Спроси у пыли - Джон Фанте

— Опять пришел?

У меня перед глазами будто пленка, меня словно бы опутали паутиной.

— Почему бы нет?

Артуро Бандини — автор «Собачка смеялась», известный плагиатор Эрнеста Доусона и несомненный телеграммный жених. Есть ли смех в ее глазах? Ладно, забудь об этом, лучше вспомни о темнокожей плоти под ее блузкой. Я пил пиво и наблюдал ее за работой. Ухмылялся, когда она веселилась с мужиками, собравшимися возле фортепиано. Громко фыркнул, когда один из них положил руку ей на бедро. Да это мексиканец! Отвали, падаль, я тебе говорю! Не выдержал и подозвал ее. Она подошла, когда ей вздумалось, через пятнадцать минут. Будь ласков с ней, Артуро. Притворись.

— Хочешь еще чего-нибудь?

— Как поживаешь, Камилла?

— Нормально.

— Я бы хотел встретиться с тобой после работы.

— У меня другая встреча.

Мягче:

— Не могла бы ты отложить ее, Камилла? Мне очень нужно увидеть тебя.

— Извини.

— Пожалуйста, Камилла. Только сегодня. Это очень важно.

— Нет, Артуро. Я действительно не могу.

— Зато я могу, и ты встретишься со мной.

Она отошла. Я вскочил и отбросил стул в сторону. Она обернулась. Я взял ее на мушку указательным пальцем и проорал:

— Ты встретишься со мной! Ты, ничтожная надменная пивнушная шлюшка! Ты встретишься со мной!

Черт бы ее побрал, она обязательно встретятся со мной. Потому что я буду ее ждать. И я отправился на стоянку, сел на подножку ее автомобиля и стал ждать. Потому что не такая уж она и красавица, чтобы отказываться от свидания с Артуро Бандини. Потому что, боже мой, как я ненавидел ее характер!

И вот она появилась на стоянке, и Сэмми — бармен — был с ней. Она приостановилась, когда увидела меня, поднимающегося с подножки ее авто, взяла Сэмми за руку и придержала. Они пошептались. Похоже, будет драка. Отлично. Давай, ты, чучело буфетное, только попробуй дернуться, и я размажу тебя по своим подошвам. Я сжал кулаки и приготовился. Они подошли, Сэмми молча обогнул меня и забрался в машину. Камилла, глядя прямо на меня, открыла дверцу. Я покачал головой.

— Ты идешь со мной, мексиканка, — и схватил ее за запястье.

— Отвали! — закричала она. — Убери свои мерзкие лапы!

— Ты идешь со мной!

Между нами возник Сэмми.

— Может, это ей не по душе, юноша.

Удерживая Камиллу правой рукой, я поднял левый кулак к лицу Сэмми и проговорил:

— Слушай, ты мне никто. Так что держи свою вонючую пасть прикрытой.

— Не сходи с ума, — отстранился Сэмми. — Чего ты так распалился-то?

— Она пойдет со мной.

— Никуда я с тобой не пойду! — выкрикнула Камилла и попыталась сесть в машину.

Я схватил ее за обе руки, крутанул и отшвырнул в сторону, как элегантный танцор. Камилла сделала пару фуэте, но не упала. Она завопила, проклиная и обвиняя меня. Я изловчился, обхватил ее сзади и приподнял. Теперь руки ее были прижаты к телу. Она пиналась и старалась расцарапать мне ноги. Сэмми смотрел на меня с отвращением. Ясное дело, я и был отвратителен, но это моя проблема. Камилла плакала и боролась, но она была бессильна, скована по рукам и ногам. Когда она слегка притомилась, я отпустил ее. Она оправила платье, скрежеща зубами от ненависти и оскорбления.

— Ты идешь со мной, повторил я свое требование.

Тут из машины выбрался Сэмми.

— Это кошмар какой-то, — сказал он, взял Камиллу за руку и повлек за собой. — Пошли отсюда.

Я смотрел им вслед. Он был прав. Бандини — идиот, пес плешивый, скунс смердящий и шиз. Но ничего с этим я поделать не мог. Отыскав в бардачке техпаспорт, я узнал адрес владелицы. Она проживала неподалеку от пересечения 24-й и Аламеда. Ничего с этим не поделаешь. Я вышел на Хилл-стрит и сел на трамвай, который шел до Аламеда. Мне даже стало интересно — новая черта моего характера: дикая, неизведанная черная бездна нового Бандини. Но через несколько кварталов исследовательские настроения исчезли. Я вышел неподалеку от товарных складов. Банкер-Хилл был в двух милях, но я пошел пешком. Добравшись до дома, я сказал себе, что порываю с Камиллой Лопес навсегда. Ты еще пожалеешь об этом, козявка ничтожная, потому что я прославлюсь. Я стану знаменит! Остаток ночи я посвятил работе.

