Гориллы в тумане - Дайан Фосси

На следующее утро я поднялась к источнику звуков, услышанных накануне вечером, отыскала след и вышла по нему на поросший густым лесом гребень, поднимающийся над лагерем. Увидев меня, животные немедленно попрятались, за исключением подростка, который взобрался на дерево, постучал себя по груди и, эффектно перескакивая с ветки на ветку, с треском приземлился на низкий кустарник. Я тут же дала ему кличку Икар. Остальные члены группы — как выяснилось позже, их было пятнадцать — удалились метров на шесть-семь от того места, где питались, и принялись украдкой рассматривать меня сквозь заросли. Однако проказник Икар снова полез на дерево и, чтобы покрасоваться передо мной, стал выделывать головокружительные акробатические трюки, а в перерывах с любопытством глазел на первого в его жизни человека, жующего стебли дикого сельдерея.

В первые же полчаса контакта с группой 5 мне удалось насчитать в ней двух серебристоспинных самцов, занявших фланговые позиции для защиты самок и детенышей. Обоих самцов легко было обнаружить и распознать по нестройным крикам. Более пожилого главенствующего самца, издававшего грудные встревоженные звуки «вроаа», я окрестила Бетховеном, а самца помоложе с более пронзительными криками я прозвала Бартоком. Позже я разглядела еще черноспинного самца и не смогла удержаться от соблазна назвать его Брамсом. В поле зрения также мельтешили четыре самки, таскавшие на руках детенышей разного возраста с глазами навыкате. Одна из взрослых особей спокойно уселась под деревом, на котором столь старательно усердствовал Икар. Она бережно прижала детеныша к груди, и по ее виду было ясно, что поведение Икара ее беспокоит. Я была уверена, это мать юного акробата, что подтверждалось сходством черт лица и частыми попытками Икара ее успокоить. Я окрестила самку Эффи, а ее прижатого к груди детеныша с блестящими глазами — Пайпер. Прошло еще полчаса, и гориллы тронулись в путь. Поскольку одним из моих основных правил было не следовать за гориллами, если они решили уйти, я отправилась восвояси, хотя Икар и задержался на некоторое время в кроне дерева.

Процесс привыкания ко мне группы 5 проходил гладко благодаря регулярным контактам. За первый год работы в Карисоке они стали подпускать меня на расстояние пяти-шести метров. Бетховен довольно терпимо относился к остальным двум самцам в группе — Бартоку и Брамсу, — очевидно, потому, что он рассчитывал на их помощь в охране самок и детенышей. Превосходящая всех по рангу самка Эффи с двухлетней дочерью Пайпер и сыном Икаром пяти-шести лет от роду всегда располагалась ближе всех к Бетховену, на лице которого появлялось выражение довольства всякий раз, когда, потакая своим чадам, он позволял им играть на своей мощной серебристой спине. Второй по рангу самкой была Маркиза, явно опасавшаяся Эффи, хотя Пентси, полуторагодовалая дочь Маркизы, свободно играла с Пайпер и Икаром. Пентси страдала от хронической астмы, что сказывалось на ее манере издавать звуки. Зачастую глаза Пентси слезились, а из носа текли обильные выделения, но я никогда не видела, чтобы Маркиза пыталась вытереть ей лицо. Две самки так и не получили имен: я никак не могла различить их, поскольку они все время прятались в зарослях. И наконец, две последние — Лиза и Идано — были окрещены, когда перестали чураться меня и я научилась их распознавать.

Икар способствовал укреплению моих контактов с группой благодаря своему неутомимому любопытству и отваге, побуждавшим его устраивать феерические, зачастую рискованные акробатические представления на самых различных деревьях: от молодых саженцев до мощных старых хагений. Однажды, разучивая новый трюк на недостаточно прочном для его проделок молодом деревце, лопоухий пострел неожиданно для себя вместе с обломанной веткой в руках плюхнулся на землю. Еще не улегся шум от его падения, как воздух сотрясли негодующий рокот и крики Бетховена и Бартока. Оба самца вместе с самками, которые держались у них за спиной, кинулись на меня, как будто я была повинна в падении Икара. Они остановились как вкопанные в трех метрах от меня, увидев, что целый и невредимый Икар полез на другое дерево, не обращая внимания на вызванный им переполох. Шалун олицетворял собой ангельское смирение, но серебристоспинные самцы были напряжены. Воздух наполнился резким запахом страха.

Я разжала взмокшие ладони и отпустила ближайший куст, увидев, как Пайпер, сестра Икара, к моему ужасу, взобралась на сломанное деревце, только что покинутое Икаром. Малютка выдала серию неуклюжих кувырков, поворотов колесом и разных коленцев, а затем похлопала себя по груди. Поймав на себе взгляды горилл и приковав мое внимание, она заважничала еще больше. Еще ни одному канатоходцу не удавалось так завладеть аудиторией. Глаза серебристоспинных самцов переключались с Пайпер на меня и обратно, как будто они ожидали, что я вот-вот брошусь вперед и схвачу Пайпер за руку. Когда наши взгляды встретились, они шумно выразили недовольство. И тут Икар внезапно разрядил нервное напряжение горилл. Он легко вскочил на то же дерево и, затеяв с сестричкой игру в ловилки, подогнал ее к группе обеспокоенных горилл. Все три самца с облегчением принялись бить себя в грудь и сновать в кустах, а потом увели группу в горы.

На склонах гориллы всегда чувствуют себя увереннее, если оказываются выше людей или чужих горилл. Меня никогда не привлекала перспектива приближаться к гориллам снизу, но иногда из-за густых зарослей ничего другого не оставалось. Хорошо помню один случай, когда я подползала к группе 5 снизу, волоча за собой тяжеленный магнитофон «Награ». Приблизившись метров на шесть к группе обезьян, занятых кормежкой, я тихими сигналами предупредила о своем присутствии. Закрепив микрофон на рядом стоящем дереве, я поставила его на землю. Любопытные детеныши и подростки расположились на деревьях и стали сверху рассматривать незнакомые предметы. Узнав меня, они кокетливо засуетились среди молодой поросли вернонии. Звуки, издаваемые кормящимися выше меня взрослыми гориллами, еще скрытыми растительностью, прекратились, как только осмелевшая детвора затеяла рискованные и шумные акробатические игры. Как и следовало ожидать, серебристоспинные самцы в сопровождении самок с истерическими криками бросились в мою сторону и остановились метрах в трех. Из-за оглушительного крика животных стрелка на модулометре магнитофона задергалась как безумная и уперлась в ограничитель шкалы. Я хотела нагнуться и повернуть ручку регулировки громкости, но малейшее мое движение провоцировало возбужденных горилл на новую атаку. Забыв про микрофон, я в отчаянии промолвила: «Мне отсюда не выбраться живой!» Пленка кончилась, а я беспомощно взирала то на взволнованных серебристоспинных самцов, возвышавшихся надо мной, то на бешено вращающуюся пустую бобину у моих ног. Мне удалось выключить магнитофон, когда группа наконец ретировалась. Когда ночью прослушивала пленку в хижине, моя реплика в интервале между двумя взрывами криков горилл прозвучала так неожиданно, что я закатилась от хохота, так как совсем забыла, что произнесла эти слова.