Темные алтари - Димитр Гулев

было тайной, чем занимались Луи Херок и Фил Адабо, а тот факт, что защиту Кардуно взял на себя Сэм Кокер (личный адвокат известного во всем штате Фардуччи{10}), недвусмысленно доказывал, что это было не что иное, как сведение счетов между людьми, принадлежащими к одной и той же преступной организации.

Так что все сочувствовали двенадцати судебным заседателям, которые должны были решать судьбу Кардуно.

В день суда зал был переполнен. Между рядами, в коридорах и по прилегающим к зданию суда улицам сновали полицейские. Присутствовали родственники Луи Херока и Фила Адабо, Джером, сын Боба Лонгли, на автозаправочной станции которого было совершено преступление, а также все, кто в тот жаркий день год тому назад мог видеть убийцу. Фил прибыл в «шевроле» шерифа, охраняемый тремя дюжими полицейскими.

Единственной свидетельницей защитника Сэма. Кокера была Гленда Килуэс, невеста Кардуно, которая работала в недавно созданной компании, открывшей по всему штату свои супермаркеты, что привело к необыкновенно быстрому разорению старых, имевших постоянную клиентуру фирм.

Фардуччи, разумеется, на суде не присутствовал.

Когда ввели Кардуно — маленького, с увядшим, морщинистым лицом и глазами, обведенными коричневыми кругами, — зал притих.

Двенадцать судебных заседателей, среди которых было двое негров, потупились и так, почти неподвижно, просидели все три дня, пока длился суд.

Первым давал показания Фил Адабо. Он говорил «мы» — от своего имени и от имени убитого Луи. Описал их встречу с обвиняемым, обращаясь то к одному, то к другому из сидящих в зале, словно ища у них поддержки и желая напомнить им происшедшее в тот уже полузабытый день.

Когда он, закончив, в сопровождении двух полицейских направился к своему месту, Кардуно смерил его жестким, пронизывающим взглядом темных глаз и громко, отчетливо, с нескрываемым презрением сказал:

— Свинья, ты будешь следующим!

Фил сел и так же, как и заседатели, опустил глаза и больше не отрывал их от своих сложенных на коленях изуродованных рук.

Затем выступил главный свидетель обвинения — Джером Лонгли.

Волнуясь, парень рассказывал, что его дядя Луи Херок, Фил Адабо и обвиняемый Кардуно подъехали к станции на дядином «кадиллаке», что он дал им, по просьбе Луи, ключи от нового помещения, и не успели они все вместе войти в него, как оттуда послышались один за другим три глухих, но все же достаточно отчетливых выстрела. Пес Синдирли залаял и заметался как бешеный. Машина, которую Джером заправлял, умчалась, а Кардуно в одно мгновенье вскочил в свой «бьюик» и тоже исчез. Хотя ноги, сказал Джером, у него как-то странно отяжелели, он все же подошел к стеклянной стене помещения. На забрызганном кровью полу неподвижно лежал Луи, рядом корчился Фил…

Некоторые из выступавших свидетелей опознали Кардуно, другие заявили, что никогда его прежде не видели.

Гленда Килуэс утверждала, что ее жениха в тот день не было в городе, то же самое твердил и Кардуно.

Закончился второй день суда, а ночью в разных частях города вспыхнули пожары, загорелись авторемонтная мастерская и прачечная, где в два ряда стояли новенькие стиральные машины.

На третий день судебные заседатели вынесли Кардуно оправдательный приговор{11}. Его должны были отправить обратно в Калифорнию отбывать срок, к которому его приговорили ранее за другое совершенное им преступление.

Люди расходились. В общем-то все понимали и оправдывали заседателей, принявших такое решение. В конце концов, у каждого есть свой дом, работа, дети — кто знает, что может с ними случиться? А Кардуно так или иначе уже был осужден.

Мысленно каждый, выходя из здания суда и садясь в машину, произносил: «Безумный суд! Безумные заседатели!»

1

— Луи!

Сквозь шум струившейся воды Луи услышал голос Эйкрил и отодвинул стеклянную перегородку, отделявшую неглубокую ванну от ванной комнаты. Алюминиевая рама легко скользнула в пазах. Белый свет утра мгновенно изгнал зеленоватые тени из углов.

— В чем дело, Эйкрил?

— Ты что, не слышишь звонка?

Из широкого зеркала, занимавшего всю стену над туалетным столиком с двумя раковинами, на него смотрело бледное бесцветное лицо Эйкрил.

— Фил тебя спрашивает! — сказала она и, сняв трубку с висящего на стене телефона, закрыла дверь.

«Пусть подождет! Или позвонит попозже!» — хотел было крикнуть Луи, но сообразил, что если Фил звонит ему в столь ранний час и просит подозвать его к телефону, хотя Эйкрил наверняка сказала, что он в ванной, то не затем же, чтобы сказать ему: «Луи! Здорово, приятель!»

Все же Луи не торопясь закрутил массивный браслет крана. Встав на пушистый махровый коврик возле ванны, подождал две-три секунды, пока стечет вода с тела. Тяжелые капли со стуком падали на каменный пол, наполняя мелодичным звоном просторную ванную комнату.

За зеленоватым стеклом было тепло, даже жарко, и ванная комната показалась ему по-утреннему прохладной, а коврик под ногами — ласкающе мягким. Он ощущал гибкость своих отмассированных сильной струей мышц, чувствовал себя бодрым, энергичным, освеженным сном и в то же время все еще находящимся в плену сонной безмятежности.

«Сердце мое спит!» — вспомнил он слова, которые сказала ему Джил утром, когда он упрекал ее за то, что она ходит по дому словно в полусне.

Он поднял трубку с мраморной подставки туалетного столика.

— Луи, — пророкотал в трубке густой низкий голос Фила, — ты, поди, голый стоишь?

— И ради этого ты мне позвонил? — спросил в свою очередь Луи и уставился на свое отражение.

До него только сейчас дошло, что он действительно стоит совершенно голый на фоне черно-белых, как шахматная доска, стен, черного блестящего мрамора и огромного зеркала с белыми канделябрами по обеим его сторонам.

Всматриваясь в зеркало, Луи вдруг с ненавистью осознал, что мужчина с черными глазами и смуглыми, еще крепкими плечами и волосатой грудью, темный треугольник которой книзу становится уже и переходит в тонкие, тоже волосатые бедра, — это он, Луиджи, Луи Херок; и каковы бы ни были его представления о себе и собственной внешности, это он, и именно таким его воспринимают окружающие.

— Ты угадал! Я стою совсем голый! — сказал он, поворачиваясь спиной к своему отражению.

— Извини!

— Ничего-ничего!

Теперь, не видя себя, он уже мог