Я вкалывал как проклятый. Стояла глубокая осень, но я не ощущал изменений. Каждый день светило солнце, ночью небо было чистым и голубым. Иногда на город опускался туман. Я снова перешел на фрукты. Японские торговцы открыли мне кредит, и у меня был огромный выбор на их лотках: бананы, апельсины, груши, сливы. Иногда я отоваривался сельдереем. У меня была припасена целая банка табака и новая трубка. Правда, о кофе не приходилось и мечтать, но меня это не угнетало. Мой новый рассказ появился в журнальных ларьках: «Давно утраченные холмы»! Конечно, это было уже не так волнительно, как появление «Собачка смеялась». Я лишь бегло пролистал присланный мне Хэкмутом авторский номер. Хотя не без удовольствия, естественно. Наступит день, когда на моем счету будет столько первоклассных рассказов, что я даже не буду помнить, где что опубликовано. «Привет, Бандини! Отличный рассказ вышел у тебя в свежем номере „Антлантик Мансли“». Бандини озадачен: «А что, разве у меня выходило что-то в „Атлантик“ в этом месяце? Ну, хорошо, спасибо…»

Ох уж этот Хэллфрик— мясоед, который никогда не отдает свои долги. Сколько я ему одолжил за последний мой период процветания, а теперь, когда я вновь беден, он снова пытается склонить меня к бартеру. Старый плащ, комнатные тапочки, душистое мыло — вот чем он пытается погасить свой долг. Я все отвергаю. «Господи, боже мой, Хэллфрик, мне нужны деньги, а не бэушные вещи». Его мясомания достигла апогея. Каждый день я слышу, как он копошится у плиты, поджаривая второсортную вырезку. Запахи прокрадываются в мою комнату, и мне дико хочется мяса. Я пойду к повару. «Хэллфрик, — скажу я ему, — как насчет того, чтобы поделиться со мной бифштексом?» Кусок настолько большой, что еле помещается в кастрюле, но Хеллфрик обязательно выдаст наглую ложь: «Я два дня не ел мясного». И мне придется обозвать его как-нибудь порезче. Вскоре он окончательно утратил мое уважение. Этот человек будет трясти своим красным одутловатым лицом, жалостно таращить огромные глаза, но ни за что не поделится крохотным кусочком со своей тарелки. День за днем я работал, печатая страницу за страницей под натиском одуряющих ароматов поджаривающихся свиных отбивных, бифштексов, запекающихся вырезок, панированных ромштексов, тушеной печенки с луком и всякого разного мяса на любой манер.

Однажды его мясомания отступила, вернулась джин-мания. Хэллфрик пил две ночи кряду. Я слышал, как он шарахается по комнате, пинает бутылки и разговаривает сам с собой. Затем он ушел и появился лишь на следующую ночь. По возвращении выяснилось, что он потратил всю пенсию, которую получил накануне, купив автомобиль. Где и при каких обстоятельствах — этого Хэллфрик не помнил. Мы вышли на улицу посмотреть его приобретение. Это был огромный «Паккард» двадцатилетней давности, даже старше. Он стоял перед отелем как катафалк, покрышки лысые, дешевая черная краска вздулась под жарким солнцем. Кто-то с Мэйн-стрит втюхал ему этого урода. Теперь он на мели, с огромным «Паккардом» на руках.

— Не хочешь купить? — спросил он меня.

— Ну уж нет.

Хэллфрик был угнетен, у него башка трещала с похмелья.

В ту ночь он пришел ко мне. Сел на кровать, его длинные руки свисали до пола. Он тосковал по родному Среднему Западу. Начались воспоминания об охоте на зайцев, о рыбалке, о старых и добрых временах, когда он был молод.

Затем разговор перешел на мясо. «Как насчет огромного толстого стейка, а? — говорил он трясущимися губами. — Вот такой, — уточнял он толщину, показывая двумя пальцами. — Зажаренный на открытом огне. Сверху чуть-чуть жирку. И слегка подгорелый для запашку. А, что скажешь?»

— Я бы не отказался.

Хэллфрик встал.

— Тогда пошли со мной.

— У тебя что, есть деньги?

— Нам не нужны деньги. Мы хотим жрать.

Я схватил свитер и последовал за ним. Мы вышли из отеля и сели в его катафалк. Я заколебался.

— Куда мы едем, Хэллфрик?

— Брось, предоставь это мне.

— Без проблем, — сказал я и захлопнул дверцу.

— Проблемы! — ухмыльнулся Хэллфрик. — Я же сказал тебе, я знаю, где водятся наши стейки.

Мы понеслись в лунном свете через Вилшир к Хайленду, затем через Хайленд до Кахуэнга-Пасс. По обе стороны дороги тянулись равнинные луга долины Сан-Фернандо. Хэллфрик свернул на одинокую проселочную дорогу, и мы покатили вдоль высоких эвкалиптов по направлению к фермерским домикам и пастбищам. Примерно через милю дорога закончилась. Фары высветили заграждение из колючей проволоки. Хэллфрик с трудом развернул машину и вылез. Открыв заднюю дверцу и откинув сиденье, он стал шарить в ящике с инструментом.