О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта - Клиа Кофф

впереди меня. Это была комедия «Достать коротышку», и я никогда раньше его не видела. В этом фильме есть такая сцена: ночь, один мужчина стоит, прислонившись к перилам. Напротив него – второй. Второй стреляет в первого, и тот падает на землю, перекувыркнувшись через перила. Даже не слыша звука и не зная контекста, я подпрыгнула на своем сиденье. Меня охватил гнев. Я думала: «Это неправильно… нельзя такое показывать!» Я оглядела пассажиров – наверняка их тоже возмутила эта сцена, – но увидела лишь людей, поглощенных чтением глянцевых журналов, желающих получить сливки вместо «просто молока» в свой кофе. Меня это ужасно взбесило, я не знала почему. И я заплакала – не оттого, что меня напугала сцена из фильма, а потому, что моя реакция на нее была непривычной. Мне не нравилось чувствовать, что я не контролирую свое тело. Но мой гнев по поводу сцены в фильме и разочарование, вызванное самодовольной отчужденностью окружавших меня людей, были, в конце концов, лишь побочными эффектами закончившейся миссии. Много позднее ко мне пришло осознание, насколько другим человеком я стала после той миссии. Я не хотела, чтобы это смятение охватило меня, а потому вдохнула, заставила себя перестать плакать и откинулась на спинку кресла. Я ощущала себя чужой в этом мире.

Глава 6

Жизнь после

После моей первой миссии в Руанде мне довелось поучаствовать еще в шести, и всякий раз, улетая домой, я сталкивалась с «синдромом возвращающегося». Все начинается в самолете или еще во время ожидания рейса. Я чувствую себя пришельцем, пусть даже вокруг меня одни военные, летящие в отпуск оттуда же, где я работала. Потом наступает момент первой пересадки. Меня всегда шокирует вид нового, современного аэропорта, насколько там все автоматизировано, чисто, без следов войны или иной беды. Магазины дьюти-фри – отдельная история: все эти изысканные духи и позолоченные авторучки выглядят абсурдно, после того как буквально пару дней назад я видела, с какой готовностью принимает в дар просроченные пайки группа вполне респектабельных людей.

Аэропорты – транзитные точки, через них проходит множество людей со всего мира, тогда как в тех странах, где я работала, местное население было сравнительно моноэтнично, по контрасту с многонациональным составом гуманитарных организаций.

Когда я попадаю домой, меня всегда поражают работающие уличные фонари, дороги, не изрытые гусеницами танков, и тот факт, что людям не нужно держаться обочин, чтобы избежать мин. Я благодарна за все это и чувствую себя в безопасности, хотя еще примерно неделю просыпаюсь ночью, не понимая, где нахожусь. Я не распаковываю вещи несколько дней и при этом продолжаю носить одежду «с миссии». Трудно перестраиваться.

Переход к обычной жизни замедляется из-за культурного шока – мне приходится заново привыкать к благам цивилизации. Возвращаясь из миссии, я храню ощущения, которые наполняли меня там: я смогла справиться в срок с казавшейся непреодолимой задачей, я бережно отношусь к тем, кто рядом, я осторожна в том, чтобы рассказывать о том, кто я и что здесь делаю. Но главное ощущение в каждой миссии – «Я делаю Доброе дело». Впрочем, и это еще не все: иногда я просыпаюсь ночью и долго лежу без движения, думая о том и об этом. Например, что произошло бы, будь я в Руанде, когда там разгорелся геноцид, или в Боснии, когда началось все это дерьмо? Я представляю, как испуганные соседи стучатся в мою дверь, чтобы разбудить меня и сказать, что какие-то вооруженные люди приближаются к нашему кварталу и что надо спрятаться. Такое может случиться «даже» в Штатах, и окна моего дома защитят меня не лучше, чем окна домов в Кибуе или Брчко. Где мне прятаться? А что будет с моим котом? Смогу ли я дать отпор? А что, если бы я была с мамой? Смогу ли я забрать ее, если нам придется срочно уезжать? Когда эти вопросы впервые вспыхнули в моей голове, я попыталась отмахнуться от них, но это невозможно. Мне стало трудно дышать от напряжения, вызванного попытками найти ответы, так что мне оставалось просто лежать в темноте, пока свет дня и усталость не вернули меня ко сну. Так началась моя Жизнь после.

Часть вторая

Кигали

3–24 июня 1996 года

Глава 7

«Все знают, что здесь был геноцид»

Проснувшись в свое первое после возвращения утро в Руанде, я обнаружила, что неровности на тканевой отделке стен моего номера – следы от пулевых отверстий. Накануне вечером я подумала, что это могут быть следы мачете, но не стала присматриваться, потому что было темно, а я страдала от джетлага. Усталость также не позволила мне увидеть обширные пятна крови на стенах, ближе к потолку. Несомненно, персонал отеля приложил героические усилия, чтобы привести в порядок эту комнату, однако именно такая картина представала перед глазами постояльца, получившего номер «с видом на улицу» в отеле «Меридиан» в Кигали в 1996 году. Двумя годами ранее, во время геноцида, людей, прятавшихся в «Меридиане», обстреляли со стороны улицы, на которую выходил фасад отеля. Лучшим выбором был бы номер с окнами на бассейн, хотя как раз один из таких номеров через коридор от меня все еще был опечатан. Мне сказали, что перед тем как он снова станет доступен для гостей, там сделают капитальный ремонт.

Я вернулась в Руанду спустя три с половиной месяца после своего поспешного бегства из страны для участия в новой судебно-медицинской миссии, организованной «Врачами за права человека» для Международного уголовного трибунала ООН по Руанде. Это была короткая миссия, которая окончилась за месяц до того, как наша команда начала первые эксгумации в Боснии для Международного уголовного трибунала по бывшей Югославии. Если бы новая миссия в Руанду означала, что нужно провести четыре недели в Кибуе, я бы вряд ли поехала. Моя первая миссия стала для меня важным жизненным опытом, но после того как в феврале я стала свидетелем убийств на озере Киву, я начала думать о западной Руанде как о месте, где не просто может случиться что угодно, но действительно случается что угодно. Поэтому, когда Билл Хаглунд рассказал, что задачей этой миссии будет исследование объекта в Кигали, я решила поехать, поскольку воспринимала столицу как часть мирной и тихой восточной Руанды.

Прилетев в Кигали, я чувствовала себя настоящим ветераном, особенно на фоне остальных пассажиров, которые с удивлением рассматривали изрешеченный пулями аэропорт. Билл радостно махал нам – кроме меня в