Смерть по вызову - Андрей Троицкий

Он встал на ноги, взял с кресла полосатый халат, просунул руки в рукава и направился на кухню, на ходу надев шлепанцы. Поставив чайник на огонь, он снял с полки банку растворимого кофе и пачку сахара. С Ритой лучше бы помягче разговаривать, без надрыва, без высоких нот, ни к чему все это. Ссориться с ней все равно, что в колодец гадить, из которого ещё долго воду черпать. Как никак Рита работает в центральной диспетчерской «скорой», старается, чтобы самые выгодные вызовы доставались именно ему, Вербицкому.

Взять хотя бы последнюю автокатастрофу, на которую бригада Вербицкого успела первой. Ритина работа. Если бы не она Вербицкий покатил бы щупать острый живот у какого-нибудь перепившего мужика или осматривать золотушного младенца. Да, все Рита. Выезд на автокатастрофы вообще не дело простой линейной бригады. Такими происшествиями занимаются специализированные бригады ЦИТО. Это их хлеб. Это у них отличное оборудование для тяжелых случаев, специальная машина, по существу операционная на колесах.

А в бригаде в бригаде помимо врача два фельдшера и сотрудник милиции.Еще на автокатастрофы выезжают реанимационные бригад, их двадцать на Москву, более чем достаточно. И у них полный набор средств, чтобы вытащить человека с того света, в частности, срочная ургентная терапия, позволяющая снимать отек легких. В этих бригадах много чего есть. А у Вербицкого что? Кое-какие лекарства, да носилки – вот и весь инвентарь.

Случись какая-нибудь гадость, Рите придется ответить на сложные вопросы. Почему, скажем, на место происшествия прибыла не бригада ЦИТО или реанимационная, а обычная линейная? Кажется, ответ на поверхности: рядом с местом происшествия оказался Вербицкий, вот он и прибыл. Но Рита все равно рискует. И вообще, она главная, центральная фигура. Любой телефонный звонок поступает оператору «скорой», и через минуту все данные уже на компьютере диспетчера направления. А дальне уж действует Рита: выясняет, есть ли на подстанции свободные бригады, кто на вызове, куда направлены машины.

И не нужно вступать с ней в пререкания. Правда, свои двадцать процентов с навара она имеет, тут без обмана, отдай и не греши. Двадцать процентов ей, двадцать фельдшеру Одинцову, двадцать водителю Силантьеву. Иначе нельзя, Бог велел делиться. Но надежные отношения с женщиной только на голом расчете не построишь. Нужны человеческие симпатии, доверие, ну, желательна половая близость. С Ритой нужно поласковее. Вербицкий выключил горелку под чайником, насыпал в чашку растворимого кофе, бросил пару кусочков сахара.

Он сел за стол у стены, наблюдая, как из прихожей появился и застыл на пороге кот Валтазар, рыжий, с темными пятнами за ушами. Вербицкий оглядел стол, решая, чем бы побаловать кота. Выбор не велик, всякие сладости коту не интересны. Отломил кусочек печенья, он намазал его сливочным маслом, положил угощение у своих ног.

– Кис-кис-кис, – позвал Вербицкий. – Иди сюда, Валтазарушка, Валтазарчик.

Кот приблизился, лизнул масло, покачал мордой, как показалось Вербицкому, совершенно осмысленно отказался от печенья с маслом. Вербицкий взял кота на руки, погладил по короткой рыжей шерсти, почесал за ухом.

– Ты тигра, а не кот, – сказал он Валтазару. – Настоящая тигра.

Вербицкий уже собрался почесать шею Валтазара, но кот вдруг чувствительно тяпнул гостя зубами за указательный палец, соскочил с колен и, передвигаясь прыжками, исчез в прихожей.

– Ну и сволочь, – сказал Вербицкий, потирая палец. – Тварь какая, – плохое поведение кота стало поводом для широкого обобщения. – И люди так же поступают, – сказал вслух Вербицкий. – Никакой благодарности от них. Сплошное свинство.

Он поднял с пола и бросил в пепельницу кусочек печенья.

– Поешь на дорожку?

Рита стояла у стола, застегивая верхнюю пуговицу халата. Видимо, недавняя размолвка забыта окончательно. Облачко набежало на душу и тут же исчезло.

– Один бутербродик, – кивнул Вербицкий. – С сыром и колбасой.

Рита резала хлеб тонким очень острым ножом и улыбалась своим мыслям.

– Можно маслицем сдобрить, – добавил он и подумал, что Рита наверняка ответит колкостью. Скажет, пусть маслом твою пищу музыкантша сдабривает. Но Рита сказала нечто совершенно иное.

– Валера, а ты никогда не хотел уехать отсюда? В Америку, например?

– То есть как уехать? – переспросил Вербицкий, до которого не сразу дошел смысл вопроса. – С чего бы это, уехать?

Маргарита Павловна только пожала плечами.

