга.

— Ва-банк, — решительно сказал рейхсминистр. — Риск есть, однако не фатальный. Мы можем больше выиграть, чем проиграть. Пока ничто не говорит о подготовке сколь-нибудь серьезной операции англосаксов по захвату северо-запада Франции. Любой десант исключен, у них просто нет достаточных сил. И не будет еще минимум год. Диверсии, парашютисты, приверженцы де Голля, поддерживаемого Лондоном — сколько угодно. Однако если мы поддержим Дарлана и усадим его в кресло главы Французского государства, он сам начнет искоренять эту заразу всеми доступными силами! Только потому, что честолюбивый и умный военный, получивший абсолютную власть, не станет ею рисковать. Советник Хевель прав: адмирал Дарлан не зря вернулся в Виши. Полагая, что после смерти фюрера железная перчатка Германии на французском горле ослабит хватку, Дарлан попытается взять реванш.

— «Твои слова, Кайфа», — полушепотом процитировал я Библию. — Но… Такое решение обычно принимается всем кабинетом министров!

— В экстренных ситуациях — лично рейхсканцлером, — быстро ответил Шуленбург. — Как человеком, ответственным за внешнюю политику государства. Вы будете отвечать как за триумф, так и за провал, Шпеер.

Вот так. Ну что ж, пусть. Пора принимать самостоятельные решения.

— Когда вы сможете вылететь в Виши? — Я повернулся к советнику Хевелю.

— Незамедлительно. To есть в течение ближайших двух часов, — последовал ответ. — Я могу передать адмиралу Дарлану, что возможные договоренности гарантируются рейхсканцлером Германии?