12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа - Соломон Нортап

Миновав «поле Саттона», мы последовали по недавно прорубленной дороге еще на две мили дальше, и тут дорога закончилась. Теперь мы достигли диких земель, принадлежавших мистеру Элдрету, где он хотел расчистить обширную плантацию. Следующим утром, вооруженные ножами для рубки тростника, мы приступили к работе и расчистили достаточное пространство, чтобы можно было возвести две хижины – одну для Майерса и Элдрета, другую для Сэма, меня и рабов, которые должны были к нам присоединиться. Теперь мы находились среди гигантских деревьев, чьи широко раскинувшиеся кроны почти скрывали от нас свет солнца. Пространство между стволами представляло собой непроходимую тростниковую чащу. К тростнику там и сям примешивались одинокие пальметто.

Лавр и сикомора, дуб и кипарис достигают здесь невероятной высоты, питаемые плодородной почвой низин, обрамляющих Ред-Ривер. Более того, с каждого дерева свисают длинные, широкие плети мха, представляя непривычному взору поразительное и необыкновенное зрелище. Этот мох в больших количествах отсылают на Север, где используют в промышленных целях.

Мы пилили дубы, расщепляли их на брусья и возводили из них временные хижины. Крышу крыли широкими листьями пальметто, которые представляют собой превосходную замену дранки, пока не рассыпаются.

Самым неприятным из всего, с чем я здесь столкнулся, были мелкие мошки, гнус и москиты. Они так и роились в воздухе. Они проникали во все отверстия – в уши, в нос, в глаза и рот. Они впивались под кожу. Их невозможно было ни стряхнуть, ни отогнать. Право, казалось, что они вот-вот пожрут нас – унесут прочь себе на прокорм в своих маленьких, причиняющих невыносимые мучения хоботках.

Более одинокое или неприятное место, чем центр «Большой Тростниковой Чащи», трудно себе представить, однако для меня она была раем по сравнению с любым другим местом в компании хозяина Тайбитса. Я усердно трудился и часто уставал до изнеможения, но по ночам мог спокойно улечься спать, а по утрам просыпался без страха.

Спустя две недели с плантации Элдрета явились четыре чернокожие девушки – Шарлотта, Фанни, Крезия и Нелли. Все они были высокорослые и плотного сложения. Им выдали топоры и отослали вместе со мной и Сэмом рубить деревья. Они оказались превосходными рубщицами, и даже самые большие дубы или сикоморы недолго стояли, прежде чем рухнуть под их сильными и меткими ударами. Даже в складировании стволов они могли потягаться с любым мужчиной. В лесах Юга дровосеками бывают как мужчины, так и женщины. В сущности, в местности Байю-Бёф они исполняют любые работы, которые требуются на плантациях. Они пашут, боронят, управляют повозками, расчищают девственные земли, строят дороги и так далее. Некоторые плантаторы, владеющие большими хлопковыми и сахарными плантациями, не признают никаких иных работников, кроме рабынь. Среди них и Джим Бернс, живущий на северном берегу реки, напротив плантации Джона Фогамана.

Когда мы прибыли на место, Элдрет пообещал мне, что если я буду хорошо работать, то через четыре недели смогу пойти навестить своих друзей на плантации Форда. На пятую неделю субботним вечером я напомнил ему об этом обещании. Всем сердцем я желал его исполнения. И ответ Элдрета наполнил меня трепетом удовольствия: я должен был вернуться вовремя, чтобы приступить к работе утром во вторник.

Пока я тешился предвкушением приятной встречи со своими старыми друзьями, внезапно среди нас объявился ненавистный Тайбитс. Он спросил, поладили ли Майерс и Платт, и услышал в ответ, что поладили они славно и что утром Платт собирается на плантацию Форда повидаться с друзьями.

– Хо-хо! – ухмыльнулся Тайбитс, – оно того не стоит. Этот ниггер слишком много о себе возомнил. Никуда он не пойдет.

Но Элдрет настаивал, что я трудился верой и правдой – что он дал мне слово, и что при таких обстоятельствах не следует меня разочаровывать. После этого они, поскольку уже смеркалось, удалились в одну хижину, а я ушел в другую. Я никак не мог отказаться от мысли пойти в гости; это было бы для меня ужасным разочарованием. Перед наступлением утра я решился, если Элдрет не будет возражать, пойти – пусть на свой страх и риск. На рассвете я уже был у его порога в ожидании пропуска, с одеялом, скатанным в узелок и висевшим на палке, которую я перебросил через плечо. Спустя некоторое время из хижины вышел Тайбитс в одном из своих неприятнейших настроений, умылся, подошел к пеньку, торчавшему поблизости, уселся на него и о чем-то глубоко задумался. Простояв так довольно долго, побуждаемый внезапным нетерпением, я пошел было прочь.