– Мне кажется, ты не доволен своей жизнью. Ты не доволен тем положением, которое занимаешь. И ведь это вполне логично, уехать.

– Ты шутишь, – Вербицкий фыркнул. – Пусть я не сделал блестящей медицинской карьеры, все равно уезжать нет смысла. Два моих приятеля сделали такую глупость. Теперь один из них, кандидат наук, живет в Лос-Анджелесе.

– Вот видишь, – начала Маргарита Павловна, но Вербицкий её оборвал.

– Да, живет в Лос-Анджелесе. Работает в какой-то забегаловке, моет тарелки вместе с китайцами. Хорошая компания для кандидата наук, китайцы, – Вербицкий хохотнул. – Другому приятелю повезло больше, он устроился торговать подержанными автомобилями. Пишет, что живет в приличном доме, ездит на хорошей машине. Но дом не его собственность, предстоит ещё ссуду выплачивать двадцать лет. И машина не его, он внес только задаток, первый взнос.

– Ничего, выплатит, – Маргарита Павловна поставила перед Вербицким тарелку с бутербродами.

– Да пойми, дело ведь совсем не в этих выплатах, не в машине и не в доме, – Вербицкий чуть не крякнул от досады. – Не в этом дело, не в материальных благах, вернее, не только в них. Здесь они были людьми первого сорта. А там кто? Русские эмигранты. Хуже китайцев, третий сорт. И всю жизнь останутся третьим сортом, вот что обидно. Из России эмигрируют в основном законченные неудачники. Одного не понимают: тот, кто не состоялся здесь, и там не состоится.

– А здесь, получая нищенскую зарплату, ты чувствуешь себя человеком первого сорта? – Маргарита Павловна усмехнулась. – Или высшего?

Вербицкий почувствовал, что спор взволновал его.

– На то, чтобы стать там настоящим врачом, чтобы пересдать на их языке все экзамены, ох, на это годы уйдут. А здесь я врач первой категории. Пусть зарабатываю не так уж много, – произнеся эти слова, Вербицкий задумался. – Но на меня смотрят, как на бога. А там мне светит работа санитара или мойщика трупов в заштатной муниципальной больнице – вот мой потолок.

– Да, тебе бы в политпросвете лектором выступать, – Маргарита Павловна навела себе чашку слабого чая. – За советскую власть агитировать. Ты бы потянул такое дело.

Вербицкий надкусил бутерброд.

– Я, пожалуй, останусь тем, кто я есть. А к чему ты завела этот разговор? Ну, насчет отъезда?

– Я просто задала тебе вопрос и получила ответ, распространенный и исчерпывающий.

– А не собираешься ли ты сама, – Вербицкий не договорил.

– Да, собираюсь, – Маргарита Павловна оттолкнула от себя чашку, разлив на поверхность стола бледный чай. – Собираюсь, если хочешь знать. И уже давно. На меня здесь никто не смотрит как на Бога. И перспектив у меня никаких. Я уже доросла до своей планки: диспетчер направления. И дома своего у меня не будет. Пусть даже такого дома, за который ещё выплачивать двадцать лет. Ничего такого не предвидеться. Только эта малогабаритная конура, – Маргарита Павловна обвела полным ненависти взглядом кухонные стены. – И тебя, любовничек, я должна делить с музыкантшей. Должна ждать, когда ты соизволишь посвятить мне свой драгоценный вечер или ночь. И мне это надоело. Поэтому уезжаю, лучше уж мыть тарелки вместе с китайцами, чем сидеть здесь на телефоне, как клуша. Ты говоришь: уезжают неудачники. Так я как раз из них, из неудачников, законченных неудачников.

Вербицкий с трудом сохранял спокойствие, чувствуя себя обманутым, сбитым с толку.

– Если хочешь знать мое мнение…

– Свое мнение ты уже высказал, – в глазах Маргариты Павловны стояли слезы. – А решение уже приняла.

– На работе кому-нибудь говорила?

Вербицкий жевал бутерброд. Чего-чего, а таких фокусов он не ждал, он не готов к таким фокусам.

– Нашим барышням только слово скажи, все сразу обрастет дурацкими домыслами. Когда в коллективе столько одиноких и злых баб, лучше держать язык за зубами. Я и тебе не хотела говорить до самого последнего, пока билет не возьму. Как-то само вырвалось.

– И виза уже стоит?

Продолжая жевать, Вербицкий внимательно разглядывал сто раз виденные кухонные полки, бумажные салфетки, вазочку с искусственными цветами.

– Виза есть. Осталось кое-что продать, машину, безделушки разные.

– А квартира?

– За квартирой пока сестра присмотрит.

Взволнованные интонации исчезли, теперь об отъезде Маргарита Павловна говорила спокойно, как о деле решенном.

– Не хочу продавать квартиру. Кто знает, может, придется вернуться. Пять лет грин карты ждать. А кто знает, что случиться за эти пять лет?