Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера - Джон Робисон

– Конечно, я посадил тебя в яму, Микроб, – ответил я. – Ты для этого и вышел из дому. Чтобы мы с тобой проверяли ямы на годность.

Микроб озадаченно умолк, размышляя над моими словами. Я ведь сказал чистую правду.

– Настоящие Микробы живут в грязных ямах. В грязных норах. И настоящий Микроб никогда бы не застрял, не то что ты. Ты, наверно, недоразвитый Микроб.

Тут уж Микроб не выдержал.

– Сам ты недоразвитый! – завопил он и принялся лупить меня кулачками.

Я попытался столкнуть его обратно в яму, но Микроб отскочил, и ну кидаться в меня палочками и камушками. Тогда я ушел в дом и заперся. А Микроба впустил только тогда, когда он успокоился.

На следующий день я прикрыл все мои ямы бумажными пакетами, а пакеты слегка присыпал сверху землей. Я все время проверял, не попалась ли в ловушки какая добыча. Я даже уговаривал Микроба, чтобы он заманил к нам на задний двор друзей – они попадутся в большую яму в компосте и будет интересно. Но у нас ничего не вышло.

Лето закончилось, наступила осень, а ямы так и зияли на заднем дворе. В маленьких ямах Микроб играл в машинки: он заталкивал туда свои игрушечные грузовики и вытаскивал наружу. Но к главной яме он и близко не подходил. Надвигался Хэллоуин, и мне пришла в голову роскошная идея. В те времена в любом магазине театральных товаров можно было за гроши купить взрывчатого порошка, который гремел и вспыхивал. Я решил, что заложу петарды во всех ямах, а провода от детонаторов протяну к себе в комнату. И когда к нам во двор придут колядники и начнут выпрашивать сладости, я устрою им настоящее военное кино с окопами и взрывами. И колядники выступят как настоящие кинозвезды. Надо выкопать еще ям. Пора приставить к делу Микроба.

Когда Хэллоуин наступил, мы были во всеоружии.

Микроб занял диспозицию на крыльце дома и, изображая невинное дитя с невинной улыбкой, заманивал к нам во двор колядников, которые разгуливали по городу и кричали традиционное: «Дайте сладостей, не то устроим гадости!» Микробу страшно нравилось быть приманкой. Колядники доверчиво заходили во двор и шли по тропинке мимо моих замечательных заминированных ям. От каждой ямы и детонатора тянулся провод ко мне в комнату, где я затаился и откуда наблюдал весь спектакль. Стоило кому-нибудь из детей подойти поближе к яме, как я замыкал провод, раздавался взрыв и сверкала вспышка. В небо взмывал огненный шар, а грязь так и разлеталась во все стороны. Колядники верещали и разбегались врассыпную.

В ту осень мы отлично сэкономили и сберегли кучу сладостей, которые не достались колядникам. Мало кто из ребят отваживался соваться к нам в дом вторично. Поэтому на следующий день мы с Микробом съели все сладости сами.

Со временем мои розыгрыши усложнялись и делались все изощреннее. Когда мне исполнилось четырнадцать, школьный методист, который меня курировал, сказал: «Джон Элдер, кое-что из твоих выходок – уже просто хулиганство, да к тому же опасное и злое хулиганство. Это признак, что у тебя глубоко укорененные эмоциональные проблемы». Он был прав: кое-что из моих затей носило характер откровенных пакостей. Раньше я обижался и тосковал, что другие дети не принимают и травят меня, а теперь эти обиды и печаль переросли в ярость, и я давал ей выход. Наверно, не найди я отдушину в электротехнике и музыке, я бы кончил совсем скверно. Именно в те времена я отколол одну штуку, которая затмила все мои предыдущие затеи.

Произошло это жаркой летней ночью в наших лесах – я тогда резко нарушил мирную деревенскую тишину и устроил страшный переполох в округе. Дома у нас все спали, а я открыл окно и спрыгнул наземь. Я прихватил с собой перочинный ножик и фонарик, хотя полагал, что, если план мой удастся и ничего не пойдет наперекосяк, то ни нож, ни фонарик не понадобятся. Я знал, куда идти, и подготовился заранее. Я зашагал по проселочной дороге, каждый раз прячась в кусты и пригибаясь, если мимо проезжала машина. Мне нужно было пройти около мили: я направлялся к высоковольтной линии электропередач на Сэнд-Хилл Роуд.

Высоковольтная вышка – ажурная металлическая башня – стояла в ста ярдах от дороги. У ее подножия были расставлены пять банок краски по галлону каждая. Я заранее старательно расчистил площадку, убрав мусор и листья, а еще сложил пентаграмму – из веток, нарезанных с ближайших деревьев. Пять канистр стояли на пяти концах пентаграммы, а в середине – пятигаллоновое ведро кровельного вара, обложенное камушками. Все это я заготовил еще днем, и теперь оставалось только поджечь. Когда краска и вар разгорелись, густой дым, черный и вонючий, повалил клубами, поднявшись до небес и заслонив звезды.

Я-то надеялся, что краска – а она была разных цветов и на масляной основе, – и гореть будет разноцветным огнем, но не тут-то было: все канистры горели одинаковым неинтересным желтым пламенем. Канистры я украл на стройке неподалеку, и у меня не было времени проверить, как они будут гореть. Я жалел, что у меня нет керосина – это бы оживило и обогатило иллюминацию. Или бензинчику – его тоже не хватало. Но, увы, было слишком поздно, пришлось довольствоваться краской и кровельным варом.

Ночь была безлунная, и от клубов черного ядовитого дыма она казалась еще непрогляднее. Но огонь должен был вскоре разгореться, как следует осветить верхушку высоковольтной вышки, и тогда, я знал, мои гости увидят все как следует. Гости, естественно, пока что еще не появились.

Все дело я провернул в темноте. Особенно трудно было забраться на высоковольтную вышку. Да еще и страшно, и смертельно опасно – лезть на такую высоту, когда у тебя над головой напряжение в 75 000 вольт. Одно неосторожное движение – и мне конец. Был миг, когда я, подняв руку, услышал, как затрещало электричество, и медленно, осторожно опустил ее. Труднее всего было справиться с веревкой и сделать все правильно. Да и затащить на вышку такой груз для четырнадцатилетнего парня было нелегким делом. Но я справился. И никто меня не увидел.

К одиннадцати часам вечера движение на дороге стихло – больше ни одна машина не показывалась. У меня все было готово.

Огонь наконец разгорелся вовсю, поэтому любой, кто приблизился бы к вышке, сразу увидел бы, что я затеял. В десяти футах над землей с высоковольтной вышки на веревке свисало тело. Чучело я нарядил в старые отрепья, а веревку прикрутил к траверсу – перекрестью металлических балок на тридцатифутовой высоте. Я заранее натренировался вязать скользящий узел, чтобы мое чучело походило на настоящего висельника. Благодаря тренировкам узел получился что надо и чучело выглядело убедительно – кто угодно бы увидел, если посветить фонариком. Ноги у чучела уже почернели и закоптились от дыма, и чем дальше, тем выше поднималась чернота. Скоро чучело закоптится целиком, покроется омерзительной черной сажей. Кровельный вар в большом ведре побулькивал. Края ведра раскалились докрасна.