– Ты что, собрался идти без пропуска? – окликнул он меня.

– Да, господин, так я думал, – ответил я.

– И как же, ты думаешь, ты туда попадешь? – осведомился он.

– Не знаю, – вот и весь ответ, который я ему дал.

– Тебя поймают и посадят в тюрьму, где тебе самое место, не успеешь ты и полдороги пройти, – добавил он, возвращаясь в хижину. Вскоре он вышел оттуда с пропуском в руке и, обозвав меня «проклятым ниггером, который заслуживает сотни плетей», швырнул бумажку на землю. Я подобрал ее и поспешил убраться оттуда.

Раба, пойманного за пределами хозяйской плантации без пропуска, мог схватить и отхлестать кнутом любой встреченный им белый. На полученном мной пропуске была указана дата и написан следующий текст:

«Платту разрешено пойти на плантацию Форда, на Байю-Бёф, и вернуться к утру вторника.

Это обычная форма пропуска. По дороге немало людей требовали его у меня, читали и отдавали обратно. Причем те, кто имел внешность джентльменов, чье платье указывало на состоятельность, часто вообще не обращали на меня внимания. Но какой-нибудь оборвыш, явный бездельник и бродяга, никогда не упускал возможности окликнуть меня, рассмотреть и изучить в самой тщательной манере. Ловля беглецов нередко бывает прибыльным бизнесом. Если после публикации объявления о поимке беглого не находится владелец, такого невольника можно продать тому, кто даст наибольшую цену; нашедшему невольника полагается некоторая плата за его услуги в любом случае, даже если хозяин объявился. Вот поэтому «злобный белый» (прозвище бродяг такого разряда) считает Божьим благословением встречу с никому не известным негром без пропуска.

В той части штата, где я оказался, не существует придорожных гостиниц. У меня не было ни гроша денег, я не нес с собой никакой провизии в своем путешествии от «Большого Тростника» до Байю-Бёф. Тем не менее, имея пропуск, раб никогда не будет страдать ни от голода, ни от жажды. Нужно лишь предъявить его хозяину или надсмотрщику плантации и изложить свои нужды, и тот пошлет на кухню и обеспечит просителя пищей или кровом, в зависимости от того, что потребуется. Путник останавливается в любом доме и требует себе трапезы с той же свободой, как если бы это была общественная таверна. Таков обычай этих мест. При всех недостатках обитателей района Ред-Ривер и прилегающих к ней байю во внутренней части Луизианы в гостеприимстве им никак не откажешь.

Я прибыл на плантацию Форда к концу дня и провел вечер в хижине Элизы вместе с Лоусоном, Рейчел и другими своими знакомыми. Когда мы покинули Вашингтон, Элиза была полненькой и округлой женщиной. У нее была гордая осанка, и в своих шелках и украшениях она являла собой истинную картину грациозной силы и элегантности. Теперь же она стала лишь бледной тенью себя прежней. Лицо ее исхудало до прозрачности, а некогда стройное и деятельное тело ссутулилось, словно неся на себе бремя сотни прожитых лет. Усевшись на корточки на пол хижины, одетая в грубые одеяния рабыни, она так изменилась, что старый Элиша Берри не узнал бы мать своего ребенка. Больше я ее никогда не видел. Поскольку она стала бесполезна для работы в хлопковом поле, ее обменяли за какой-то пустяк некоему человеку, жившему неподалеку от плантации Питера Комптона. Скорбь безжалостно глодала сердце Элизы, пока силы ее не иссякли; и за это последний хозяин, как говорят, совершенно безжалостно порол ее и всячески унижал. Но кнутом он не мог ни вернуть ей былой задор ее юности, ни выпрямить в полный рост ее сутулившееся тело, сделав его таким, каким оно было, когда ее окружали дети, а впереди на пути сиял свет свободы.

Я узнал подробности ее отбытия в иной мир от одного из рабов Комптона, который пришел на Ред-Ривер к байю, чтобы помочь мадам Таннер в «горячее времечко». Под конец, сказывали, она стала совершенно беспомощной, несколько недель пролежала на земляном полу в покосившейся хижине и была в полной зависимости от милосердия других невольников, время от времени приносивших ей чашку воды или немного еды. Ее хозяин не стал «вышибать ей мозги», как иногда делают, чтобы из милосердия положить конец страданиям животного, но оставил ее без пищи и без защиты – бросил угасать, ожидая, пока жизнь, полная боли и несчастий, не прекратится в ней сама собой. Однажды вечером, когда работники вернулись с поля, они обнаружили ее мертвой. Днем Ангел Божий, который ходит невидимый по земле, собирая свой урожай готовых отбыть душ, молчаливо вошел в хижину умирающей женщины и забрал ее оттуда. Наконец-то она стала свободной.